Афанасий Коптелов - Точка опоры

• Название: Точка опоры
• Автор: Афанасий Коптелов
• Жанр: История

---

Перед новыми арестами Тахтарев успел уехать за границу, а Лирочку в тюремном вагоне отправили в Сибирь. Через несколько месяцев ей удалось бежать из Енисейской губернии, перебраться за границу, и где-то там, в чужой стране, она обвенчалась с Обезьяной.

О кличке Тахтарева вскоре все забыли, знали его как редактора газеты "Рабочая мысль", пристанища "экономистов". Но "Искра" постепенно выбивала у него почву из-под ног. Вот тогда он и попытался соблазнить Плеханова редакторским креслом и даже наведался к Владимиру Ильичу в Мюнхен...

Брошюра Ленина "Что делать?", как торпеда, нанесла утлому суденышку грозную пробоину, и незадачливый капитан предпочел заблаговременно покинуть командный мостик. В Париже Тахтарев читал лекции в Сорбонне, затем вместе с женой перебрался за Ла-Манш. И вот они в гостях у давних знакомых, которых за непоколебимую приверженность марксизму не без упрека называли ортодоксами.

Пили чай. С неприятной для всех натянутостью разговаривали о погоде, о лондонских неудобствах и контрастах, старались не упоминать ни о чем, что могло бы напомнить о былых спорах и о брошюре Ленина, почти доконавшей "Рабочую мысль", готовую вот-вот кануть в Лету.

Но они были политиками и не могли без конца разговаривать о пустяках. Спор возник сначала об английских профсоюзах, значение которых гость преувеличивал, но вскоре же перекинулся на Струве.

- Вы как хотите, а я лично всегда считал Петра Бернгардовича человеком идейным и искренним, - пытался убеждать Тахтарев. - И тогда, когда он увлекался рабочим движением, да и социал-демократией, и теперь...

- Теперь, когда он превратился в изменника и ренегата...

- Это уж слишком...

- Иначе, батенька, не могу.

- В прошлом году вы называли его помягче - политическим жонглером.

- Да, называл. И даже это некоторые товарищи, - Владимир Ильич вспомнил письмо Аксельрода, - считали моей резкостью. Ну, а как же иначе? Присмотритесь поближе к любезнейшему Петру Бернгардовичу. Почитайте повнимательнее. И вы увидите: он боится революции. Холопствует во имя жалких реформ. Превратился в идеолога либеральной буржуазии. Разве это не мастер ренегатства?

- А если кто-нибудь из рабочих, начитавшись "Искры", поднимет на него руку и, не дай бог, расправится с ним?

- Ну уж, это ваша фантазия! - усмехнулся Ленин; опуская кулак на кромку стола, продолжал: - Мы обязаны расправиться с ним на страницах печати. И для этого, как бы вам ни хотелось, мы не будем надевать замшевые рукавицы.

- Хорошо, что не ежовые, - скривил губы Тахтарев.

Надежда протянула руку за пустой чашкой Лирочки: не налить ли еще? Та, поблагодарив, отодвинула чашку подальше и встала.

- Нам, пожалуй, пора домой.

- Да, мы засиделись, - поспешил подхватить Тахтарев. - Договорим при другой встрече. И лучше бы у нас.

- Думаете, спор пойдет мягче? Не ручаюсь. - У Владимира Ильича загорелись иронические искорки в глазах; провожая гостей до двери, пообещал: - А в гости непременно зайдем. Ты согласна, Надюша?

- Конечно, зайдем, - отозвалась та, целуя подругу.

- А прямота ваша как таковая, - заговорил Тахтарев, держа шляпу в руках, - мне начинает нравиться. И подумать нам есть о чем. Да, - качнул шляпу в сторону Ульяновых, - вы здесь новички, а мы в Лондоне уже освоились, если что нужно - только скажите...

- Без всякого стеснения, Наденька, - добавила Лирочка. - Мы в любую минуту готовы помочь.

Когда они ушли, Владимир сказал:

- Может, удастся повлиять... Здесь каждый человек дорог. И то, что Тахтарев сбежал с капитанского мостика тонущего суденышка "экономистов", уже хорошо.

6

День выдался особенный - дороже самого большого праздника. Владимир Ильич волновался и радовался не меньше, чем в Лейпциге, когда рождался первый номер "Искры". Просматривая в малюсеньком кабинете, уступленном Квелчем, утренние лондонские газеты, с секунды на секунду ждал: вот-вот послышатся шаги на лестнице и наборщик, одновременно исполняющий обязанности метранпажа, бережно, как акушер новорожденного, внесет влажный лист - оттиск набора первой полосы, необычной за все полтора года. На ней - проект программы, создание которой потребовало так много времени. Долгие обсуждения вариантов, споры с соредакторами чуть ли не по каждой строке отняли целую зиму. Теперь все позади...

