Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)

• Название: Когда открываются тайны (Дзержинцы)
• Автор: Петр Сергеев
• Издательство: Херсонское книжно-газетное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

1920 год. Последний оплот российской контрреволюции барон Врангель опрокинут в Черное море. Международная реакция, потерпев разгром в открытой борьбе, развертывает тайную шпионскую войну в тылу молодого Советского государства.

Постановлением Совета Труда и Обороны при личном участии В. И. Ленина создается Особый отдел ВЧК по охране границ. Свою работу по борьбе с контрреволюцией и шпионажем Особый отдел проводит через отделения, пункты и заставы, расположенные в пограничных городах и стратегических объектах на побережье Черного и Азовского морей.

Ожесточенная борьба завязалась в городе Херсоне и его районах, где были сконцентрированы штаб армии, Реввоенсовет, воинские части. Во главе вражеской разведки, управляемой Ватиканом, стоял Херсонский епископ Прокопий. Его ближайший помощник — отец Николай (он же атаман банды Иванов).

Врангелевская разведка засылает в Херсон бывшего полковника царской охранки Демидова. Ему удается занять пост начальника опытной станции побережья. Управление этой станции находится в Херсоне. Демидов, давно порвавший с семьей, узнает, что его дочь Любочка служит в Особом отделе секретарем-машинисткой. Он тайно встречается с дочерью, надеясь на ее помощь разведке. Демидов просчитался. Сотрудники Особого отдела обезвреживают врагов Советской власти. Епископ Прокопий и его помощники разоблачены.

---

В дверь постучали.

— Войдите, — сказал Дарюга, поворачиваясь к двери.

Вошел пожилой матрос. Его широкую, точно вылитую из бронзы, фигуру плотно облегал бушлат с двумя рядами потемневших от изморози пуговиц. В одной руке вошедший держал небольшой сверток, в другой — наполненный чем-то вещевой мешок. Большими черными глазами он покосился на Китика, переложил сверток из руки в руку. Затем потер свободной рукой побелевшее ухо и попросил негромким голосом:

— Разрешите зайти позже.

Не дожидаясь ответа, он пошел к двери.

— Завхоз Панасюк, вернитесь! — приказал начальник госпиталя.

Матрос нехотя повернулся к начальнику.

— Подойдите к столу и делайте то, что вы всегда делаете.

Могучий Панасюк с каким-то нарочитым облегчением вынул из кармана безмен, зацепил крючком за вещевой узел и стал смотреть на метки безмена, ведя пальцем по шкале вслед за стрелкой.

— Ровно шестнадцать фунтов, товарищ начальник.

Он развернул сверток и положил на стол пачку восковых свечей. Вынув из вещевого мешка белые сухари, начальник госпиталя объяснил Китику:

— Вот, товарищ уполномоченный, дополнительный паек для тяжелобольных. Это священник отец Леонид жертвует госпиталю. Гуманный человек, несмотря на свои религиозные убеждения.

— Ты того, браток, с этими попами будь поосторожнее, — не удержался от замечания Китик.

— Я не только с попами, но с чертями дружбу заведу, ежели они нашему брату помогать станут! — принял на свой счет слова Китика завхоз Панасюк. — А этот попик вовсе безвредный, душевный даже человек. «Берите, — говорит, — все матросикам вашим, только, пожалуйста, не разглашайте. Епископу эти мои дары не понравятся».

Без стука вошел дежурный врач.

— Александр Николаевич, прошу вас немедленно в операционную.

Начальник госпиталя взял со стола пачку восковых свечей, передал их дежурному врачу и, обратившись к Китику, спросил:

— Будете ждать?

Китик поднялся:

— Нет, все ясно. Мне необходимо доложить начальнику обстановку в госпитале. Я вас понимаю, — уже по-человечески просто сказал он вслед удаляющемуся начальнику госпиталя.

Китик закрыл за собой калитку проходной, не почувствовав от волнения, как липнет к промерзшему железу ограды его влажная рука.

Он шагнул навстречу разыгравшейся метели. Так шел он, наверное, долго, пока что-то фыркающее не надвинулось на него. Теплой лошадиной пеной обдало лицо, оглоблей больно толкнуло в грудь.

— Эй, на дороге! Сани перекинешь сослепу. Якого биса стоишь, та ще руками разводишь? — донесся вместе с порывом ветра хрипловатый мужской голос.

На брезенте в длиннополом кожухе удобно восседал возница.

— Что везете, хозяин?

— Свое, матрос, свое, что с божьей помощью выкохав.

Возница извлек из тулупа холщевой мешочек, достал слепившуюся от долгого лежанья в кармане бумажку и протянул ее матросу. Китик осветил бумагу лучом карманного фонаря.

«Настоящим волкомнезам удостоверяет подписью с приложением рабоче-крестьянской печати и разрешает своему члену Олексе Тягнырядно торговать на Херсонском рынке своей живностью, або и сменять таковую, на соль».

— Значит, бедняк? — спросил матрос, пряча удостоверение в карман бушлата.

Крестьянин, утвердительно кивнув головой, постучал по карману моряка кнутовищем:

— Зачем казенную бумагу ховаешь?

— Уток или гусей везешь?

— Да уж там, что ни есть, все наше, — нетерпеливо ответил Тягнырядно. — Вот тебе, защитничек наш, подарочек из деревни, шматок сала да кусок хлеба. А уж чего другого, звиняй, сам раздобудешь. Ты, я вижу, человек с хорошим нюхом.

Порыв ветра бросил в лицо Китика последние слова крестьянина вместе с перегаром самогона. На матроса безбоязненно уставились темные глаза хозяина. Возница в самом деле держал в вытянутой руке заранее приготовленный тугой сверточек.

