Михаил Вострышев - Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

• Название: Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы
• Автор: Михаил Вострышев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-235-02746-9

Михаил Вострышев — историк и писатель, рассказавший в своих книгах о многих достойных памяти людях Русской земли. В серии «ЖЗЛ» издаются и переиздаются его книги «Патриарх Тихон», «Целиковская», «Московские обыватели». Его новая книга необычна — она посвящена не выдающимся личностям, а бытоописанию двух резко различающихся эпох. Первая из которых, со времен Александра II, создавала новые судебные уставы, а вторая в 1917–1920 годах — погрузила страну в средневековое бесправие.

Настоящая книга основана на документах дореволюционного суда и советского ревтрибунала, собраны смешные и горькие, и просто увлекательные сценки жизни русского человека, в которых отражены реальная обыденная жизнь населения России и законы, по которым протекала эта жизнь.

---

Подобных случаев старомосковский застенок знает немало.

Первые попытки отделить суд от администрации были предприняты Петром I, при котором в 1713 году в губерниях была учреждена должность судьи (ландрихтера), а затем в 1718 году — оберландрихтера. Однако компетенция этих судей не была четко определена, и для решения наиболее сложных дел они должны были обращаться в юстиц-коллегию. Были также созданы военный суд и духовный суд. Высшей судебной инстанцией стал Сенат.

Однако именно при Петре I был создан печально известный Преображенский приказ, в котором сложили голову многие русские люди не за смертоубийство, грабеж или какое иное уголовное преступление, а за сказанное сгоряча или в пьяном бреду слово.

В Преображенском приказе сидели не только те, кто чем-нибудь провинился перед царем. Здесь держали под замком и свидетелей по каждому делу, и даже доносчиков, которые являлись с «государевым словом и делом». И никому из них не уйти от пытки, от жестокого допроса с пристрастием.

Каждый день выводят колодников на допрос. Прежде всего поднимают на дыбе. Скрутив и вывернув назад руки, человека подвешивают за кисти рук к перекладине и, растянув за ноги вниз, жестоко бьют батогами по голой спине. Если это доносчик и при таком допросе выясняется, что он оклеветал кого-то, то его будут водить по улицам, торгам и рынкам и при этом бить нещадно кнутом.

Если сразу не вытянули у пытаемого признания, то на другой, на третий день его снова поднимают на дыбе. Для упорных есть и более жестокие муки: скручивают веревкой голову, так что он «изумленным бывает». Или, обрив, по капле льют холодную воду на голый череп. Или горящим веником водят по спине, подпаливая кожу. При пытках сидят секретари и бесстрастно записывают в книгах: сколько нанесено ударов и что сорвалось с языка у истязуемого.

Если кто-либо после жестоких пыток умирал ночью, на это в Преображенском приказе смотрели, как на дело обыкновенное, и караульный сержант доносил про несчастного: «В ночи умре без исповеди, и тело его зарыто в землю».

При Петре I народ познакомился с царем в роли заплечного мастера, товарища известных всем палачей Терешки и Алешки. Все знали, что не только царь «и своими руками изволит выстегать, как ему, государю, годно», но и что он «с молоду баран рубил, а потом руку ту надтвердил над стрельцами». То есть умеет и находит удовольствие собственноручно рубить головы. Петр, конечно, не выходил для этого на площадь, но и не принимал нужных мер для соблюдения полной тайны. Так что служащие цесарского посольства 4 февраля 1699 года затесались в Преображенском в палату, где царь своими руками рубил головы для удовлетворения своего «мучительного, жаждавшего крови человеческой сердца». Так что умиляться введению судебной системы в Петровскую эпоху при поощрении государем повсеместной жестокой расправы с народом за непокорство его личной воли вряд ли уместно.

Еще более страшным явлением стало создание Петром I Розыскных дел Тайной канцелярии. Тысячи людей отсюда направлялись на каторгу и виселицу. А за что? Простой мужик в шинке обиделся, что сосед называет русского царя непонятным словом «император», и не стал пить за столь непристойное слово… В Тайную канцелярию! Кликуша за богослужением в церкви залаяла, как собака… В Тайную канцелярию! Монах сказал другим инокам, что первая жена царя ему милее, чем нынешняя… В Тайную канцелярию!

«Крепостное право, немецкий педантизм, выправка и дисциплина, доведенная до зверства в военной службе, презрение тогдашних высших к личности низшего, и прочие обстоятельства — дань и тогдашним нравам. Не могут ли они служить объяснением, почему "подлая порода" не единицами, не сотнями, а тысячами гибла в преобразовательную эпоху Петра Великого?» — писал историк М. И. Семевский.

Но Тайная канцелярия или Канцелярия тайных розыскных дел известна с 1718 года и просуществовала с небольшим перерывом до 1762 года, когда была переименована в Тайную экспедицию при Сенате, которая функционировала до начала XIX столетия. Так что здесь не только в царе-преобразователе дело.

