Джером Джером - Дневникъ паломника

• Название: Дневникъ паломника
• Автор: Джером Джером
• Издательство: Типография братьев Пантелеевых
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1893

«Дневник паломника» (The Diary of a Pilgrimage, 1891) — роман, основанный на реальном путешествии Джерома К. Джерома. Данный перевод (в дореформенной орфографии) был опубликован в литературно-историческом журнале «Вестник иностранной литературы», № 1 за 1893 год.

---

Пріятель или родственникъ этого пса, безъ сомнѣнія нашелъ бы ее крайне занимательной; но какой интересъ она могла представлять для посторонняго человѣка — для человѣка, который очевидно не былъ даже знакомъ съ этимъ псомъ — рѣшительно не понимаю.

Сначала другъ старался выражать участіе и бормоталъ: — Удивительно!.. — Представьте!.. — Курьезно!.. — или поощрялъ разсказчика восклицаніями въ родѣ: — Неужели?… — Ну, и что-жь?.. или… — Такъ это было въ понедѣльникъ? — но подъ конецъ почувствовалъ повидимому рѣшительную антипатію въ псу и только зѣвалъ, когда о немъ упоминалось.

Право, я кажется даже слышалъ, надѣюсь, впрочемъ, что мнѣ только показалось — какъ онъ проворчалъ:

— О, чортъ его дери, твоего пса!

Мы надѣялись отдохнуть по окончаніи этой исторіи. Но мы ошиблись, потому что, кончивъ свое пустословіе насчетъ пса, нашъ разговорчивый спутникъ продолжалъ, не переводя духа:

— Нѣтъ, я вамъ разскажу исторійку еще занятнѣе…

Признаться, мы повѣрили. Еслибъ онъ посулилъ намъ исторію скучнѣе, нелѣпѣе предыдущей, мы бы усомнились; но намъ такъ хотѣлось вѣрить, что онъ разскажетъ что нибудь позанятнѣе.

Оказалось, однако, что новая исторія только длиннѣе и запутаннѣе старой, а ни крошечки не занятнѣе. Это была исторія о человѣкѣ, который сажалъ селдерей; а потомъ оказалось, что его супруга была племянницей со стороны матери господина, который устроилъ оттоманку изъ стараго сундука.

Въ серединѣ этого разсказа другъ окинулъ вагонъ отчаяннымъ взоромъ, который говорилъ:

— Мнѣ ужасно жаль, господа; но право я не виноватъ. Вы видите, въ какомъ я положеніи. Не браните меня. Мнѣ и безъ того тяжко.

Мы отвѣчали ему сострадательными взглядами, въ которыхъ онъ могъ прочесть:

— Не безпокойтесь, милый человѣкъ. Мы видимъ, каково тебѣ приходится. Мы рады бы были помочь тебѣ.

Наше участіе нѣсколько утѣшило бѣднягу и онъ покорился своей участи.

Въ Дуврѣ Б. и я бросились со всѣхъ ногъ на пароходъ и поспѣли какъ разъ во время, чтобы занять двѣ послѣднія каюты; чему были очень рады, такъ какъ рѣшили хорошенько поужинать и завалиться спать.

— При переѣздѣ черезъ море, — говорилъ Б., — самое лучшее спать, и проснуться уже на томъ берегу.

Поужинали мы вплотную. Я объяснилъ Б. теорію балласта, развиваемую моимъ другомъ-мореплавателемъ, и онъ согласился, что идея кажется весьма разумной. А такъ-какъ цѣны на ужинъ опредѣленныя, и можно ѣсть сколько влѣзетъ, то мы рѣшили серьезно примѣнить въ дѣлу эту идею.

