Арсений Несмелов - Литературное наследие

• Название: Литературное наследие
• Автор: Арсений Несмелов
• Жанр: Современная проза

Арсений Несмелов (1889, Москва — 1945, Гродеково, близ Владивостока) — псевдоним Арсения Ивановича Митропольского. Был кадровым офицером сперва царской армии, потом — колчаковской. Судьба забросила его в 1920 году во временно независимый Владивосток, где и вышли первые книги стихотворений поэта.

В 1924 году он бежал из СССР, перейдя через китайскую границу, и поселился в Харбине, в Маньчжурии, где более чем на два десятилетия занял прочное положение «лучшего русского поэта Китая». Переписывался с Мариной Цветаевой, которая хотела отредактировать его поэму «Через океан». Был всегда непримирим к большевикам, думал, что судьба России сложилась бы иначе, «если бы нечисть не принесло в запломбированном вагоне».

Несмелов оставил ярчайшие воспоминания о литературной жизни Владивостока начала 20-х годов, до сих пор полностью не изданные.

В августе 1945 года, когда советские войска вошли в Харбин, поэт был арестован и вывезен в СССР. Почти сразу же, на станции Гродеково — столице приморского казачества, — в пересыльной тюрьме Несмелов умер от кровоизлияния в мозг.

Автор более чем десятка книг, изданных в Москве, Владивостоке, Харбине, Шанхае. О раннем сборнике Несмелова «Уступы» (1924) Борис Пастернак коротко написал в письме к жене: «Хорошие стихи».

---

Январь-апрель 1941 года, Харбин

Примечания

Печатается по автографу, присланному автором Л. Хаиндровой вместе с письмом весной 1940 года. Печаталось ли при жизни автора — неизвестно; впервые было опубликовано в 1973 году в «Новом Журнале» (Нью-Йорк), № 110 В. Перелешиным по копии автографа, полученного от Е. Витковского (который, в свою очередь, получил его от Л. Хаиндровой).

Евгений Витковский (Москва) Ли Мэн (Чикаго)

ГЕОРГИЙ СЕМЕНA Поэма

Опубликована под псевдонимом «Николай Дозоров»

I

Суд. Трибунал. На местах для публики
Так называемый цвет республики,
Опортупеенный, в орденах:
Судят соратника СеменА.

Чу, комсоставец в мундире ЧОН'а,
Явно соседкою увлеченный,
Шепчет, рукою руки ища:
«Ладного выловили леща!..

Им ли шутить с Гепею и Чоном,
Белогвардейщине и шпионам!..»
— Это который же? — «Вон, беляв,
Строго насупился, зубы сжав».

Дама, со взором на кавалере:
— Стало быть? — «В тютельку: к высшей мере».

II

Зал затихает — дыханье слышно…
Солнце январское блещет пышно
В окнах, затянутых крепким льдом;
Ало заигрывает со штыком
Красноармейца… И тонким дымом
Пыль золотится над подсудимым.

— Имя? — «Георгий». (За датой — дата:
Образование… там, тогда-то.)
Тянется, вьется допроса нить,
Вьется и крепнет, чтоб саван сшить,
Впрочем без савана: есть река, —
В прорубь, нагого, с грузовика.

Парень спокоен. В ответах точен.
Только задумчив, как будто, очень,
Будто душою уже не здесь;
Что-то святое в улыбке есть,
Что-то такое, что этот взгляд
Сам председатель встречать не рад.

Правозаступник… Но он не мешкал.
Выпущен более для насмешки —
Отлопотал, поклонился, сел…
И настораживаются все,
От председателя до служителя:
«Слово товарища обвинителя!»

Вот он: в красивой военной форме,
Самодоволен, ленив, откормлен,
Вот он, питомец былой ЧЕКА, —
В воздухе плавающая рука,
Пафос газетной передовицы
И — ограниченность без границы!

Начал с фашизма и бойко крутит
О «буржуазной бандитской сути
Этого фактора (стиль какой!)
Контрреволюции мировой».
И, отрываясь от общих мест
(В сторону юноши гневный жест),
Скачет уже по другой тропе:
Он атакует ВФП.

III

Тысячу слов ворошит в минуту:
Вспомнил опричников и Малюту,
Вычислил тысячи тех рублей,
Что нам бросают из-за морей,
Что нам дают и уже давали,
Чтобы мы Родину продавали.

Вот и картина фашистских оргий:
Пьянство, разгул… Семена Георгий
Словно проснулся — глаза дерзки,
Сами сжимаются кулаки,
Шепчет, всю душу в порыв влагая:
«Слышишь ли, Партия дорогая?..
Ты негодяем оскорблена».
Муки не вытерпит Семена!

И, словно веянье мощной силы,
Шепот в ответ: «Я с тобою, милый!
Светлый мой мученик, я с тобой,
Я над тобою, мой голубой!..
Сердце скрепи: как бичом суровым,
Ты это стадо ударишь — словом!»

