Георг Лукач - Исторический роман

• Название: Исторический роман
• Автор: Георг Лукач
• Издательство: Литературный критик
• Жанр: Философия
• Год: 1937

Литературный критик, 1937, № 7, 9, 12; 1938, № 3, 7, 8, 12.

---

Такой выбор героев подвергался нападкам позднейших критиков, в частности, Ипполита Тэна. Эти критики видели в нем признак посредственности самого Вальтер Скотта как художника. В таком суждении нет, однако, и тени правды. С биографически-психологической точки зрения весьма вероятно, что мелко-дворянские предрассудки Вальтер Скотта оказали сильное влияние на выбор его центральных фигур. Но важно не это. В построении романа вокруг индивидуальной судьбы "среднего", только корректного и никогда не героичного "героя" ярче всего сказалось огромное, эпическое дарование Вальтер Скотта, составившее эпоху в истории литературы.

Прежде всего, в этом выражается отказ от романтизма, преодоление романтизма и дальнейшее развитие реалистических традиций Просвещения.

У романтиков, даже самых прогрессивных с политической и философской точек зрения, протест против унизительной прозы капиталистической действительности породил "демонического героя". Этот тип героя — особенно в той форме, какую мы находим у Байрона — является литературным выражением того факта, что в воцарившейся прозаической жизни лучшие свойства и склонности человека становятся излишними и превращаются в эксцентричность.

"Демонизм" — это лирический протест против жизненной прозы. Мы, конечно, признаем, что этот протест имел определенные общественные корни, был даже исторически необходим и оправдан; отсюда, однако, вовсе не следует, что лирически-субъективистское абсолютизирование — его могло быть верной дорогой к созданию объективных художественных образов действительности.

Великие писатели-реалисты более позднего периода — например, Пушкин и Стендаль, — изображая типы, близкие к романтическим, преодолевали байронизм иначе и глубже, чем Вальтер Скотт. Они подходили к изучению и изображению эксцентричности такого типа с объективно-исторической, общественно-этической точки зрения: они поднимались даже до понимания современного им исторического положения, благодаря чему трагизм (или трагикомизм) "демонического" протеста представал в окружении определивших его общественных условий.

Критика и отрицание "демонического" типа не доходит у Скотта до такой глубины. Понимание или, вернее, чувство эксцентричности этого типа заставляет Скотта устранять его из своих исторических сочинений. Он стремится воплотить исторические битвы и противоречия в образы таких людей, которые всегда остаются в своей психологии и судьбе представителями общественных течений и исторических сил. Скотт распространяет тот же художественный принцип и на процессы деклассации: выпадение людей из своего класса он рассматривает всегда как явление общественное, а не чисто индивидуальное. Понимание современной действительности у него недостаточно глубоко, чтобы он мог реалистически изобразить процесс деклассирования в Англии конца XVIII — начала XIX века; поэтому он как подлинный эпик, сохраняя в своем творчестве большую историческую объективность, уклоняется от такой темы.

Bce это показывает, как неверно считать Вальтер Скотта романтиком, — если только не расширять понятие "романтизм" так, чтобы оно стало применимым ко всей великой литературе первой трети XIX столетия; но при таком расширительном толковании своеобразные черты романтизма как особого направления вообще теряют свои границы. Установить указанные различия очень важно для правильного понимания Вальтер Скотта, так как историческая тематика его романов очень тесно соприкасается с исторической тематикой настоящих романтиков. Ниже мы постараемся показать, что подход к этой тематике у Скотта и романтиков прямо противоположен и что, соответственно, прямо противоположны и их способы художественного изображения истории.

