Теодор Вульфович - Там, на войне

• Название: Там, на войне
• Автор: Теодор Вульфович
• Издательство: «Издательство «АГУМАА»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-901746-02-3

Фронтовой разведчик, известный кинорежиссер (фильмы: «Последний дюйм», «Улица Ньютона», «Крепкий орешек» и др.), самобытный, тонкий писатель и замечательный человек Теодор Юрьевич Вульфович предлагает друзьям и читателям свою сокровенную, главную книгу о войне. Эта книга — и свидетельство непосредственного участника, и произведение искусного Мастера.

---

То, что я прокричал младшему лейтенанту, воспроизводить не следует, но любой болван догадался бы — враг такого изобрести не может. Это свой! И стрелять по нему не надо! Три пулеметные очереди, одна точнее другой — земля летела в физиономию, а у Иванова пробило торбу с продуктами, которой он прикрылся. Спасибо, что мы оказались на отлогой стороне и не пошли поверху — там бы он кого-нибудь из нас достал сразу. «Ну, пьяная рожа с перекосом! Я тебя еще выправлю!.. А ведь как стреляет, выродок: каждая очередь словно бреет!» Иванов все-таки приподнялся и на все корки его — как из огнемета! Словами, разумеется. Ну не стрелять же! А между другими высказываниями он успел сообщить, что мы «те самые… которые… и пусть они прекратят… эти… а то он их всех…». Договорить ему не дали. Иванова и Тимофея он чуть в воду не загнал своими длинными очередями, да так, что казалось, туман вот-вот расступится. Я успел крикнуть им: «Лежать! Не шевелись!» — а сам по откосу рванулся вперед, чтобы как можно ближе подобраться к нашему берегу и к заядлому пулеметчику. Мы так много ему успели наобещать, что пора было выполнить хоть часть обещанного.

Там заметили мою перебежку и распахали мой участок многострадальной дамбы. Одно меня удивляло, как много у него патронов и какие длинные у него ленты. А еще, что пулемет у него не заткнулся, не поперхнулся ни разу!.. Все-таки я дождался маленькой паузы, сложил ладони рупором и сообщил младшему лейтенанту, как только кончатся в его… ленте патроны… то весь его задрипанный пулемет, а уж ствол обязательно… заткну ему… Чего только не пообещаешь сгоряча.

Я прокричал Иванову и Тимофею (за Тимофея сейчас я боялся больше всего, потому что с фронтовыми психами нужна выдержка, а Тимофей мог этого не знать): «Голову от земли не отрывать! И вперед!» Пехотный предводитель перешел на ядовитые короткие очереди, но его прицельность ничуть не ослабла. А мы ползли. Внезапно пулемет заткнулся, словно его шапкой накрыли. В окопе послышалась не очень громкая перебранка. Дамба кончилась. Ну, думаю, наши скачут! — и бросился к окопу: там несколько человек размахивали руками, но это не была драка — они друг другу что-то доказывали. Не вникая в суть их разногласий, я прыгнул и обеими ногами попал в младшего лейтенанта. Тот не был богатырем, и удар его потряс. Мне больше всего не хотелось, чтобы кто-нибудь в этот момент ударил меня сзади прикладом по голове. Дальше все было (как теперь принято говорить) делом техники. Я выполнил почти все обещания, кроме чрезмерных… Ну и, разумеется, не посмел укоротить наши вооруженные силы еще на одного младшего лейтенанта (их, родимых, и так калечило каждый день-ночь больше, чем выпускали все курсы и училища, вместе взятые). А Иванов с автоматом наперевес и Тимофей с карабином и мешком за плечом, словно памятник великому братству, возвышались над бруствером окопа. Пехотинцы тоже не спали и были с оружием в руках. Я вдруг сообразил, что тут может разыграться кровавая сцена, и обратился к первому номеру пулеметного расчета с примирительной фразой:

— Что ж ты… пудовая?! Мы ж договорились.

— Ничего не пудовая, — ответил он довольно вразумительно. — Мы ему говорыли: «Небось наши. Которые танкисты». А вона: «Нет! — говорыт. — Бей гадов».

— А ленту кто ему подавал?

— Младший лейтенант и без второго номера могет. Он с пулеметом мастак! — Первый номер явно гордился своим командиром.

— Ты что ж, не слыхал, как мы свистели и орали?

— Как не слыхал? А воны: «Нет, — говорят, — увласовцы бляцки. Прувакация, — говорыт».

И вот тут в отдалении я увидел явление, к пехоте особого отношения не имеющее, — это старший сержант Корсаков и ефрейтор Повель (как это я о них напрочь забыл?) стояли поодаль как сироты на рождество! Весь раж, вся злоба к пехоте мигом улетучились — я почувствовал себя просто близким родственником младшему лейтенанту, похлопал его по плечу, по малость окровавленному лицу и подарил ему свой индпакет.

— Ладно, — сказал я, — что было, то прошло. Не сердись. И пей меньше. А стреляешь из пулемета одурительно!..

Младший лейтенант утирался, как-то странно хлюпал и хотел что-то объяснить, но я уже смотрел на своих героев. Оба, в этом не было сомнения, не прибежали, не примчались на помощь, а отсиделись, чтобы не вмазаться в какой-нибудь рискованный переплет. А может быть, приняли «максим» за вражеский пулемет? Хотя надо быть глухой тетерей, чтобы не услышать разницы между нашим размеренным «максимом» и немецким бешеным машиненгевером.