А так ли? Можно ли успокаиваться? Не придется ли снова браться за перо? Благо, комиссия, сводившая в Швейцарии его и плехановский варианты, замечания и поправки в единый текст, записала, что в случае несогласия он может выступить с критикой в печати. А надо ли предавать гласности то, что у них по многим пунктам не было единства взглядов?..

Перед сдачей в набор прочитал проект программы дважды, но так и не решил, будет ли критиковать этот текст. Аксельроду написал, что хочет "паки и паки перечесть программу в печати "на спокое". Понятно, не только сейчас, в корректуре, но и после, когда весь номер будет отпечатан.

Заслышав шаги, отложил газеты, поднялся из-за стола и нетерпеливо потер ладони.

- Вот хорошо! Вот спасибо! - Принял лист с рук на руки и расстелил на столе. - Верстайте скорее следующие полосы.

- Не знаю, хватит ли набора.

- Не хватит - добавим. За рукописями дело не станет.

Наборщик обтер руки о фартук, достал пачку сигарет, чиркнул спичкой о коробку и, прикурив, пошарил глазами по столу - пепельницы не нашел. Сунул огарок в коробку, жадно затянулся дымом. В другое время Владимир Ильич поморщился бы и хмыкнул от противного запаха, а сейчас будто и не заметил табачного дыма. Склонившись над столом, окинул придирчивым взглядом влажный лист: ни заглавием, ни шрифтами не отличается от тех первых полос газеты, что приносили ему в Мюнхене. Отлично! Превосходно!

- Вы, кажется, что-то сказали? - Наборщик, спохватившись, отмахнул дым в сторону. - Или мне послышалось...

- Ясно оттиснута каждая буква! - Владимир Ильич вскинул глаза на типографа. - Пожалуйста, поспешите. Дорог каждый час.

- Не сомневайтесь. Если б не понимал, не приехал бы сюда.

- Надеюсь на вас. И Георгий Валентинович ждет этот номер.

- Понятно... Такое дело заварили!..

Наборщик вышел. А Ленин, обмакнув перо в чернила, написал под заглавием газеты: "No 21, 1-го июня 1902 года".

Программа удобно уместилась на странице: строчка в строчку, в конце осталось место только для трех звездочек в линейку. Под заголовком особой строкой подчеркнуто, что проект выработан редакцией "Искры" и "Зари".

"Посмотрим, посмотрим, как выглядит в печати".

Будет он писать критику или не будет, это уже вопрос второстепенный. Главное сделано. И целая полоса жизни осталась позади. Теперь открывается прямой путь ко II съезду, к новому этапу борьбы за сплоченность всех марксистских организаций России.

Да, его последние замечания приняты. А многие абзацы сохранены почти в том виде, в каком они вышли из-под его пера еще в девяносто пятом, когда писал молоком в камере петербургской Предварилки и тайно пересылал на волю. Многократно повторенный текст так врезался в память, что немудрено и не заметить какую-нибудь буквенную опечатку. Нужно читать не спеша.

Общие формулировки Плеханова заменены конкретными. Хорошо! Расплывчатый термин "трудящаяся и эксплуатируемая масса" уступил место реальной оценке революционной роли пролетариата. Очень хорошо! Внизу первой колонки приостановился на абзаце: "Необходимое условие этой социальной революции составляет диктатура пролетариата, т. е. завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров". Правильно! Сохранили основное. Без этих слов программа не стала бы боевым оружием партии, каким ей надлежит быть.

Нет, он не будет писать критики. В принципе оспаривать уже нечего. Хотя кое-где еще надо почистить стиль, но это можно будет сделать во время съезда.

Ленин дочитывал последние строчки, когда неожиданно пришла Надежда:

- Извини, Володя, я, кажется, не вовремя...

- Наоборот, очень вовремя. Я уже собирался подписывать полосу, но будет лучше, если еще ты прочтешь. Свежими глазами. В таком документе, сама понимаешь, каждая запятая должна стоять на своем месте. Садись на мой стул.

- Ничего, я вот тут, на уголке. А пришла я не с пустыми руками - у нас сегодня на редкость богатая почта! Что-нибудь да пригодится в номер.

- А ну-ка, ну-ка, дай. Что тут самое важное?

- Даже трудно сказать. - Надежда подала листы расшифрованных писем. Все важное, все интересное, значительное. Особенно из Нижнего Новгорода... А верхнее письмо от Дмитрия.

- От Мити?! Что-нибудь о наших? Мама выехала или все еще дома?

- Похоже, что он не знает. Пишет только о делах. В ответ на наше письмо.

- А мы-то с тобой тревожились, что оно затерялось... Ну, и что у него там?

Дмитрий писал, что у них на юге нет свежей партийной литературы, и просил прислать разных номеров "Искры" и брошюр в пределах пуда. Тут же сообщил новый адрес: Одесса, Пересыпь, библиотека городских скотобоен. А письма для него лучше всего отправлять в каких-нибудь французских медицинских книгах.