Тайная канцелярия при императрице Анне Ивановне работала с невероятным усердием, оберегая честь ее кровавого фаворита Бирона. Ни одного дерзкого слова против него не оставалось без жестокого наказания.

При Екатерине II была создана система судебных учреждений, возглавлявшаяся с 1802 года, уже при ее внуке Александре I, Сенатом. В нее входили уездные и земские суды — для дворян; городские и губернские — для горожан; нижняя и верхняя расправа — для свободных крестьян. Сама императрица сочинила «Наказ», проникнутый гуманными воззрениями на уголовное право. Но гуманистические мысли императрицы в ее сочинениях и письмах — это было жеманное кокетство поклонницы Вольтера и Руссо, которое никто не мог и не хотел использовать в русском судопроизводстве. Неудовлетворительность многотомных сводов законов была в отсутствии в них хоть какой-то стройности и идеи, в них как в непролазном темном лесу блуждали и терялись даже самые просвещенные граждане. И это приводило к неограниченному господству над обществом малограмотного корыстного чиновничества.

И при Екатерине II, и при ее внуке Александре I происходило все одно и то же: русский мужик, который составлял подавляющее большинство Российской империи и от которого кормились все остальные сословия, ничем не был защищен от произвола власти.

Обычно мужика за малую провинность городовой волок в квартал. Дежурный записывал о происшествии, а потом начинался скорый суд. Вернее, дознание, которое очень часто сливалось воедино с судебной расправой, после которой обвиняемый выходил на волю, так как за ним не было никакой особой вины. Били допрашиваемого или сам квартальный, или его помощник, дослужившийся до своей должности из городовых. Но рукоприкладство в России было явлением обычным, и мужик его воспринимал как нечто должное.

«Дравшимся полицейским народ доверял, — вспоминает Е. И. Козлинина в своей книге "Записки старейшей русской журналистки", — не считая их способным к подвохам, и, с другой стороны, как огня боялся тех, которые приступали к делу с шуточками да прибауточками, стараясь заставить обвиняемого проговориться, и в то же время измышляя, какими бы способами вырвать у него признание — селедками ли, после которых не давали пить, или клоповниками, в которых ни один из обвиняемых не ухитрялся забыться сном хотя на минуту. На таких следователей народ смотрел как на мучителей, боялся их как огня, а раз попавшись в их лапы, всячески старался от них отделаться и попасть в другой следственный участок, где, по его мнению, вели дело "правильно", то есть не допускали ничего, кроме мордобития».

Но существовал куда более беспощадный способ расправы с мужиком, когда сама власть, зная свою полную безнаказанность перед судом, творила дикий самосуд. Вот только один обыденный, заурядный, типичный для России пример.

Утром 16 апреля 1803 года к квартире тамбовского губернатора Палицына подъехал духоборец[4] крестьянин Зот Мукосеев.

— Дома ли губернатор? — спросил он у стоявшего на часах солдата Князева.

— Их превосходительства нет дома, — ответил Князев.

— Так доложите обо мне губернаторше, — продолжал Мукосеев. — Я привез гостинец.

Губернаторский дворецкий Кузьмин подошел было к возу и хотел посмотреть, что там за гостинец, но Мукосеев отстранил его. Он распряг лошадь, сел на нее верхом и уехал, а воз оставил у губернаторского крыльца. Разумеется, губернаторские дворовые поспешили раскрыть воз и увидели там мертвое тело, покрытое сине-багровыми пятнами и рубцами. То было тело духоборца из села Красна-Дубровы Тамбовского уезда Петра Дробышова, засеченного чинами земской полиции.

Мукосеева догнали, привели в полицию и стали допрашивать. Он показал следующее:

«13 апреля крестьянин Ермаков привел ко мне родного брата моего Сергея, а за ним шло много людей — мужчин и женщин. Брат мой едва стоял на ногах, и его держали под руки. Брата уложил я на полати, а Ермаков объявил мне: "Твой Сергей болен от наказания, сделанного ему публично с прочими нашего села пятью человеками духоборцами. А наказывал их за веру заседатель фон Меник". На другой день пошел я проведать наказанных и, между прочим, зашел к Петру Дробышову, а он уже был мертв. Около его тела сидел маленький сын его (как звать, не помню) и плакал. Тогда я взял мертвое тело Дробышова и поехал с ним к губернатору просить защиты…»

По поводу этого дела губернатор Палицын вошел с особым представлением к министру внутренних дел. «Всему семейству моему, — писал он, — за небытностью моею в доме причинено было крайнее смятение, обида и великое оскорбление».

По обыкновению, стали производить после всего этого следствие. Обнаружилось, что фон Меник наказывал краснодубровцев нещадно. Он принуждал духоборческих девушек целовать его, заковывал мужчин в ножные колодки и производил с них большие поборы, так что одних кушаков набрал на тридцать рублей. Не довольствуясь этим, он потребовал еще сто рублей. «А если не дадите мне сто рублей, — говорил фон Меник, — то я жестоко буду бить вас кнутом и сошлю в ссылку».