В трепете, вновь в боевом восторге,
Слышал ли ты, Семена Георгий,
Как обвинитель, со лба платком
Пот вытирая, — поганым ртом
Требовал смерти тебе, и зал
Руки в плесканиях развязал?

IV

Встал. На него со скамеек — взгляды:
Так из дорожного праха гады
Смотрят — и яростию ярясь,
И устремленной пяты страшась.

Этот с насмешкой, а тот со злобой, —
Взгляды, как алчущая утроба
Волчья… И в этот звериный смрад —
Молния: русский, открытый взгляд!

Голову поднял. И на мгновенье
Сердцем — в себя: удержать кипенье —
В каждое слово запал вложить
И, как гремящей гранатой, бить!

Шепот, движение… Тишина.
Слово соратника Семена.

V

«Слава России! (На жест салюта —
Скрежет, шипение злобы лютой.)
Слово мое — не мольба к врагу,
Жизнь молодую не берегу,
Но и в смертельной моей судьбе
Миг, как фашист, отдаю борьбе!

Оргии? Пьянство? Подачки миссий?
Путь пресмыкательства, подлый, лисий?
Я возражаю вам, прокурор, —
Ваши слова — клевета и вздор:
Духом сильны мы, а не валютой!..
Слава России!» — и жест салюта.

«Годы отбора, десятилетье…
Горбится старость, но крепнут дети:
Тщательно жатву обмолотив,
Партией создан стальной актив,
И что б ни сделали вы со мной —
Кадры стоят за моей спиной!

Девушки наши и парни наши —
Не обезволенный день вчерашний,
Не обессиленных душ разброд:
Честный они, боевой народ!
Слышите гул их гремящих ног?..
Слава России!» — салют. Звонок.

«К делу!» — Шатнулся чекист дежурный.
Ропот по залу, как ветер бурный,
Гулко пронесся… и — тишина.
Слово соратника Семена:

«К делу?.. Но дело мое — Россия:
Подвиг и гибель. А вы кто такие?
Много ли Русских я вижу лиц?
Если и есть — опускают ниц
Взоры свои, тяжело дыша:
Русская с Русским всегда душа!

Знаю: я буду застрелен вами,
Труп мой сгниет, неотпетый, в яме,
Но да взрывается динамит:
Лозунг «В Россию!» уже гремит,
И по кровавой моей стезе
Смена к победной спешит грозе.

Тайной великой, святой, огромной
Связана Партия с подъярёмной
Нищей страною… Страна жива,
Шепчет молитвенные слова
И проклинает в тиши ночей
Вас, негодяев и палачей!..»

Зала как будто разъята взрывом:
Женщины с криком бегут пугливым
К запертой двери… Со всех сторон:
«Вывести, вывести… выбросить вон!»
И — медным колоколом — толпе:
«СЛАВА РОССИИ И В.Ф.П.!»

VI

Ночь. Бездыханность. Кирпичный ящик.
Плесень в углах. В тишине щемящей
Неторопливый, далекий звук
Переговаривающихся рук.
Пыльная лампочка под потолком,
Койка с матрацем и дверь с глазком.

Спал и проснулся… О, слишком рано, —
Сердце тоскует, оно как рана.
Снилось соратнику Семена:
Входит заплаканная жена,
Вводит за ручку с собой малютку…
«Господи, тягостно!.. Господи, жутко!..»

Сел. Упирается мертвым взглядом
В дверь, за которой стучит прикладом
Стражник тюремный… отходит прочь.
«Как коротка ты, последняя ночь,
Как бесконечна: не встретить дня!
Но не осилишь и ты меня!»

И за пределы последней ночи
Твердо взглянули сухие очи:
«Родина, Партия, ты, жена, —
Нет уж соратника Семена…
Жизнь, уж земным ты меня не томи, —
Господи, душу мою прими!
Смерть, подойди с покрывалом чистым,
Был я фашист и умру фашистом…
Что это?..»

В пыль — весь тюрьмы утес,
В солнечном свете идет Христос,
В кротком сияньи нетленной силы:
«Мученик бедный мой, мученик милый!»

По коридору гремят шаги,
Лязгает ржавый замок… Враги.

Примечания

В этом разделе печатаются образцы творчества вымышленного Митропольским-Несмеловым для нужд фашистской партии поэта Николая Дозорова. Поскольку поэт этот был придуман не как «псевдоним», но как определенная маска, составители не сочли необходимым включать в книгу все сохранившиеся произведения «Дозорова», ограничившись лишь двумя большими поэмами. Печатается по тексту отдельного издания 1936 года — автором на книге обозначен «Николай Дозоров», на обложке помещена свастика. Местом издания обозначен Берн; современное литературоведение рассматривает этот как мистификацию, книга явно отпечатана в Харбине и там же распродана.