— Товарищ гвардии… — бодро начал докладывать Корсаков.

Ему хоть что в глаза, а он: «Божья роса!»

— В хату! Оба! — Мне не хотелось при пехотинцах начинать с ними этот дерьмовый разговор.

Родных подонков как ветром сдуло. Тимофей подал мне руку и помог выбраться из окопа. Вот на этот пустяк у меня как раз сил и не хватило, я поскользнулся и упал.

— Ладно, — сказал младший лейтенант, — квиты. И пошел степенно по траншее, его солдаты стали разбредаться по норам.

— Погоди. — Я сообщил ему, что старшина Теплухин только что (пока мы тут крестили друг друга) занял тот край села. — Гляди не прострели его.

— Что я, псих, что ли? — еле выговорил младший лейтенант.

Он утирался ветошью, которую ему дали пулеметчики, а мой подарок упрятал глубоко в карман. Запасливый.

Во дворе у бабули Тимофей отдал карабин, ремень с патронташем и кольцо от гранаты Иванову. Иванов вернул ему немецкий ремень, кольцо от гранаты и торбу, как обещал.

— На память, — усмехнулся он.

— Вон она моя хата, на взгорье. За той, что развалена, — указал Тимофей. — Может, зайдете?.. Ну так я пошел?

— Иди, Тимофей. Тебе спасибо.

— Спасибо и вам.

Странное дело — трудно расставаться с человеком, если хоть сколько-нибудь провоевал вместе, да еще с толком… Тимофей шел в гору и не оглядывался. Целую жизнь ему так идти — мы не сможем забыть друг друга.

Я вообще благодарю судьбу за каждого, с кем мне повезло там, на войне.

Мне очень повезло с Ивановым-Пятым по прозвищу Танцор. Ведь о нем я ничего не знал. Никто прежде не сказал о нем ни хорошего, ни плохого слова.

И с Тимофеем повезло — сами посудите, каково бы нам было без него?.. И уже тогда мне стало наплевать на то, по какой причине он оказался «на территории, временно захваченной врагом». Нет, только не от трусости (вы же теперь сами знаете) и он не дезертир (не могло этого быть!). Таких, как Тимофей, в чернуху и безвыходность исстари загоняли не враги, а свои собственные дураки да предводители. А уж выбирались из разных дыр и ям они, как правило, самостоятельно. И вовсе не мое это дело судить да рядить во всякие сомнительные одежды таких, как Тимофей.

В хате ефрейтор Повель сидел за рацией и крутил ручки— делал вид, что работает. Я спросил:

— Где Корсаков?

Он резко поднялся, голова ушла в плечи (одно плечо выше другого), и выпалил:

— В сарае! — Радист не должен вставать перед командиром, если он работает на рации, а нормальный разведчик не тянется перед старшим, если у него все в порядке.

— Идите и вы туда.

Я выключил радиостанцию, распустил все ремни — спина болела, будто ее долго разламывали. Из темного угла появилась бабуся, я подозвал ее.

— Когда они вернулись в хату?

Бабка ткнула пальцем — ходики висели совсем низко, Я не поверил глазам и переспросил. Она показала снова, потом сказала:

— Да через пьятнадцать хвилин опосля тебя, касатик. Вот ты ушел — через пьятнадцать минуток воны и возвертались, — бабка смотрела на меня с тоской и состраданием, не такая уж она была несмышленая, как мне показалось вначале.

Такого оборота дела я не ожидал. Непонятно было, на что Корсаков мог рассчитывать? По средней норме трибунал, в лучшем случае «с заменой штрафбатом». Нет, Корсаков не был трусом. Надо быть очень смелым, чтобы решиться на такой трюк. Или он уже проделывал нечто подобное?.. И сходило с рук?.. А всего-то одна фраза: «Да кто тут вас проверит? Что скажете, то и будет».

Ну что поделаешь?! Такова была жизнь там, на войне… Не где-нибудь — «с оружием в руках», как принято говорить-отговариваться, а с заряженным и действующим оружием не только в руках, но и за пазухой, в ножнах, за голенищем, в гранатной сумке, так, чтобы видеть своего врага и сражаться с ним — лоб в лоб, — воевал каждый десятый из фронтовиков. Не больше. Даже в разведбате в самые трудные часы, когда любой боец на счету и еще двух-трех позарез не хватает, собственно в бою оказывалось сорок пять-пятьдесят человек. Это из трехсот-четырехсот! И вовсе не значит, что все остальные были ранены или убиты. Они сюда, к месту боя, по разным причинам не добрались. Так сложились обстоятельства. И причины почти всегда были уважительные. Но почему-то те, что добрались и ведут бой, — это всегда были одни и те же. Можете их не искать в тылах — они здесь. Или в госпитале. Если не убиты. Это те, которым всегда было немножко стыдно, им казалось, что они куда-то не успели, не дошли, чего-то недодали, чтоб их долю (упаси и не допусти!) кто-нибудь не взвалил бы на свои плечи. У этой совести свой особый удельный вес. Было в этом нечто такое, что делало людей выше представшей перед ними действительности.