Голамхосейн Саэди - Персидские юмористические и сатирические рассказы

• Название: Персидские юмористические и сатирические рассказы
• Автор: Голамхосейн Саэди
• Издательство: Издательство «Правда»
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1988

В сборник включены произведения основоположника современного сатирического рассказа Ирана Мохаммада Али Джамаль-заде, а также писателей-юмористов Хосроу Шахани, Феридуна Тонкабони, Голамхосейна Саэди и Аббаса Пахлавана.

В рассказах зло и остроумно обличаются пороки буржуазного мира: продажность чиновников, напускная добродетель богатых, инфляция моральных и нравственных ценностей в условиях ускоренной модернизации общества.

Современный персидский юмористический рассказ развивает гуманистические и демократические традиции мировой классической новеллистики.

---

Ответом было гробовое молчание.

— Где бидон с керосином? — спросил Насролла.

— На могиле твоего отца! — любезно ответила Марьям-ханум…

«Ну и ну,— подумал я,— вот это называется выбрался наконец в гости!»

Однако Насролла-хан лишь улыбнулся и покачал головой.

— Ну сходи же и принеси бидон с керосином,— посоветовал я.

— А где я его найду?

— По тому адресу, который указала тебе супруга!

— Да нет, братец, это не моё дело. Она сама должна затопить!

В это время в комнату вошёл пятилетний мальчик в белом передничке и направился к низенькому столику с хрустальной вазой, стоявшему передо мной. Задев рукой за вазу, он уронил её на пол. Ваза упала и разбилась вдребезги. Я наклонился, чтобы собрать осколки, и вдруг возле меня прозвучал голос Марьям-ханум:

— Черт с ней!

Я поднял голову. Жена Насроллы-хана стояла на пороге и косо смотрела на меня. Я в растерянности положил собранные осколки на стол, встал с кресла и поздоровался.

Марьям-ханум, очень сухо ответив на моё приветствие, взяла ребёнка за руку и увела. Чувствую, атмосфера накаляется, дела плохи.

— Насролла-хан,— сказал я,— мне нездоровится. И я уже говорил тебе, что дома меня ждут к обеду. Разреши, я пойду.

— Клянусь тобой, не пущу! — отвечал он. — Пообедать мы должны вместе. Потом, если захочешь, иди.

Сказав это, Насролла-хан вышел из комнаты. Я встал и начал разглядывать фотографии, висевшие по стенам, размышляя, как бы это скорее пообедать и убраться подобру-поздорову.

Меж тем из коридора доносился какой-то разговор, несколько раз помянули моё имя. Я прислушался.

— Клянусь твоей жизнью, Марьям,— говорил Насролла-хан. — Я вчера был с Шахани. Вот же он сам здесь, можешь спросить…

— Катись туда же, где пропадал вчера! — ответила Марьям-ханум. — Мало тебе ночей, теперь и днем стал с ним возжаться!

— Ну ладно, хватит ворчать, приготовь-ка нам лучше яичницу, потом поговорим.

Вижу, никакого обеда и в помине нет. Супруги сводят свои счёты, им вовсе не до меня. Я хотел было незаметно, по-английски, уйти, но потом подумал: «Неудобно. И вдруг, не дай бог, у них что-нибудь пропадёт — подумают на меня».

В нерешительности и сомнении я расхаживал по холодной комнате, когда появился Насролла-хан с медным подносом, на котором была пиала с кислым молоком, немного луку, укропу, петрушки, два-три лаваша[125] и солонка.

— Дорогой Шахани,— сказал он, ставя поднос на стол,— мне очень совестно, извини — Марьям сегодня чувствовала себя неважно и не приготовила обед. Но ты ведь любишь яичницу?

— Конечно, люблю,— ответил я,— но разреши…

— Клянусь своей жизнью, не разрешу!..

— Но ведь…

— Никаких «но»! Ничего страшного. По правде говоря, вчера я пришёл домой поздновато. И вот сегодня Марьям с утра сердится на меня. Она, конечно, у тебя ничего не спросит — ты ведь знаешь, как она тебя уважает,— но если спросит, скажи, что Насролла, мол, вчера был со мной.

В это время Марьям-ханум внесла сковороду с яичницей и, со злостью швырнув её на стол, уселась в кресло.

— Мама! — крикнула она.— Принесите Фери!

— Еда остынет, кушай,— с улыбкой повернулся ко мне Насролла-хан.

Выхода не было. Чем раньше все будет съедено, тем скорее наступит желанный момент, когда я получу возможность улизнуть.

Я отломил кусок лаваша, завернул в него зелень, обмакнул в кислое молоко и отправил в рот, но едва начал жевать, как дверь отворилась, и мать Марьям-ханум, то есть тёща Насроллы-хана, держа на руках Фери, вошла в комнату.

— Иди к дяде,— язвительно сказала она, указывая ребёнку на меня. — Твой папочка вчера утром ушёл и вот только что вернулся с подарочком для тебя…

Кусок застрял у меня в горле. Несмотря на холод, царивший в комнате, я весь покрылся испариной. Медленно подняв глаза от тарелки, я увидел, что бабушка сидит в кресле, а ребёнок ковыляет ко мне. Подойдя к столу, он схватился за поднос и потянул его на себя. Я испугался, как бы тарелка с яичницей и пиала с кислым молоком не разделили судьбу хрустальной вазы, и тоже ухватился за поднос двумя руками, но в это время услышал отчётливый голос Марьям-ханум:

— Господин Шахани!