Послѣ ужина Б. разстался со мной, — нѣсколько внезапно, какъ мнѣ, показалось; а я выбрался на палубу. Я чувствовалъ себя не совсѣмъ-то ладно. Я не важный морякъ, что и говорить. Въ тихую погоду я могу фанфаронить, покуривать трубочку и разсуждать съ любымъ матросомъ о приключеніяхъ, будто бы испытанныхъ мною на морѣ. Но когда вѣтеръ начинаетъ «крѣпчать», какъ выражается капитанъ, я чувствую себя не въ своей тарелкѣ и стараюсь уйти подальше отъ машины съ ея вонью и отъ общества людей съ дешевыми сигарами.

Тутъ былъ какой-то господинъ, курившій замѣчательно тонкую и ароматичную сигару. Я увѣренъ, что она не доставляла ему никакого удовольствія. Совсѣмъ не похоже было, чтобъ она доставляла ему удовольствіе. Я увѣренъ, что онъ курилъ ее просто изъ желанія показать, какъ онъ хорошо себя чувствуетъ, и подразнить тѣхъ, кто чувствовалъ себя не хорошо.

Есть что-то до безобразія оскорбительное въ человѣкѣ, который чувствуетъ себя хорошо на борту корабля.

Я самъ далеко не безупреченъ, когда чувствую себя въ своей тарелкѣ. Мнѣ мало того, что я здоровъ, я хочу, чтобы всѣ видѣли, что я здоровъ. Мнѣ кажется, что я заболѣю, если всякая живая душа на кораблѣ не узнаетъ, что я здоровъ. Я не въ состояніи сидѣть спокойно и благодарить судьбу, какъ подобало бы разумному человѣку. Я похаживаю по палубѣ, съ сигарой въ зубахъ разумѣется, и поглядываю на тѣхъ, кто чувствуетъ себя плохо, съ кроткимъ, но сострадательнымъ изумленіемъ, точно недоумѣваю, что это такое и какъ они дошли до того. Это очень глупо съ моей стороны, — согласенъ; но не могу удержаться. Должно быть человѣческая природа подстрекаетъ даже лучшихъ изъ насъ къ такимъ поступкамъ.

Я не могъ уйти отъ запаха этой сигары, а если уходилъ, то попадалъ въ пространство, зараженное вонью отъ машины; и долженъ былъ возвращаться къ сигарѣ. Повидимому нейтральной полосы между этими двумя запахами не было.

Не заплати я за салонъ, я бы ушелъ на носъ. Тамъ было гораздо свѣжѣе и тамъ бы я чувствовалъ себя лучше во всѣхъ отношеніяхъ. Но взять билетъ перваго класса, и ѣхать въ третьемъ, — нѣтъ, это не разсчетъ! Приходилось сидѣть въ аристократической части корабля и чувствовать свою важность и тошноту.

Какой-то штурманъ, или боцманъ, или адмиралъ, или кто-то изъ этихъ господъ, — въ темнотѣ я не могъ разобрать, кто именно, — подошелъ ко мнѣ, когда я сидѣлъ прислонившись головой къ кожуху, и спросилъ, нравится-ли мнѣ пароходъ. Онъ прибавилъ, что пароходъ этотъ новый и въ первый разъ отправился въ плаваніе.

Я выразилъ надежду, что съ годами онъ научится ходить ровнѣе.

Морякъ отвѣчалъ: — Да, нынче онъ немножко артачится.

Мнѣ же казалось, что пароходъ вздумалъ улечься спать на правый бокъ, но не улегшись какъ слѣдуетъ, рѣшилъ перемѣнить позу и повернуться на лѣвый, находя что такъ будетъ удобнѣе. Въ ту минуту, когда морякъ подошелъ ко мнѣ, онъ попробовалъ встать вверхъ ногами, но прежде чѣмъ тотъ окончилъ свою рѣчь, отказался отъ этого намѣренія, — которое однако почти что привелъ въ исполненіе, — и задумалъ, повидимому, совсѣмъ выскочить изъ воды.

Это называется: — «немножко артачится»

Моряки всегда такъ говорятъ: глупый и необразованный народъ. Не стоитъ на нихъ сердиться.

