Кейт УИГГИН - Ребекка с фермы Солнечный Ручей

• Название: Ребекка с фермы Солнечный Ручей
• Автор: Кейт УИГГИН
• Издательство: ГИПК "Лениздат" Государственного комитета РФ по печати
• Жанр: Детская проза
• Год: 1999
• ISBN: ISBN 5-289-01841-7

Сентиментальная история девочки-подростка, вынужденной жить и взрослеть вдали от дома, у своих престарелых тетушек, первый роман из знаменитой трилогии Дуглас Уиггин.

---

Оглядываясь  на  прошлое,  я  вижу,  что  первые  семена   честолюбивых  стремлений и желания заниматься чем-нибудь особенным  посеяла  в  моей  душе  мисс Росс, художница, подарившая мне розовый зонтик, который она привезла из  Парижа. Ее жизнь казалась  мне,  тогда  совсем  ребенку,  такой  красивой  и  легкой. Я еще не ходила в школу, и не читала Джорджа Макдональда[84], и потому  не знала, что  "Легкость  -  это  пленительный  результат  забытого  тяжкого  труда".

Мисс Росс сидела на открытом воздухе и рисовала красивые картины, и все  говорили, что они чудесны, и сразу их покупали, так что она могла  содержать  слепого отца и двух младших братьев и путешествовать куда хотела. И сейчас в  моей памяти снова оживают события того лета, когда мне было десять,  а  мисс  Росс рисовала меня, сидящую  возле  мельничного  колеса,  и  рассказывала  о  далеких странах!

Недавно мисс  Максвелл  читала  нам  на  уроке  литературы  отрывки  из  стихотворений  Браунинга[85]. В   одном   из   них   говорилось   о   Давиде,  мальчике-пастухе, который часто смотрел  из  долины  на  кружившего  в  небе  "медленно, словно во сне", орла. И мальчик думал о широком,  огромном  мире,  который видит орел, раскинувший свои крылья так высоко в небесной синеве,  в  то время как  он,  бедный  пастушок,  видит  лишь  "полоску  между  небом  и  холмами", так как находится в низине.

На следующий день я рассказала об этих стихах мистеру  Бакстеру  -  это  была суббота накануне того дня, когда я стала членом церкви. Я спросила его,  грешно ли это - желать видеть столько,  сколько  видит  парящий  высоко  над  землей орел.

Нет другого такого человека, как мистер Бакстер. Он сказал:

- Ребекка, дорогая, возможно, тебе не  придется  всегда  оставаться  в  низине, как этому пастушку; но, где бы ты ни  была,  та  маленькая  полоска,  которую ты видишь "между небом и холмами", может вместить весь земной мир  и  все Царство Небесное, если только у  тебя  такое  зрение,  какое  нужно  для  этого.

Я помню воскресные вечера в кирпичном доме в первую  зиму  после  моего  переезда туда. Обычно я сидела в  центре  столовой,  как  мне  было  велено,  молчаливо и неподвижно, с большой семейной Библией на коленях. Тетя  Миранда  читала "Покой святых" Бакстера[86], но ее кресло стояло у окна,  и  она  могла  хотя бы иногда бросить взгляд на улицу, не впадая в явный грех.

Тетя Джейн обычно читала  "Путешествие  пилигрима"[87].  Огонь  в  камине  горел неярко, напольные часы тикали и тикали, так медленно и  степенно,  что  картинки на страницах Библии плыли у меня перед глазами и я почти засыпала.

Они думали, что, если на время изолировать меня от  всего  внешнего,  я  смогу воспринять Бога; но этого не произошло, ни разу. Я  так  тосковала  по  Солнечному Ручью и по Джону,  что  с  трудом  могла  сосредоточиться,  чтобы  разучить очередной  из  еженедельно  разучиваемых  гимнов;  особенно  тяжело  пришлось мне с тем печальным и длинным, начинавшимся так: 

О страшном мысли все мои -

Проклятье и могила. 

Именно Джона вспоминала я в воскресные вечера, именно  о  нем  скучала,  так как на Солнечном Ручье отец умер, мать была постоянно  занята,  а  Ханна  никогда не любила разговоров.

А в следующем году в Риверборо  приехали  миссионеры  из  Сирии,  и  на  собрании мистер Берч, увидев, что я играю на мелодионе,  решил,  что  я  уже  взрослая и член церковной общины, и попросил меня произнести молитву.  Я  не  посмела отказаться и, произнося свою молитву, которая была не чем иным,  как  просто мыслями вслух, вдруг обнаружила, что мне  гораздо  легче  говорить  с  Богом, чем с тетей Мирандой или даже с  дядей  Джерри  Коббом.  Было  немало  такого, что я могла сказать  лишь  Ему,  и  никому  другому,  а  возможность  высказаться всегда приносила мне радость и удовлетворение.

Когда в прошлом году мистер  Бакстер  предложил  мне  присоединиться  к  нашей церкви,  я  сказала  ему  о  своих  опасениях.  Мне  казалось,  что  я  недостаточно хорошо понимаю Бога, чтобы быть христианкой.