Я как будто онемел. В голове гудело. Пульс бился так, что если бы в этот момент его пощупал врач, он бы заранее выписал мне свидетельство о смерти.

— Я вас слушаю, ханум,— через силу произнёс я, положив на тарелку надкушенный кусок.

— Скажите Насролле, чтобы дал мне развод и женился на вас,— тем же ледяным тоном продолжала она.

— На мне?

— Да, да, на вас!

Что это значит? Я ничего не мог понять и уставился на Насроллу-хана, ища у него спасения. Вижу, на его лице появилась

еле заметная улыбка и он слегка подмигнул мне, что должно было означать: «Молчи!» Ничего не оставалось, как улыбнуться и сказать:

— Вы очень любезны, ханум… Благодарю… но… ведь… нет… не знаю, что и ответить…

Тёща Насроллы-хана громогласно поддержала дочку:

— Марьям права! Вы совсем не думаете о том, что Насролла женат, что у него семья, дети, служебные обязанности! Что вам нужно от этого несчастного? Чего ради вы прицепились к нему? Отпустите его, дайте ему заняться своими делами, дайте возможность подумать о жене и детях! Ведь надо и совесть знать! Каждый вечер, каждый вечер, каждый вечер!.. Найдите себе другую дойную корову!

Я собрался было возразить: ведь по вечерам я с Насроллой и раз в месяц не вижусь, что я сам страшно занят, что у меня тоже жена, дети, домашние заботы… Но в глазах Насроллы была отчаянная мольба, и я замешкался с ответом. Пока я соображал, что сказать, Марьям-ханум оглушила меня вопросом:

— Вот, объясните, пожалуйста, где он пропадал всю ночь?

«Так-так,— понял я.— Значит, Насролла-хан сегодня не ночевал дома. И все его знаки внимания и это приглашение к обеду неспроста!» Я хотел было сказать: «Откуда мне знать, дорогая ханум, где всю ночь пропадал ваш муж? Разве я его телохранитель?» Но мой взгляд упал на перекошенное от ужаса лицо Насроллы-хана…

— Ей-богу, вчера вечером он был у меня,— соврал я, не моргнув глазом. — То есть мы были с ним в гостях у наших друзей и засиделись допоздна, а погода была плохая, да и транспорта не было, так хозяин уговорил нас остаться ночевать.

Смотрю: Насролла просиял.

— Видите, мамаша,— повернулся он к тёще,— видите, я не соврал! Вот вам и свидетель!

— Лису спросили: «Кто твой свидетель?» — ответила: «Хвост»,— проворчала тёща.— Ну ладно, положим, так! А с кем же в таком случае ты был позавчера, когда вернулся в четыре часа утра?

— С кем он был, спрашиваешь? — вступила Марьям-ханум.— Вот с этим же господином, который сидит перед тобой!

— Подтверди, Шахани, что это действительно так,— умоляюще простонал Насролла-хан.

— Право, не знаю, что и сказать. Да… Конечно… Знаете, как бывает: человек заговорится и…

— В таком случае, что вы скажете о позапозавчерашней ночи и о той, что перед ней? — прервала меня Марьям-ханум на полуслове.— Тоже засиделись? Заговорились?

— Клянусь твоей драгоценной жизнью, Марьям,— заторопился Насролла, не дав мне возможности ответить,— клянусь твоей матерью, что я был с господином Шахани. В десять часов вечера, когда мы закончили свои дела в типографии и сверили последнюю вёрстку, главный редактор пригласил нас в кабачок поужинать. Ты не представляешь себе, что за милый и очаровательный человек наш редактор. Ей-богу, если…

— Ну ладно, хватит! — перебила его Марьям-ханум.— Какое мне дело до вашего редактора? Я хочу поговорить с этим господином и понять, что он за человек, зачем ему нужно мучить несчастных женщин, портить им жизнь. У всех нас он отнял мужей, совратил их с пути истинного, сделал своими послушными рабами…

И, повернувшись ко мне, она завопила:

— Ты думаешь, что ведёшь честную, порядочную жизнь? Все ночи напролёт несчастные жены и невинные дети в ожидании своих мужей и отцов ежеминутно проклинают тебя! Понял, уважаемый? Мама, позови-ка Эшрат-ханум. Пусть придёт и полюбуется!

Мать Марьям-ханум встала с места и отправилась за Эшрат-ханум, оставив меня гадать, кто она такая, чем занимается и какое отношение имеет к званому обеду у Насроллы-хана, а Марьям-ханум с тем же жаром продолжала допрашивать и упрекать меня. Мне в пору было заплакать. Комок подступал к горлу. Но едва я открывал рот, собираясь защитить себя, как Насролла-хан под столом толкал меня ногой или останавливал умоляющими взглядами.

Между тем его тёща вернулась вместе с совершенно незнакомой мне женщиной средних лет и злобно прошипела:

— Заходи, Эшрат-ханум… Полюбуйся. Вот он, наш голубчик!

— Я вас до сих пор никогда не видела, господин Шахани,— сказала та,— но очень много хорошего слышала о вас от Махмуда. И пришла лишь попросить об одном: оставьте, пожалуйста, нашего Махмуда в покое!..