Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)

• Название: Когда открываются тайны (Дзержинцы)
• Автор: Петр Сергеев
• Издательство: Херсонское книжно-газетное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

1920 год. Последний оплот российской контрреволюции барон Врангель опрокинут в Черное море. Международная реакция, потерпев разгром в открытой борьбе, развертывает тайную шпионскую войну в тылу молодого Советского государства.

Постановлением Совета Труда и Обороны при личном участии В. И. Ленина создается Особый отдел ВЧК по охране границ. Свою работу по борьбе с контрреволюцией и шпионажем Особый отдел проводит через отделения, пункты и заставы, расположенные в пограничных городах и стратегических объектах на побережье Черного и Азовского морей.

Ожесточенная борьба завязалась в городе Херсоне и его районах, где были сконцентрированы штаб армии, Реввоенсовет, воинские части. Во главе вражеской разведки, управляемой Ватиканом, стоял Херсонский епископ Прокопий. Его ближайший помощник — отец Николай (он же атаман банды Иванов).

Врангелевская разведка засылает в Херсон бывшего полковника царской охранки Демидова. Ему удается занять пост начальника опытной станции побережья. Управление этой станции находится в Херсоне. Демидов, давно порвавший с семьей, узнает, что его дочь Любочка служит в Особом отделе секретарем-машинисткой. Он тайно встречается с дочерью, надеясь на ее помощь разведке. Демидов просчитался. Сотрудники Особого отдела обезвреживают врагов Советской власти. Епископ Прокопий и его помощники разоблачены.

---

— Я — Жуков Володька... папа мой на заводе слесарит...

К Рогову приблизилась женщина, у которой муж без обеих рук остался. Она робко шепнула Рогову:

— Это хозяин баржи... Правду мальчонка Жукова сказывает: Крутий начинал здесь. Его это кирка.

— Кирка его, а баржа теперь народная, — сказал Рогов, обращаясь к толпе. — На барже весной хлеб перевозить будем. Хозяину теперь все равно, его песенка спета, а мы с вами начинаем новую жизнь строить...

Удары топоров становились все реже. Рогов видел, как люди цепочкой и по одному брели по побережью прочь от баржи. Некоторые все же волокли за собой куски обшивки. Но таких было немного.

В толпе ребят завязалась возня. Широкоплечий, но страшно исхудавший подросток, повязанный рваным шарфом, из-под которого выглядывали колечки светлых кудрей, выхватил из-за пазухи столовый нож. Он провел им по колену и подошел к хозяину баржи. Крутий попятился, озираясь, глазами прося защиты у Рогова.

— Стой, дура, не зарежу, — разъяснил оголец. — Мы не головорезы, а честные беспризорники. Мы у тебя, буржуйская душа, пуговицы хотим отнять, чтобы не убег. Держи-ка штаны покрепче...

Парнишка расстегнул шубу, затем поддевку Крутия, потом, пританцовывая и припевая «Цыпленок жареный...», принялся обрезать брючные пуговицы.

— Теперь не убегешь! — выкрикнул Володя Жуков. Он поднял с земли две медные пуговицы и отдал их молодому милиционеру, пришедшему с Роговым.

Вокруг хохотали.

Рогов молча наблюдал за этой картиной, потом подошел к ребятам ближе, стал рядом с Крутием.

— Большинство из этих детей — сироты. Они ночуют в баржах и где попало. Что делать будем с ними, люди? — обратился Рогов к тем, кто еще не успел уйти от баржи. Ему никто не ответил. Женщины, охая и вздыхая, расходились. Рогов взял из руки беспризорника столовый нож.

— Как зовут?

— Сергей, — не сразу отозвался малыш. — А тебе не все равно?

— Одеть тебя хочу потеплее. — И внезапно крикнул на хозяина баржи:

— Снимай шубу!

Другие дети стояли, с любопытством разглядывая смелого красноармейца в командирской фуражке, сумевшего отогнать от баржи такую большую толпу.

— Разрешите, начальник, до утра здесь перебиться, пока новое жилье подыщем, — заговорил подросток с сильно обветренным лицом. На голове его еле держалась истрепанная буденовка.

— Не могу, — ответил Рогов.

— А что же нам делать?

— А где вы спали до этой баржи? Ты что, за командира у них? — обратился Рогов к пареньку в буденовке. Парень молчал.

— Сам откуда?

— Рязанские мы, добровольцы. Под Перекопом в разведку ходили, а сейчас отвоевались, но идти некуда.

— Пошел бродяжничать?

— Податься некуда. Батьку под Касторной убило, мать с голоду померла.

— Зовут как?

— Степан Егоров.

Рогов просиял, обрадовавшись внезапно пришедшей в голову мысли.

— Эй, ты, хозяин! Поведешь ребят к себе ночевать. И сам будешь у них под домашним арестом. Ясно? А ты, Степан, отвечаешь за порядок в доме. До моего прихода. Ясно? Ну, тогда шагом марш!

Беспризорники встретили слова Рогова шумным одобрением. Они пошли вслед за хозяином баржи в город, ликуя и насвистывая блатные песенки.

Володя Жуков некоторое время шел за Роговым и молодым милиционером. Но взрослые не замечали его.

* * *

Дом судовладельца Крутия по решению исполкома был конфискован и заселен беспризорными ребятами. Никаких средств на открытие столовой или приобретение постелей у городской власти не имелось. Об этом не могло быть и речи. Но и передача дома беспризорным вызвала восторг у бездомных детей. Сергей Петрович вместе с Роговым побывал у ребят. То хмурясь, то веселясь, он думал, как бы помочь им пережить это страшное время. В конце концов он возложил на Грицюка ответственность за общежитие беспризорников. Перед тем как остановить свой выбор на Грицюке, начальник отдела ознакомился с анкетами своих сотрудников. Сюда требовался человек грамотный, расторопный.

