Хуан Гойтисоло - Ловкость рук

• Название: Ловкость рук
• Автор: Хуан Гойтисоло
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Романы, с которыми знакомится здесь читатель, написаны Хуаном Гойтисоло на протяжении первого десятилетия его литературной деятельности. Писатель проделал за это время немалый путь вместе со своим народом. Через развенчание фашистской лжи пришёл он к утверждению антифашистского идеала.

Франкистский режим признал Гойтисоло серьезным противником.

Романы «Прибой» и «Остров» были запрещены цензурой, они увидели свет за границей. Последние годы писатель живет во Франции, сохраняя тес­ную связь с родиной, не останавливаясь в своем творческом развитии. «Я думаю, что будущее народов испанского языка,— сказал Гойтисоло в одном из недавних интервью,— будет отчасти развиваться под знаком кубинской революции. Куба — это не только Куба. Куба — это в какой-то мере и Испания...»

Подземные толчки, вызвавшие к жизни творчество Гойтисоло, стали в наши дни мощными ударами, сотрясающими почву под ногами крова­вого диктатора. Сегодня народ Испании — накануне больших событий. Будем надеяться, что новые книги Хуана Гойтисоло расскажут нам об этих событиях.

---

— Каким ветром тебя занесло сюда?

Они перекинулись дружескими приветствиями, и Агустин сразу же приступил к делу.

— Несколько месяцев назад ты говорил мне об одном жандармском капитане, который переправляет друзей в Португалию.

Кастро удивленно поднял брови.

— Да.

— Ты мог бы дать мне его адрес?

— Разумеется.

Он достал из папки визитную карточку и четким почерком написал на ней свое имя.

— Что-нибудь случилось? — спросил он.

Мендоса улыбнулся.

— Пока ничего особенного. Но возможно...

— Надеюсь, ты не убил главу правительства? — насмешливо спросил Кастро.

— Не беспокойся. Мои запросы намного скромнее.

— С твоими идеями...

Года три назад в Барселоне Агустин помог Кастро выпутаться из трудного дела. С тех пор Кастро вполне доверял ему.

— Написать ему о тебе?

—• Да, неплохо бы.

На минуту воцарилось молчание. Слышался только легкий скрип пера по визитной карточке. Вдруг Мендоса спросил:

— Ты знаешь, сколько надо давать в таких случаях?

Легкая улыбка заиграла на губах Кастро.

— Не беспокойся. Об этом я позабочусь сам.

— Что ты! Я не хочу, чтобы ты считал себя обязанным ради меня...

— Об этом не может быть и речи. Мы имеем дело с друзьями и доверяем друг другу. Я б тебе сказал.

Агустин предложил Кастро сигарету.

— Спасибо. Предпочитаю свои.

Он вложил карточку в конверт и протянул Мендосе.

— Я не написал числа.

— Благодарю.

Они снова помолчали, Агустин оглядел комнату.

— Ты неплохо устроился,— сказал он.

— Да, я прилично зарабатываю.

— Отращиваешь брюшко, понятно... Кастро усмехнулся.

— Как видишь.

— А впридачу аппетитненькая секретарша.

— Да, в промежутках.

Они разговаривали, как два старых друга, дружба которых питается теперь только воспоминаниями.

— А как ты?

— Как всегда, на улице.

— Завидую тебе,— сказал Кастро.

— Все говорят то же.

Кастро встал из-за стола и проводил Агустина в коридор*

— Я тебе напишу из Португалии.

— Лучше, если ты уладишь все другим способом.

— Так или иначе, я тебе напишу. ' Они пожали друг другу руки, и Агустин сказал: г- Спасибо.

* * *

Кортесар швырнул газеты на стол. Он бегал за ними в киоск на углу в надежде прочитать заметку о покушении. Но по его расстроенному лицу все поняли, что никакой заметки нет.

— Ни одного слова.

Он сказал это так пристыженно, точно сам был во всем виноват, и тут же поспешно добавил:

— А может, у них не было времени.

Прервав тягостное молчание, резко прозвучал голос Луиса.

— Время... Да у них было полно времени! Газету никогда не верстают раньше двух ночи. -

Рауль невольно потянулся к газете. 

— Дай-ка сюда. Может, в последний час...

— Нет. Там тоже ничего нет. Я уже смотрел.

Смятая газета осталась лежать на столе. Наступило молчание.

— Может быть, сейчас,— предположил Кортесар,— им выгодней умолчать об этом.

Паэс громко расхохотался. Глаза его оставались неподвижными, точно нарисованные на эмали, и смех поэтому прозвучал резко и неприятно.

— Умолчать, говоришь? Да не смеши! Какой-то мальчишка собирался укокошить какого-то старика — это не государственное преступление, уж поверь мне. А как забавный случай выглядит совсем неплохо. Сенсационная новость. У старичков слюнки потекут, когда они станут нудить о пороках, разложении и прочей дребедени. Мой дорогой папаша с огромным удовольствием читает за завтраком такую брехню. Обычно он глядит на меня поверх газеты и тянет: «Вот здесь интересное для тебя сообщение. Почитай его, обязательно почитай!» А сам потирает руки и ис-подлобья смотрит на меня. Особенно он распаляется, когда публикуют статистические данные о венерических заболеваниях. «Ты только погляди, какой ужас!» И требует, чтобы я высказал свое мнение на этот счет, и трется об меня как собака. У них не хватает храбрости поговорить с нами в открытую, вот они и кидаются за помощью к этим газетенкам. Говорю вам, у них слюнки потекли бы от такой новости.