Первое и непосредственное выражение этой противоположности обнаруживается в композиции романов Скотта и в их заурядном, прозаическом герое. Конечно, здесь сказывается и консервативное филистерство Вальтер Скотта. Еще Онорэ Бальзак — великий его почитатель и ученик — упрекал Скотта в английском филистерстве. Бальзак говорит, в частности, что героини скоттовских романов, за немногими исключениями, повторяют все один и тот же тип филистерски-корректной, нормальной англичанки, и видит в этом одну из причин, по которым в романах Скотта не находится места для интересных любовных трагедий или комедий. Бальзак здесь совершенно прав, и его критическое замечание может быть применено не только к эротической стороне романов Скотта. У. Скотта нет той великолепной, проницательной и тонкой диалектики характеров, какую мы видим у писателей последних десятилетий великого буржуазного реализма. Bi этом отношении он даже стоит ниже буржуазного романа конца XVIII века — Руссо, Шодерло де Лакло, Гете. Его величайшие последователи — Пушкин и Манцони — далеко превзошли его в смысле глубины и поэтичности отдельных человеческих индивидуальностей. Но эта ограниченность Вальтер Скотта не уменьшает его историко-литературного значения. Сила Вальтер Скотта — это его способность создавать исторически-социальные типы в человечных и живых образах. Типические черты человека, которые являются чувственным, осязаемым проявлением больших исторических течений, никем до Скотта не были изображены с такой художественностью, определенностью и точностью. И, конечно, до него этот художественный принцип никогда не выдвигался сознательно как основной способ отражения действительности.

То же можно сказать и о его будничных героях. Они с неподражаемым реализмом передают как привлекательные, так и ограниченные черты англичанина из "средних классов"; но, что еще важнее, — именно такой выбор главного действующего лица позволяет Скотту давать картины критических переходных моментов истории, никем не превзойденные по законченности и полноте. Белинский это понял лучше всех критиков. Он анализирует различные романы Скотта и находит, что второстепенные персонажи, по большей части, в них интереснее, чем герои. Однако, Белинский дает резкий отпор всем, кто упрекает за это Вальтер Скотта:

"Это так и должно быть в произведении чисто эпического, характера, где главное лицо служит только внешним центром развивающегося события и где оно может отличаться только общечеловеческими чертами, заслуживающими нашего человеческого участия: ибо герой эпопеи есть сама жизнь, а не человек! В эпопее событие, так сказать, подавляет собой человека, заслоняет своим величием и своей огромностью личность человеческую, отвлекает от нее наше внимание своим собственным интересом, разнообразием и множеством своих картин"[5].

Белинский глубоко прав, подчеркивая чисто эпический характер романов Вальтер Скотта. Во всей истории романа, — быть может, за исключением Фенимора Купера и Льва Толстого, — нет произведений, настолько близких к старому эпосу. Как мы увидим, эта эпичность теснейшим образом связана с исторической тематикой, притом не просто с обращением к истории вообще, а с особенностью исторической тематики Скотта, — т. е. с выбором таких периодов и таких общественных слоев, которые дают наибольший материал для изображения самодеятельности людей, непосредственной общественности и публичности жизни в духе греческого эпоса. Это делает Вальтер Скотта великим, эпическим писателем той "героической древности", в которой и берет свое начало подлинная эпичность (как ее понимают Вико и Гегель). Позднее мы покажем, что народность Вальтер Скотта как художника тоже связана с подлинно эпическим характером его тематики и способа художественного изображения.

Произведения Вальтер Скотта нисколько не похожи на попытки современных нам буржуазных писателей гальванизировать старый эпос и искусственно возродить его форму: нет, это самые настоящие романы. Хотя они тематически очень часто углубляются в старые времена, в "героическую эпоху", эпоху "детства человечества", художественно они принадлежат к поре "возмужания" и прогрессирующего торжества жизненной прозы. Это имеет большое внутреннее значение для композиции романа и концепции скоттовского "героя". Герой его романов, в своем роде, так же типичен для этого жанра, как типичны Ахиллес или Одиссей для подлинной героической эпопеи. Именно тогда, когда роман, как у Вальтер Скотта, больше всего приближается к эпосу, различие этих двух типов героя проливает наиболее. яркий свет на решающее различие между эпосом и романом. Эпические герои, — говорит Гегель, — это "цельные индивиды, которые блестяще соединяют в себе все то, что рассеяно по частям в национальном характере, и остаются при этом великими, свободными, человечески прекрасными характерами". Поэтому "такие главные лица получают право " быть поставленными на вершину и рассматривать важнейшие события в связи со своей индивидуальностью"[6]. Главные фигуры Вальтер Скотта — тоже национально-типические характеры, но они уже не представляют собой обобщающих вершин, а только честную посредственность. Те были национальными героями жизни, воспринимаемой поэтически, эти являются героями жизни прозаической.