— Ты в самом деле окончил три класса? — спросил Бородин у Грицюка, когда выбор более или менее определился.

У Грицюка зарделись уши, и он виновато пробормотал:

— Это я из гордости соврал, Сергей Петрович, когда Любочка анкету заполняла. Вовсе не учен я.

— А стихи сочиняешь...

— Стихи у нас в роду все сочиняют. Дедушка Матвей по всякому поводу в рифму говорит. В грамоте я только сейчас начинаю разбираться.

— Неважные дела. Быть воспитателем — нужно многое знать, многому научиться...

— А я и не собираюсь в учителя, товарищ начальник.

— Ты уже есть учитель: ребят на гармонике обучаешь. Неплохо получается.

Грицюк еще больше смутился.

— Мне тебя рекомендовал уком комсомола, — настойчиво продолжал Сергей Петрович. — И не только для борьбы с диверсантами. Смену нам надо готовить, ребят добру наставлять. О чем говорил Владимир Ильич? Учиться надо, учиться...

— Самому учиться — куда ни шло, — раздумывал вслух Грицюк, — а других учить — не мое это дело.

— Везде теперь, товарищ Грицюк, наше дело. Малышей будешь учить и сам учиться, понятно? А самое главное — к работе их приучать.

— Понятно... Насчет работы ребята сами просятся. Камыш рубим для морского госпиталя.

В кабинет вошел начальник оперативной части Потемкин.

— Диверсант, взятый Лунякой на кладбище, скончался, — доложил он.

ГЛАВА VI ГОСПИТАЛЬ № 10-56

Китик Иван чуть не замерз, пока добрался до госпиталя. Вместе с напарником по патрулю он, миновав будку часового, вошел во двор госпиталя с черного хода.

Приоткрыв дверь, матрос увидел небольшую комнату, разделенную ширмой, вдоль которой аккуратно стояли бутыли в плетеных корзинах. Комната была пропитана смесью лекарственных запахов, которых не выносил моряк. Заметив наклонившегося над столом пожилого человека, Китик спросил:

— Где тут, папаша, кабинет начальника госпиталя?

— Вам, собственно говоря, кто нужен: начальник госпиталя или его кабинет?

— Нужен начальник.

Ответ был неожиданным.

— Я начальник. Врач Дарюга.

Матрос сделал шаг вперед, вытягиваясь по-военному.

— Китик — уполномоченный Особого отдела охраны границ.

— Прошу садиться.

Начальник госпиталя задержал косой взгляд на бескозырке Китика.

— С вашего корабля знал военврача Игнатова. И командира помню.

— Так точно, — ответил Китик. — Только военврач Игнатов еще в восемнадцатом погиб от немецкой пули, а командир Алексеев — душа-человек, царские погоны сразу сорвал.

Китик, сняв бескозырку, присел на стул. Начальник госпиталя хотел что-то сказать, но вдруг нахмурился, молча повернулся и ушел за ширму. Возвратился он, держа в руке белый халат.

— Надевайте и идите за мной, — сухо, почти тоном приказа проговорил Дарюга, хотя Китик и не собирался задерживаться здесь.

Они прошли темный коридор и очутились в большом актовом зале бывшей гимназии. Там, где были кресла, теперь рядами стояли железные кровати, а на них метались в бреду тифозные больные. Изредка раздавался кашель и слабые стоны людей.

На втором этаже койками были забиты даже коридоры. У самого входа, съежившись, полулежал моряк в разорванной тельняшке.

— Товарищ доктор, — обратился он к проходившему Китику.

Китик прошел было, но догадавшись, что обращаются к нему, остановился, взглянул на матроса. Что-то знакомое вихрем пронеслось в голове. Стараясь скрыть набежавшее волнение, Китик спросил:

— С какого корабля, братишка?

— Минный заградитель «Ксения», — процедил матрос, стуча зубами. — Кипяточку бы малость, товарищ доктор, — простонал он, натягивая одной рукой одеяло на грудь.

— Не доктор я, — с жалостью отозвался Китик, присев на корточки. — Я такой же, как и ты... Игнатенко, что ли? — выпалил он вдруг, обняв лежавшего на койке моряка.

— Он самый! А ты откуда, корешок?

— Да из сигнальщиков я! — воскликнул Китик. — Может, помнишь, в судовой комитет меня избирали?

— А-а... — хрипло отозвался больной. По лицу его, перекошенному от боли, нельзя было понять, застонал он или вспомнил Китика.

Китик наклонился над матросом и увидел косо торчащий из-под одеяла забинтованный обрубок его другой руки. Однако начальник госпиталя, вернувшийся на шум, уже нетерпеливо теребил Китика за плечо.

— Свой парень, понимаете? — начал было Китик.

— Тут все свои, чужих не берем, — был строгий ответ.

— Прошу вас, дайте распоряжение насчет кипятка.

— Всем не могу. Титаны холодные, дров ни грамма. — И, помолчав, добавил: — Исключения в госпитале бывают тяжелобольным.

Они возвратились в кабинет-прихожую врача, недовольные друг другом.

— Кипяток что, — пояснил Дарюга. — Это еще полбеды. Вот ржавые сельди даем тяжелобольным вместо мяса. И недопеченный черный хлеб с подсолнечной шелухой вместо белых сухарей... Смерть косит десятками. А там, — он кивнул куда-то за окно, — с наступлением утра повезут к рынку мясо, белый хлеб... Я человек беспартийный, как говорят о нас большевики — спец, врач-хирург. И не понимаю вас, всяких чрезвычайных особистов: для чего вы здесь, в городе? Регистрировать факты? Пожалуйста, сколько хотите.