— Но они не так радовались бы,— сказал Рауль,— если бы там были напечатаны наши имена.

— У моего папаши завтрак бы застрял в глотке,— сказал Луис.— А потом он, как всегда, все свалил бы на мамашу.

— Именно поэтому,— пробормотал Кортесар,— я никак но пойму, почему нет сообщения в газетах. Если это так любопытно, то тем более о случившемся должны сообщить.

Он хотел разбить аргументы Паэса, но тот прервал его на полуслове.

— Все очень просто. Если газеты молчат, значит, Гуарнер никому ничего не сообщал, а если Гуарнер не раскрыл клюва, значит, никакого покушения не было.

— Я что-то тебя не понимаю. Объясни-ка попроще.

— Пожалуйста, в двух словах. Давид попросту облапошил нас, помахав пистолетиком перед носом Рауля. Никакого покушения не было, уверяю вас. Давид и не подумал вытащить пистолет, пока не вышел из дома.

— Это какая-то нелепость,— протянул Кортесар.-- То, что ты говоришь, ни с чем не вяжется. Если он побоялся выстрелить в старикашку, то с какой стати он размахивал револьвером потом?

— Да как ты вообще можешь говорить об этом? Тебя же не было там, когда он вышел. А я видел, какое у него было лицо. Я не думаю его оправдывать, черт побери, но с ним творилось что-то неладное. А что именно, я, так же как ты, не знаю. Но он вел себя как тронутый и был белее мертвеца.

Паэс прочел мысли Рауля. Он повертел на столе стакан и поставил его вверх дном.

— Ясно как день, что с тобой происходит, Рауль. Ты вообразил, будто вел себя героем, и теперь не хочешь признать, что выставил себя на посмешище.

Кровь бросилась в лицо Ривере. Но, прежде чем он что-то успел сказать, его остановил Мендоса.

— Прекратим бесполезные нападки. Если Рауль выставил себя на посмешище, значит, и мы оказались в смешном положении. Это во-первых. А во-вторых, мы еще не знаем, так ли это на самом деле. Пока мы не поговорим с Давидом, мы не можем ничего утверждать.

— Да,— согласился Кортесар.— Пока мы поговорим с Давидом, мы ничего не узнаем. А так мы только зря теряем время.

— Когда ты ему звонил?

— Первый раз в час дня, а потом в четыре. Но его не было, и я просил передать ему, что мы звонили.

— Итак, лучше всего подождать... пока он не смоется...

— Как смоется? — удивился Рауль.— Куда он может смыться?

— Черт его знает. Если он до сих пор не подал признаков жизни, это что-нибудь да значит. Не катается же он весь день в такси.

— Не беспокойся,—сказал Агустин.—Еще вернется.

Он сказал это с уверенностью, удивившей всех.

— Впрочем,— добавил он мягким тоном,— это уж касается меня одного. Сводить счеты буду я, и никто другой.

И он оглядел всех сидевших за столом холодным, и пронзительным взглядом. Наступило долгое молчание.

— Вообще, все это меня радует,— сказал Кортесар.— Я всегда был против его участия в наших делах.

— Я это знаю,— ответил Агустин.— Поэтому я и освобождаю всех вас от дальнейшего. Моя вина и мой ответ.

Ривера вытянул вперед руки: огромные, бледные, густо покрытые волосами, словно созданные для того, чтобы жать, давить, выкручивать. Он повернулся к Агустину:

— Хотелось бы мне знать, что ты имеешь в виду под «дальнейшим»?

Какая-то непонятная тяжесть, разлитая в воздухе, словно поглотила ответ Агустина. Было гнетуще душно. Так бывает перед дождем. Мендоса, помешкав немного, сказал:

— Вы считаете, что я во всем виноват, и вы правы. Давид попал в нашу группу с моей помощью. И то, что мы оказались теперь в тупике, тоже моя вина. Таким образом, я считаю себя вправе решить это, как я нахожу нужным.

Он вопросительно оглядел приятелей и крайне удивился, заметив в их глазах несогласие. Это не был открытый отпор, скорее увиливание, о чем говорили и искривленные губы, и нервное постукивание пальцев, и неприятное поскрипывание ногтем по столу...

— Мне бы не хотелось, чтобы с Давидом приключилась какая- нибудь беда,— сказал Рауль.

Высоко подняв голову, он машинально покручивал усы.

— Никто и не говорил, что с ним случится что-то плохое,— возразил Мендоса.— Я только объяснил вам, что теперь все это касается одного меня.

Рауль продолжал в упор смотреть на него.

— А тебе я хотел сказать, что всегда считал Давида хорошим парнем.

Атмосфера явно накалялась. Кортесар счел необходимым вмешаться.

— Вы уклоняетесь от основной темы. Агустин говорит одно, а ты ему отвечаешь совсем другое. Так вы никогда не договоритесь.

Он замолчал. На улице вдруг хлынул дождь, настоящий ливень: такой обычно скоро проходит. По крыше, точно дробинки, барабанили крупные капли, заглушая голос Рауля.

— Товарищ — всегда товарищ,— говорил он.

Моральный кодекс Рауля ограничивался несколькими нормами, за которые он крепко держался.