Владимир Мединский - О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»

• Название: О русском рабстве, грязи и «тюрьме народов»
• Автор: Владимир Мединский
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: История
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-373-01914-9

Россия никогда не имела демократической традиции и поэтому не может существовать без «сильной руки». Вся ее история: от князя Святослава до Суворова и Жукова, от щита над вратами Царьграда до казаков в Париже, советских танков в Вене и ракет на Кубе — это история непрекращающейся военной экспансии военно-бюрократического государства.

Сожжены и вырезаны Новгород и Казань, украден у татар Крым, разделена и обезглавлена Польша, закабалены свободолюбивые народы Кавказа, царскими колониальными войсками покорены независимые ханства Средней Азии. Везде Империя насаждала свои порядки, свою единственно верную «православную» веру, свой чиновничий аппарат. Так крошечная мононациональная Московия превратилась в гигантскую «тюрьму народов» почти в ¹/₆ суши.

При этом отсутствие европейской культуры быта породило в крестьянской стране ту ужасающую антисанитарию, неряшливость и вековую грязь, избавиться от которой Россия не в состоянии по сей день…

Так вот, все вышесказанное, по мнению автора, — ложь. В этой книге, второй в серии «Мифов о России», он доказывает совершенно обратное.

Читайте. Думайте. Спорьте.

---

В перерывах между сборами вече правил Совет бояр — господа. Собирался этот совет «на сенях», то есть на галерее Троицкого собора. Уже из этого видно, как мало людей входило в него. Тут же, в Троицком соборе, находились архив и канцелярия вече, хранились важные государственные и частные документы.

Князя приглашало вече. Он начинал службу городу с того, что клялся и целовал крест на всех старинных грамотах, обещал соблюдать традиции Пскова. Знакомо. Но разница в том, что в Новгороде князя чуть ли не демонстративно отстраняли от власти, от дел города. В Пскове он и в мирное время был как бы при делах: правил и судил вместе с посадником.

В XV веке псковичи стали выбирать сразу двух посадников. Видимо, они очень не хотели сосредоточивать слишком много власти в одних руках. Так поступали и римляне, выбирая сразу двух консулов, чтобы не оказалось слишком много власти у любого, пусть даже самого замечательного человека.

Господство закона

Псковская судная грамота состоит из 120 статей, и половина из них посвящена гражданскому праву. Грамота различает весьма тонкие юридические понятия. Недвижимое имущество (отчина) четко отделяется от движимого (живот); указываются законные способы приобретения собственности обоих видов. Различается наследование по завещанию и по решению суда.[278]

Псковские законы очень подробно регулировали область права, которую современные юристы называют «обязательственной»: отношения людей в области продажи, покупки, мены, залога, дарения, займа, ссуды, найма на работу или пользования имуществом. Словом, все случаи, когда люди несут друг перед другом какие-то обязательства.

По псковским законам, женщины могли владеть имуществом, наследовали после отца и мужа.

Уголовное право Пскова трудно назвать свирепым, особенно по меркам «темного» Средневековья. За большую часть вин можно было откупиться, заплатив денежный штраф (продажу). Смертная казнь полагалась лишь за несколько тяжких преступлений: за «перевет», то есть государственную измену, кражу из Псковского кремля, за поджог и за кражу, совершенную в третий раз.

В английских законах XV века смертная казнь предусматривалась более чем 80 статьями. В сравнении с этими кодексами Псковская судебная грамота — прямо песнь торжествующего гуманизма.

В общем, да здравствует псковский суд, — вполне мог выкрикнуть герой советской кинокомедии, — самый гуманный суд в мире!

По уголовным делам доказательством считались предъявление письменных документов, взятие с поличным, представление свидетелей, собственное признание, судебный поединок (как же без этого!), извещение о преступлении, сделанное в публичном месте, — «заклич».

«Заклич» относился к доказательствам, потому что человек в те времена очень уж зависел от соседей и сограждан. Неуверенный в совершенном преступлении не стал бы публично сообщать о нем: оклеветав кого-то, человек оказывался в слишком неприятном положении.

Судебный поединок и «заклич» трудно считать совершенными формами доказательств. Но судебных поединков со временем становилось все меньше; люди как-то все менее полагались на божественное Провидение, а как-то больше на самих себя и на доказательную базу.

А вот испытания огнем и водой в Пскове не было. Судя по «Русской правде», в Средневековье существовала такая судебная норма: обвиняемый брал в руки раскаленное в костре железо. По характеру ожогов судьи потом проверяли: виновен ли? Считалось, что у невинного ожоги не такие глубокие, не до кости. Возможно, глубокая убежденность невинного в своей правоте как-то ему и помогала, но сколько людей (виновных и безвинных) лишилось рук — это было бы интересно узнать, да вряд ли когда-нибудь узнаем.

