Андрей Вышинский - Судебные речи

• Название: Судебные речи
• Автор: Андрей Вышинский
• Издательство: Госюриздат
• Жанр: Политика
• Год: 1955

В этой книге собраны речи, произнесенные А. Я. Вышинским в качестве государственного обвинителя в 1923–1938 гг.

Четвертое издание.

---

Я думаю, что т. Ушаков прав. К этой характеристике едва ли нужно что-либо прибавить. Эта характеристика абсолютно точна. Говорить правду — не в правилах Старцева. Это показал процесс на всем своем протяжении с первого до последнего дня. Мы имеем множество эпизодов, в которых эти качества Старцева очень ярко проявляются. Этот вот Старцев являлся, по выражению, кажется, Смирнова, «тайным советником Семенчука», во всяком случае очень близким к нему человеком, для которого слова Семенчука — закон, по собственному признанию Старцева. Что сказал Семенчук, то и надо делать, рассуждать нечего.

Но Старцев — тип паразитический. В книге Зинаиды Рихтер «Во льдах Арктики», которую т. Коммодов просил приобщить к делу с разрешением ссылаться на нее, имеется характеристика Старцева именно как паразитического типа. У него и вся психология паразитическая, и говорить о каких-либо моральных устоях этого человека можно только в минуту трудную для судебной защиты. Мы не можем использовать в целях обвинения тех фактов, которые не были проверены судебным следствием. Поэтому я не хочу и не могу использовать в качестве обвинительного материала против Старцева те факты, которые не были проверены и абсолютно не были подтверждены судебным следствием, как, например, сообщения Фельдман, Куцевалова и других о том, что Старцева обвиняли на острове в изнасиловании двух малолетних девочек — дочерей Паля, что приходила с жалобами на насилия со стороны Старцева и со слезами мать Ловак. Я не хочу использовать эти данные против Старцева, хотя я вполне допускаю, что это так было. Но именно потому, что я только допускаю, я не хочу их использовать. Поэтому пусть суд это сбросит со счета тех грехов и преступлений, которые совершены Старцевым и в которых он обвиняется по данным обвинительного заключения.

Семенчук затушил историю с Крохиным, обвинявшимся в изнасиловании или покушении на изнасилование девочки, половые органы которой, по словам зимовщиков, он натирал снегом. Доктор Крашенинников тоже говорит об этом. Я готов отбросить обвинение Старцева в том, что он собирал какие-то «царские налоги», хотя сам Старцев не особенно отказывается от этого. На вопрос: «Собирали ли вы царские налоги?» — Старцев ответил вопросом: «А в каком году?» Это можно понять как допущение, что такие факты имели место и требуется лишь их уточнение. Но опять-таки допущение не есть доказательство, я готов отбросить в сторону показания свидетелей по этому поводу.

Старцев, говорят, грабил население. Это то же самое, что собирать царские налоги. Это и есть грабеж. Собирал царские налоги — это и значит грабил население. Когда мы спрашивали его об этом, он прямо не отвечал на этот вопрос. Он хитро прищуривался и спрашивал: «А в каком году?» Об этом говорил весь остров, вся зимовка. Почему Семенчук не расследовал это обстоятельство, почему он не выяснил, что это за история с собиранием царских налогов? Почему он, Семенчук, не определил, что собой представляет Старцев? Потому что Старцев нужен Семенчуку, потому что Семенчук знает и понимает, что такие люди, как Старцев, весьма удобны и не только в условиях далекой Арктики.

Состояние зимовки 1934/35 года было неудовлетворительно. Один тот факт, товарищи судьи, что парторгом этой зимовки оказался всем хорошо памятный Карбовский, говорит достаточно красноречиво о том, что собой представляла эта зимовка 1934/35 года, набранная в буквальном смысле слова «с бора да с сосенки». Тут, конечно, сказалось отсутствие политуправления. Оно ещё не было организовано в этот период времени, здесь оказалась некоторая недооценка тех условий, в которых будут работать зимовщики, и отсюда такие факты, как появление на зимовке на острове Врангеля таких элементов, как Семенчук, Старцев и Карбовский. А Карбовского вы видели. Этот «парторг», на глазах которого развернулась вся эта безумная, кошмарная панорама безумных, кошмарных преступлений Семенчука; парторг, к которому приходят пострадавшие от этих преступлений люди с просьбой, с мольбой о помощи и получают от него «миссионерский», поповский циничный ответ: «Терпеть надо, братцы, терпеть». Этот Карбовский здесь, на суде, начал с высоких материй, так сказать, в тоне штатного партийного оратора — «проблема кадров», «проблема подготовки», «живые люди», «внимание к живым людям», «наши задачи», «оппортунизм» и пр. и т. п.