- Так ты не совсем понимаешь Бога, Ребекка? - спросил он с улыбкой.  -  Что ж, зато есть гораздо более важное обстоятельство,  и  это  то,  что  Бог  понимает тебя! Он понимает твою робкую  любовь,  твои  стремления,  желания,  надежды, ошибки, страдания - и именно это в конечном счете  имеет  значение!  Конечно, ты не понимаешь Его!  Тебя  поражает  Его  любовь.  Его  сила.  Его  милосердие, Его мудрость, и так оно и должно быть! Ведь,  Ребекка,  дорогая,  если  бы  ты  могла  держаться  без  всякого  смущения  и  растерянности   в  присутствии Всевышнего, как тот,  кто  вполне  постиг  Его  сущность  и  Его  намерения, это было бы святотатством! Пусть тебя, дитя мое,  не  приводит  в  недоумение унаследованная тобой вера; прими Бога легко и естественно, как Он  принимает тебя!

- Бог никогда не приводит меня в недоумение, мистер Бакстер; дело не в  этом, - сказала я, - доктрины - вот что ужасно меня тревожит.

- Не беспокойся пока о доктринах, - ответил мистер Бакстер. - Так  или  иначе, Ребекка, а ты никогда не  сможешь  доказать  существование  Бога,  ты  можешь только найти Его!

- Значит, вы думаете, что я действительно верующая, мистер Бакстер?  -  спросила я. - У меня есть задатки христианки?

- Ты - милое дитя понимающего и сочувствующего Бога! -  сказал  мистер  Бакстер, и я повторяю себе эти слова утром и вечером, так что я  никогда  их  не забуду. 

* * * * * *

Этот год почти закончился, и следующие несколько месяцев нам  предстоит  прожить в напряжении работы и водовороте событий, предшествующих выпуску  из  семинарии. Через десять минут прозвенит звонок на урок философии, а так  как  я пишу вот уже почти два часа, выучить то, что было  задано,  мне  придется,  пока я буду подниматься на холм,  где  стоит  академия.  Но  мне  это  не  в  новинку, а на холме все запоминается просто замечательно! Я  думаю,  что  за  пятьдесят лет сама  земля  здесь  пропиталась  знаниями  и  каждая  частичка  воздуха в окрестностях наполнена полезными сведениями.

Я положу мою Книгу Мыслей в чемодан (поскольку поблизости нет ни одного  спасительного стога сена) и достану ее снова... когда я снова достану ее?

После выпуска из семинарии я буду слишком взрослой и  слишком  занятой,  чтобы делать записи в  Книгу  Мыслей,  но,  ах,  если  бы  только  случилось  что-нибудь  заслуживающее  того,  чтобы   об   этом   написать,   что-нибудь  удивительное,  что-нибудь  необычное,  что-нибудь  непохожее  на   то,   что  случается каждый день в Риверборо и Эджвуде!

Окончание семинарии, несомненно, немного поднимет меня над "низиной"  -  сделает меня немного более похожей на парящего орла, пристально глядящего на  широкий мир внизу, под ним, и кружащего в небе "медленно, словно во сне". Но  так или иначе, а я постараюсь не быть недовольным пастушком и  не  забывать,  что сказал мистер Бакстер: та маленькая полоска, которую я вижу "между небом  и холмами", может вместить весь земной мир  и  все  Царство  Небесное,  если  только я буду обладать даром духовного видения.

Ребекка Ровена Рэндл.

Уэйрхемская семинария, декабрь 187 - . 

Рассказ одиннадцатый "Эбайджа-храбрец и прекрасная Эммаджейн" I

Сидели однажды весенней порой

У замка старинного стен

Прославленный рыцарь с девицей-красой;

Алонзо-храбрец звался юный герой,

А дева-краса - Имоджен. 

"Увы, - молвил рыцарь, - я еду, друг мой,

Сражаться в далеком краю.

Недолго ты будешь томиться тоской,

Пленит тебя скоро поклонник другой,

Отдашь ему руку свою". 

"Меня и любовь, - отвечала она, -

Обидел ты речью такой.

Знай, жизнь или гибель тебе суждена,

Любви Имоджен будет вечно верна,

В том Девой клянусь Пресвятой!" 

С тех самых пор как Ребекке исполнилось восемь лет, она  хотела  скорее  стать восемнадцатилетней, но теперь, когда  до  достижения  долгожданного  и  внушающего такое благоговение возраста оставалось  меньше  месяца,  она  все  чаще задавала себе вопрос, действительно  ли  этому  событию  суждено  стать  поворотным пунктом в ее скромном существовании. Одиннадцатилетие,  например,  оказалось настоящим переломным моментом в ее жизни, поскольку  именно  тогда  она покинула ферму на Солнечном Ручье и переехала к своим незамужним  теткам  в  Риверборо.  Орилия   Рэндл,   возможно,   испытывала   немалые   сомнения  относительно  того,  какое  воздействие  окажет  на  ее   немолодых   сестер  присутствие  неугомонного  ребенка,  но  была  полна  надежд  на   то,   что  благоприятные  возможности,  открывающиеся  перед  Ребеккой   в   Риверборо,  "сделают из нее человека".