Наконецъ мнѣ удалось заснуть. Не въ койкѣ, которую я добылъ съ такимъ трудомъ: еслибъ мнѣ посулили сто фунтовъ, я и то бы не остался въ душной, тѣсной каютѣ. Впрочемъ, никто не сулилъ мнѣ ста фунтовъ и никто не желалъ моего присутствія. Я заключаю изъ того, что первая вещь, попавшаяся мнѣ на глаза, когда я пробрался внизъ, — былъ сапогъ. Воздухъ былъ полонъ сапогами. Тамъ спало шестьдесятъ человѣкъ, — вѣрнѣе сказать пытались спать: иные въ койкахъ, иные на столахъ, иные подъ столами. Одинъ только дѣйствительно спалъ и храпѣлъ, точно гиппопотамъ, схватившій насморкъ; а остальные пятьдесятъ девять сидѣли и швыряли въ него сапогами.

Трудно было опредѣлить, откуда раздается этотъ храпъ. Никто, въ этомъ тускло-освѣщенномъ, дурно-пахнувшемъ мѣстѣ, не могъ бы сказать съ увѣренностью, изъ какой койки онъ исходитъ. Иногда онъ раздавался — жалкій и всхлипывающій — съ бакборта, а въ слѣдующую минуту бодро гремѣлъ на штирбортѣ. Поэтому, каждый, кому попадался подъ руку сапогъ, швырялъ наудачу, внутренно умоляя Провидѣніе направить его куда слѣдуетъ и благополучно провести въ желанную пристань.

Я полюбовался на эту сцену, и вылѣзъ обратно на палубу, гдѣ усѣлся и заснулъ на свернутой въ кольцо веревкѣ; и проснулся, когда какому-то матросу понадобилось вытащить изъ-подъ меня веревку, чтобы бросить ее въ голову человѣку, который стоялъ, никого не трогая, на набережной въ Остенде.

Суббота 24

Прибытіе въ Остенде. — Кофе и булки. — Какъ трудно объясняться съ французскими гарсонами на нѣмецкомъ языкѣ. — Какъ выгодно имѣть совѣсть, которая не пробуждается рано утромъ. — Торжество порока. — Возстановленіе добродѣтели на платформѣ. — Англійская перебранка.

Говоря, «проснулся», я нѣсколько уклоняюсь отъ истины.

Я не совсѣмъ проснулся. Я только полупроснулся. Я не просыпался до самаго вечера. Всю дорогу отъ Остенде до Кельна я на три четверти спалъ и только на одну четверть бодрствовалъ.

Во всякомъ случаѣ я проснулся въ Остенде настолько, чтобы сообразить, что мы куда-то пріѣхали, что мнѣ нужно розыскать мой багажъ и Б., и дѣлать какія-то дѣла; кромѣ того, странный смутный, — но никогда не обманывавшій меня инстинктъ, — нашептывалъ мнѣ, что здѣсь по сосѣдству есть нѣчто съѣстное и питейное, и тѣмъ самымъ побуждалъ меня къ жизни и дѣятельности.

Я поспѣшилъ въ каюту и нашелъ тамъ Б. Онъ извинился, что оставилъ меня одного на всю ночь: напрасно извинялся. Я ни чуточки не тосковалъ о немъ. Если бы единственная женщина, въ которую я былъ влюбленъ, находилась на пароходѣ, я просидѣлъ бы молча, предоставивъ кому угодно ухаживать за ней и занимать ее.

Я встрѣтилъ также разговорчиваго пассажира и его спутника. Послѣдній былъ въ ужасномъ состояніи. Никогда я не видалъ такого полнаго изнеможенія когда-то сильнаго человѣка. Морская болѣзнь даже самая сильная не могла бы объяснить перемѣны въ наружности съ того момента, когда онъ веселый и бодрый вошелъ въ вагонъ на станціи Викторія, шесть часовъ тому назадъ. Напротивъ, его другъ былъ свѣжъ и веселъ и разсказывалъ исторію о коровѣ.