— Соли нема, за солью поехали хуторяне, — толковал свое возница.

Моряк узелок оттолкнул.

— Дозволь, папаша, прикурить под твоим брезентом.

Не дожидаясь ответа, матрос нырнул под серое покрывало и, не успев нажать кнопку своего фонаря, почувствовал, как в него уперлось что-то острое. Он схватился обеими руками за это острое и с облегчением, догадался, что это бычьи рога. «Вот они, бедняки!» — пронеслось в голове. Он нащупал замерзшие мясные туши. И тут ему вспомнились слова начальника госпиталя: «Десятками умирают от голода...»

— Товарищ матрос, солому не подпали, — зарокотал над его ухом нагловатый басок возницы.

Китик распрямился, отряхнул запорошенный соломой бушлат, поправил бескозырку. В это время с ними поравнялись еще одни сани, тоже нагруженные горкой. Второй возница слез, стал рядом с Китиком.

— Говорите, крестьянская беднота, без сольцы плоховато?

— Надо бы хуже, да некуда, — закивали бородами мужики.

— Погоняйте вон на тот высокий дом, там знакомый кок живет, у него сольцы и разживемся... А то гляди, еще на ЧК нарветесь.

— Спасибо, матрос, — затараторил Тягнырядно. — Мы ведь свое, на рынок, честь по чести...

— Да вы что, постановления не читали: две-три утки иль барашка меняй без опасенья. А у вас, гляди, по полному возу. Скажут: спекулянты...

С этими словами матрос вскочил на передние сани и, взяв вожжи в свои руки, хлестнул лошадей.

Ворота госпиталя оказались полуоткрытыми, и обе санные упряжки вскоре беспрепятственно очутились во дворе, за каменной оградой.

— Пропуск! Что это вы претесь прямо во двор! — завопил часовой, отлучившийся по нужде.

— Не шуми попусту, — сказал Китик часовому. — Посматривай лучше за санями. А вы, мужички, лошадкам подбросьте сенца, берите мешки и — за мной. Чай не в подол соль-то будем нагребать.

Бородачи натянули на лошадиные морды торбы с овсом и, вполголоса толкуя о чем-то меж собою, то и дело оглядываясь, двинулись за Китиком.

Вся эта процессия поднялась на второй этаж. Зашли в знакомую Китику комнату с едким лекарственным запахом.

— Прошу любить и жаловать: крестьяне из района, за солью. В большой нужде по этой части.

— Не от хорошей жизни ехали, товарищ доктор, — протянули мужики, прощупывая колючими взглядами изумленного Дар югу.

— Я присоединяюсь к их просьбе, — сказал Китик, — и прошу вас помочь бедноте.

— Чем?! — вспылил Дарюга. — Двухдневным запасом сельдей?

— Да... И солью. А сейчас, доктор, вызовите, пожалуйста, заведующего хозяйством. Меняем живность на соль. Так, мужики, я вас понял?

— Вроде так, товарищ матрос...

— Ну вот и угодили друг другу, — весело заключил Китик.

Мужики недобро переглянулись.

Доктор вышел из-за стола, хотел что-то горячо возразить, но Китик взял его под руку, отвел в сторону: «Вы ведь сами несколько минут назад упрекали меня в нерешительности. Так не мешайте же, наберитесь терпенья».

— Согласен! — громко объявил Китик. — Начальник согласен помочь вам и солью, и селедкой.

Китик быстро подошел к столу. Обнаружив там чистый клочок бумаги, подозвал хуторян поближе. Затем взял ручку, ткнул перо в пузырек с чернилами и вложил в растопыренные пальцы Тягнырядно. Тот неуклюже взял ручку, посмотрел, на нее, потом на блестящую бескозырку матроса, весь съежился в предчувствии беды.

— Та що вы, товарищ матрос, та мы же люди темные, грамоты не учились... — И положил ручку обратно на стол.

Китик начал писать, сам оглашая каждое слово, часто спрашивая:

— Мы, крестьяне-бедняки... — так я пишу?

Крестьяне закивали головами.

— Волости, кажись, Большой Александровки...

— Большой Александровки, — поддакивали приезжие.

— Той же деревни... по нужде и доброй воле... меняем на соль и селедку живность и хлеб, в чем и подписываемся.

Китик поставил жирную точку и положил бумагу перед крестьянами.

— Теперь ясно, о чем толкуем? Ну, вот... Ставьте кресты и пойдем соль получать.

Тягнырядно вздохнул, вывел крестик. Потом передал ручку своему напарнику.

— Маловато, — заметил Китик. — В церкви, небось, кресты откладывать не жалеете сил, а тут по одному. Ставьте еще по одному для верности.

Мужики поставили еще по кресту.

— Еще по одному! Как говорят русские люди: бог троицу любит. А теперь, пока разыщут Панасюка, загляните, как живут здесь ваши защитники, завоевавшие для всех вас, — Китик сделал широкий жест рукой, — Советскую власть.

На мужиков надели халаты и провели их в большой зал, где, как и час тому назад, стонали, метались в бреду изможденные люди. Китик шел впереди, а за ним неуклюже семенили здоровые, сытые мужики в непривычных халатах.

— Товарищи доктора! — затянул жалобно сидевший на койке коренастый матрос. — Какие же вы лекари, ежели раненым помочь не можете? Я еще держусь, а вот на братишек смотреть невмоготу.

Он кивнул на соседнюю койку. Там из-под простыни остро торчал подбородок, выглядывало восковое лицо. Вместо глаз в полумраке виднелись черные впадины. Китик ускорил шаги, и вся делегация вышла из большого зала. Навстречу им торопился Панасюк.