Когда мы его спустили с этих «идеологических высот» и поставили на почву конкретных фактов и спросили: «Вы видели эти безобразия? Почему не приняли никаких мер борьбы с ними?» — он смяк, скис, забормотал: «Видел, боролся, недостаточно боролся» и т. д. и т. п.

Карбовский здесь хлопотал, чтобы доказать, что хотя работа его и была неудовлетворительна, зато его линия была удовлетворительной. Но у этого человека не было ни линии удовлетворительной, ни, тем более, работы удовлетворительной. Карбовский не принял никаких мер борьбы против безобразий и преступлений Семенчука. Карбовский в виде крайней меры борьбы с преступлениями Семенчука распускал производственные совещания, оправдываясь тем, что у него не хватало «последовательности», что он встал на «оппортунистическую позицию». Прямое преступление свое он хочет свести к оппортунизму. Ему это не удалось. Определение Верховного суда о привлечении Карбовского к уголовной ответственности явилось достойным уроком этому гнилому человеку — кандидату на открывающуюся после Семенчука вакансию на скамье подсудимых.

Если таков парторг, то что собой представляет партгруппа? Если такова партгруппа, то что собой представляли зимовка и зимовщики? В результате погиб доктор Вульфсон. Но могло быть и хуже. Могла погибнуть и Фельдман, которую чуть не зарубил однажды Семенчук, ворвавшийся к ней в квартиру с топором. Зарубил бы, а потом сказал, что Фельдман белые медведи задрали…

Почему все это произошло? Это произошло потому, что зимовщики 1934/35 года были не люди, а какие-то людские футляры. Но этого, конечно, уже нет, это было в 1934 году. Этого не будет, это никогда не повторится. И наш судебный процесс послужит крепким уроком и тем, на ком лежит обязанность и ответственность по подбору людей для зимовки в нашей Арктике.

Вот обстоятельства, товарищи судьи, обстановка, которая позволяет сказать, что зимовка 1934/35 года на острове Врангеля разложилась, что она потеряла способность сопротивления и противодействия тем преступлениям, которые таким пышным цветом расцвели на острове Врангеля, в бытность здесь Семенчука и Старцева. Склоки, интриги, сплетни, издевательства и подсиживание друг друга, жестокосердие, травля и молчание, молчание прежде всего — вот что было на этой зимовке.

Невольно хочется сравнить зимовку 1934/35 года с несколькими месяцами ледяного лагеря Шмидта, с героизмом, организованностью, величайшей советской социалистической пролетарской дисциплиной, отвагой, самоотверженностью, продиктованными глубокой любовью к своей стране, любовью к своей родине, великим пониманием задач пионеров советского арктического строительства. И когда товарищ Сталин, вместе с товарищами Молотовым, Ворошиловым, Куйбышевым и Ждановым телеграфировали шмидтовцам, мужественным челюскинцам, боровшимся с суровой полярной стихией, слова приветствия и поздравления, мы в этом приветствии слышали и слышим слова любви к нашей великой родине. И здесь же мы слышали слова сурового осуждения зимовщикам 1934/35 года, оказавшимся в плену семенчуковшины, слова осуждения всему «коллективу» этой зимовки, где царил развал, дезорганизация, где царил политический и моральный разврат, политическое и моральное разложение.

Единственным человеком, представлявшим собой просвет на мрачном, черном фоне этой в моральном отношении сплошной полярной ночи, поднявшим голос протеста, начавшим борьбу против этих безобразий и доведшим ценою жизни своей до конца эту борьбу, был доктор Вульфсон Николай Львович и поддерживавшая его верная его спутница Гита Борисовна Фельдман. Если бы не они, может быть, мы не так скоро и решительно сумели бы вскрыть этот позорный антисоветский гнойник! Как рисуется обстоятельствами дела образ Николая Львовича Вульфсона?

До острова Врангеля — это врач Московского завода «Манометр». До острова Врангеля — это врач, сумевший, несмотря на свою молодость, стяжать себе всеобщее пролетарское уважение двухтысячного коллектива завода «Манометр». Коллектив завода «Манометр», получив извещение о том, что умер их врач Николай Львович Вульфсон, публикует письмо, в котором характеризует т. Вульфсона как чуткого товарища и прекрасного врача, которого постоянно видят и в цехах завода и в мастерских, и в клубе, и в столовой, и в буфете. Они пишут, что они постоянно встречали его заботу, видели его неустанно выполняющим свой долг врача и общественника: «Память о докторе Вульфсоне будет долго жить на нашем заводе», — пишут рабочие завода «Манометр». Память о докторе Вульфсоне живет и на острове Врангеля, как об этом свидетельствуют присланные нам телеграммы с острова Врангеля. Память о нем будет жить в сердце каждого честного гражданина нашей советской земли.