Испытание водой проводилось так: связанного человека бросают в реку. Виновный, полагалось, не тонет. Логика мне лично совершенно непонятна. Разве что можно соотнести ее с древним выражением, что «оно» не тонет… А невинный, соответственно, тонет. И задача в том, чтобы и убедиться в его невиновности и успеть выловить. А то придется признавать невиновным уже покойника.

Этих удивительных нам средневековых норм судебного следствия, к счастью для псковичей, в их городе не было.

Судебную власть имело вече, господа, назначенные вече судьи, наместники князя и посадники пригородов, псковский наместник новгородского архиепископа и, что самое интересное, — «братчина», то есть гражданское сообщество соседей. Средневековые псковичи умели судиться без помощи администрации, своим гражданским сообществом.

В общем, Псковская судебная грамота для той эпохи и продумана, и сложна, довольно гуманна и демократична. По крайней мере, кажется, псковичи жили по каким-то более совершенным и добрым, что ли, законам, чем жители большинства государств тогдашней Европы.

Грамота — массовая и демократичная

Демократия — это не только право избирать или быть избранным. Это и возможность для человека изменить к лучшему свое положение в обществе: право и фактическая возможность получить образование, вести предпринимательскую деятельность, владеть собственностью, делать карьеру чиновника, общественного, политического деятеля.

Демократия — это неотъемлемые права личности, которые никакая власть не может ни отменить, ни попрать.

Аристотель писал о том, что во всех «хороших» полисах гражданин имеет эти права. И Новгород, и Псков, и десятки других русских городов были хорошими «полисами». На Руси гражданские права имели практически все, что подтверждается законодательством.

А вот возможность для самореализации, без которой, повторимся, не может быть демократии, иллюстрирует широчайшее распространение грамоты.

Долгое время мы судили о Руси по Европе. По мнению ученых XIX века, везде был один и тот же строй — феодализм. На Руси он какой-то особенный, но принципиально такой же.

А вот оказывается — далеко не все у нас было таким же или очень похожим.

Например, Русь была грамотной.

В Европе и дворянство-то было, чаще всего, неграмотным или малограмотным. Даже ВЫСШАЯ ЗНАТЬ. Горожане учились писать и читать по необходимости, но и в городах Европы грамотность распространена не была. Часто и богатым купцам документы вели и письма писали особые наемные писцы. А вот на Руси…

Князья строили школы для детей разных сословий, строили во всех городах.[279] А в Пскове, Новгороде, Ростове и других городах с вечевым строем школы заводил сам город. Огромную просветительную работу вела церковь. Не только для того чтобы прихожане читали Священное писание, но и потому, что считали просвещение делом полезным и богоугодным.

На Руси грамота была так широко распространена, что пришлось для частной переписки использовать самый распространенный материал — бересту. Писали на ней, процарапывая буквы специальным стержнем — этаким «паркером» XII столетия.

Раньше ученые делали вывод, что до массового производства бумаги народ и не мог быть грамотным. Для Европы это справедливо, ведь там писали только на папирусе, а потом на пергамене — выделанных овечьих кожах. Папирус со временем становился ломким, и к концу Раннего Средневековья от него отказались. А пергамен был дорог. Кожу приходится выделывать до тех пор, пока она не станет тонкой — почти как бумага. Работа крайне кропотливая: ведь стоит порвать шкурку хоть в одном месте — лист пропал. На первую печатную Библию Гутенберга ушло 300 овец. Это как минимум: мы не знаем, сколько кож мастера запороли.

А до Гутенберга каждая книга, каждый экземпляр — это еще и много недель или месяцев кропотливого труда переписчика. Стоимость квалифицированного труда была сравнима со стоимостью материала.

Только верхушка дворянства и самые богатые купцы могли позволить себе иметь небольшую библиотеку. Книг этак 5–10.

Книга зачастую стоила как хороший боевой конь. В переводе на наши измерительно-финансовые понятия — как иномарка бизнес-класса.[280]

В Европе учились писать на черепках или на дощечках, покрытых воском, чтобы не тратить дорогого материала. Купцы писали на обрывках папирусов, на деревянных дощечках, на полях ставших ненужными, выброшенных документов.

Но вот какое удивительное дело: европейцы «просмотрели» очень удобный и дешевый материал для письма — бересту. Березка, хоть и считается символом России,[281] растет вовсе не только у нас. Березовые рощи шумят по всему северу Европы, до Северной Франции, Ирландии и Британии. Кто мешал использовать бересту как материал для письма?[282]

Ведь книги на бересте известны давно… Большая часть из них — на Руси, но не только. В юридических документах Руси ХІѴ-ХѴ веков даже есть такая формула: договор, мол, «на луб положили» — то есть записали. Не как-нибудь и не где-нибудь, а на лубе — коре. Значит, запись на бересте, в том числе и самых важных, юридических документов, была массовым, типичным явлением.