Петр Сергеев - Когда открываются тайны (Дзержинцы)

• Название: Когда открываются тайны (Дзержинцы)
• Автор: Петр Сергеев
• Издательство: Херсонское книжно-газетное издательство
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1963

1920 год. Последний оплот российской контрреволюции барон Врангель опрокинут в Черное море. Международная реакция, потерпев разгром в открытой борьбе, развертывает тайную шпионскую войну в тылу молодого Советского государства.

Постановлением Совета Труда и Обороны при личном участии В. И. Ленина создается Особый отдел ВЧК по охране границ. Свою работу по борьбе с контрреволюцией и шпионажем Особый отдел проводит через отделения, пункты и заставы, расположенные в пограничных городах и стратегических объектах на побережье Черного и Азовского морей.

Ожесточенная борьба завязалась в городе Херсоне и его районах, где были сконцентрированы штаб армии, Реввоенсовет, воинские части. Во главе вражеской разведки, управляемой Ватиканом, стоял Херсонский епископ Прокопий. Его ближайший помощник — отец Николай (он же атаман банды Иванов).

Врангелевская разведка засылает в Херсон бывшего полковника царской охранки Демидова. Ему удается занять пост начальника опытной станции побережья. Управление этой станции находится в Херсоне. Демидов, давно порвавший с семьей, узнает, что его дочь Любочка служит в Особом отделе секретарем-машинисткой. Он тайно встречается с дочерью, надеясь на ее помощь разведке. Демидов просчитался. Сотрудники Особого отдела обезвреживают врагов Советской власти. Епископ Прокопий и его помощники разоблачены.

---

Китик увел арестованного.

Сергей Петрович подошел к цыганке. Она стояла потупившись.

— Атамана вместе искать будем, Любовь Гордеевна...

Цыганка вздохнула:

— Ох, начальник, тяжелое это дело...

— Не спорю...

ГЛАВА XIII ПОД СВОДАМИ ЕПИСКОПСКОГО ДОМА

Сегодня над городом пролетела первая стая журавлей, и экономка Ефросинья приказала распахнуть окно в покоях его преосвященства. Свежий весенний воздух непривычно пьянил обитателей дома. С улицы доносился гомон обрадовавшихся солнцу птиц. Епископ Прокопий не замечал солнца. Ночью ему сделалось худо. Не помнил точно, что снилось, но на душе остался тяжелый осадок.

У самых дверей кабинета стояла длинношеяя черница, которая, даже когда крестилась, резко вскидывала руку, словно рапортовала по-воински. Отчеканивая каждое слово, она сообщила его преосвященству все, что видела и слышала. На лице епископа появлялась то жалкая гримаса раба, то гнев властелина.

— Приблизьтесь и повторите: что происходило в Екатерининском соборе?

Разведчица приложилась к руке епископа и зашептала:

— Отец Леонид в своей проповеди призывает жертвовать больным и раненым красноармейцам. Инокиня Марфа узрела, что он после богослужения из святого алтаря передавал матросу большой узел с проскурами и свечами.

После продолжительного тягостного молчания епископ жестом отпустил ее.

— Будьте смирны, яко голуби, и хитры, яко лисы... Обуздаю своеволие гордеца, а может быть — глупца, — произнес сквозь сжатые губы епископ. Он поспешно облачился в платье, положенное его высокому сану, и потряс колокольчиком. Вошел отец Николай. Под глазами — тяжелые мешки. Белки глаз в красных прожилках от бессонницы.

— Что знаете об отце Леониде?

— Я уже докладывал вашему преосвященству о его симпатиях к большевикам. Корни идут глубже. Отец Леонид считает, что отделение церкви от государства — явление закономерное. Лишение священнослужителей казенного жалованья одобряет, ибо священство должно быть, как он выражается, «бескорыстным».

Они оба помолчали. Потом отец Николай осведомил епископа:

— Поговаривают об изъятии церковных ценностей. В соборе отца Леонида яхонты, жемчуга, янтарь. Чего доброго, он и сам все это отнесет в большевистскую казну.

Голова епископа судорожно затряслась:

— Сегодня отец Леонид, завтра еще еретик появится. Смутное время! После вечерни соберите у меня священников всех приходов.

* * *

За большим столом, накрытым парчовым покрывалом, собрались отцы Херсонской епархии. Епископ Прокопий на этот раз не заставил себя ждать, нетерпеливо вышел из покоев раньше положенного времени.

Отец Николай относился к церковным обрядам как к забавным представлениям, любил понаблюдать, с каким подобострастием прикладываются к епископскому кресту духовные особы, как небрежно сует в лицо постылым «чадам» своим пропахшую ладаном жилистую руку владыка.

В глазах Прокопия нетрудно было увидеть надвигающуюся грозу. Наклонившись к уху епископа, отец Николай прошептал:

— Все в сборе, ваше преосвященство.

Одетый в черную мантию епископ державно кивнул головой и замедленным шагом прошел к столу. Опустился в кресло. Его неприветливый взгляд скользнул по лицам.

— Смиренный Тихон, божьей милостью патриарх Московский и всея Руси, в послании своем к возлюбленным в господе архипастырям, пастырям и всем верным чадам православной церкви Российской, нам пишет: «Тяжкое время переживает ныне святая православная церковь на русской земле. Гонение воздвигли на истину Христову явные и тайные враги божьего слова и тщатся погубить дело бога нашего и вместо любви христианской всюду сеют семена злобы, ненависти и братоубийственной брани... Декреты богопротивного правительства сыплются, как огненные листья с дерева, испепеляют устои христианского образа жизни. Но особенно пагубно они действуют на веру, церковь православную и ее устоявшийся вековой уклад. Без храмов, без молитвы, без бога хотят повести богомольный и покорный народ по пути в преисподнюю».

Епископ перекрестился и продолжал:

— «Для святой Руси начинается новый период ее истории, — период гонений и страданий за Христа, период мученичества за веру Христову! Помоги, господи, и благослови!»

— Помоги, господи! Помоги, господи! — загудело по просторному залу.

Прокопий закончил читать. Но говорил он, не выпуская патриаршего послания из рук, придавая своим словам значение предыдущих слов:

— Зовем всех вас стать на защиту оскорбляемой и угнетаемой святой матери нашей. Мы не одиноки. Перед лицом антихриста к единению зовет православную церковь папа Римский... Властью, данной нам от бога, запрещаем вам вступать с большевиками в какое-либо общение. Если же кто из вас дал ввести себя во искушение, покайтесь немедля, дабы на всех нас не снизошло проклятие господне, дабы всевышний и всеблагий не отвернулся от нас в эту тяжелую для веры минуту.

Епископ умолк. Он сел, пристально вглядываясь в лица двенадцати сидевших вокруг стола священнослужителей.

Отец Николай торжественно произнес, поднимая глаза к потолку:

— Воля бога и воля нашего владыки едины.

Опускаясь в свое кресло, он, будто невзначай, задел локтем огромный, напоминающий сорокаведерную бочку, живот сидевшего рядом протоиерея Успенского собора Ширяева. Тот обидчиво покосился на отца Николая и, опершись обеими руками о стол, тяжело привстал, шепелявя пришедшие ему в голову слова:

— Мы со всею верностью посвятили себя на священную службу...

Оглядевшись, словно спрашивая — не ошибся ли? — протоиерей умолк, а сидевший рядом с ним вертлявый попик Сретенско-Сухарницкой церкви, отец Терентий, звонко затараторил:

— Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам, не только добрым и кротким, но и суровым.

Епископу не понравились эти слова, и он осадил Терентия гневным взглядом.

Затем выступил отец Дионисий из Греко-Софиевской церкви. Он блеснул знанием псалма царя Давида: «Ты окружаешь меня, и все пути мои известны тебе». Поп Дионисий водил в воздухе руками, словно рисовал круг, которым окружил его господь.

От Екатерининского собора, что на Военном, поднялся старый благообразный с кустистой холеной бородой протоиерей Кирилл. Прижав руки к груди, он, точно апостол Филипп из «Тайной вечери», посмотрел ввысь и трагическим голосом спросил епископа:

— Владыко, неужто теряем мы веру? — и тут же добавил клятвенно, глуповато: — Я верен тебе, яко пес хозяину.

За ним поднялся с места, крестясь и беззвучно шевеля губами, тщедушный попик с темным лицом, похожий на Иуду — отец Александр из Забалковского прихода. Он кивнул в сторону сидевшего с ним отца Порфирия из Преображенской церкви и как бы от имени обоих произнес:

— Нет пуще святотатства, како солгать на духу...

Тоненьким, гнусавым голоском сказал свое верноподданическое слово от всех святых кладбищенской церкви рыжебородый, с плешью во всю голову и жидкой, просвечивающейся бородкой, отец Варфоломей. А от прихода психиатрической больницы — отец Викентий, со свойственным ему от природы расстройством речи, добавил:

— Слова сии плаведны и велны.

Отец Николай, воспользовавшись паузой, еле сдерживая себя от надоевшего ему представления, именем владыки произнес:

— Не всякий глагол слуги господня суть глагол божий... Аминь!

Наступила тишина. Сначала отец Николай, а затем все остальные повернулись к отцу Леониду, который не спеша поднялся с места и со скорбным, но спокойным выражением лица разглядывал свои руки, чуть склонив голову набок. Когда он выпрямился и встретился глазами с чугунным взглядом епископа, почувствовал во рту горечь, точно язык коснулся желчи. Но вот морщинки на его высоком лбу разгладились, лицо посветлело, в глазах появился озорный блеск. Кашлянув, отец Леонид отчетливо, словно школьный учитель, заговорил:

— Когда господь взял поданную ему фарисеями монету с изображением кесаря, он посмотрел на нее и спросил: чье это изображение? Возвращая монету, сказал: «Воздайте кесарю кесарево, а богу божие». Мы с вами воздаем только кесарю, а богу — ничего. Я смиренно хочу коснуться истины. Его преосвященство запрещает нам вступать с нынешней властью в какое-либо сношение. Но ведь это противоречит заповеди: всякая власть от бога. Получая щедрое даяние от прихожан, мы не разделяем эти дары со страждущими и жаждущими. Освещая наши храмы электричеством, мы оставляем во мраке больницы и госпитали, где люди в последнем слове своем обращаются к богу с большей верой, чем мы здесь...

Лицо епископа побагровело. Глаза его сузились и исчезли в зарослях седых бровей. Епископ выставил в сторону отца Леонида неровный лоб с шишковатыми надбровьями, словно готовясь боднуть нечестивца. А отец Леонид, одухотворенный истиной, словно открывшейся в эти минуты для него самого, бросал резкие слова: