Валентин Аккуратов - Мир “Искателя” (сборник)

• Название: Мир “Искателя” (сборник)
• Автор: Валентин Аккуратов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1973

В книге опубликованы научно-фантастические и приключенческие повести и рассказы советских и зарубежных писателей, с которыми читатели уже встречались на страницах журнала “Искатель” в период с 1961 по 1971 год, и библиография журнала.

СОДЕРЖАНИЕ:

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Валентин Аккуратов, Спор о герое

Валентин Аккуратов, Коварство Кассиопеи

Николай Николаев, И никакой день недели

Игорь Подколзин, На льдине

Игорь Подколзин, Завершающий кадр

Михаил Сосин, Пять ночей

Борис Воробьев, Граница

Гюнтер Продль, Банда Диллингера

Димитр Пеев, Транзит

Дж. Б. Пристли, Гендель и гангстеры

Анджей Збых, Слишком много клоунов

ФАНТАСТИКА

Виктор Сапарин, На восьмом километре

Дмитрий Биленкин, Проверка на разумность

Владимир Михановский, Мастерская Чарли Макгроуна

Юрий Тупицын, Ходовые испытания

Виталий Мелентьев, Шумит тишина

Кира Сошинская, Бедолага

Род Серлинг, Можно дойти пешком

Альфред Элтон Ван-Вогт, Чудовище

Мишель Демют, Чужое лето

Рэй Брэдбери, Лед и пламя

“Искатель” в поиске

Библиография

---

Может быть, я спал, скорее дремал. На высокой белой горе стоял Андрей и махал вареной телячьей ногой. Я пополз к нему. Он стал спускаться бегом навстречу, протянул мне мясо, и вдруг вместо мяса — клыкастая пасть Лорда. Я очнулся. Сколько прошло времени?

Пес глухо зарычал. Наверное, скоро утро и придет Беккер. Надо подняться и быть в первоначальном положении, чтоб он ничего не понял. Я снова упорно следил за псом, вот он дернулся и зевнул — вершок вверх.

Опять напряженная, неудобная поза. Попробовал шевельнуться, но он зарычал, хотя и не так злобно, еще вершок — и снова я надолго застыл в скорченном положении. И кот наконец я снова, как вначале, припечатался к стене, руки плотно прижаты к телу. Щелкнул замок. Вошел Беккер, собака легла у его ног.

— Ну как, будешь говорить?

Я молчал.

— Хорошо, майн либер, посмотрим дальше…

Беккер с псом ушли. Вошел Эрих. Я сел на стул. Тело болело, особенно поясница и пятки, руки дрожали. Я задремал. Эрих ткнул железной палкой.

— Ауфштеен! — вдруг дико закричал он и засмеялся. Он всегда смеялся, как идиот, невпопад.

Я встал.

Он отвернулся и засвистел “Марианку”. Потом вытащил сигарету и закурил.

— Дай покурю. Кипу. — Так немцы называли окурок.

Он тянул ее долго, отдал мне маленький огрызочек — почти ничего.

Я потянулся к листу бумаги на столе.

— Э, хальт!

Он вытащил из кармана газетный листок, протянул мне и внимательно смотрел, открыв рот, как я завертел окурок. Я затянулся всеми легкими. Все поплыло… Потом присел на стул.

Эрих ничего не сказал.

Вошел кривоногий Ивальд с баландой и тонким листочком хлеба. После еды сильнее потянуло ко сну. Я с трудом боролся с дремотой. Прошло много-много времени. Эрих два раза ел свой бутерброд и пил кофе. Два раза приходил Беккер. Оба раза он сидел молча по полчаса, а может быть, и больше, и уходил. Его заменял Эрих.

Вечером он выгнал Эриха и снова привел собаку.

Это была вторая ночь — я и пес.

Теперь я знал, что делать. Внимательно следил за собакой. Через час он устал и стал мигать, а я рывками, наблюдая за ним, пополз вниз по стене. Глаза его как-то странно изменились. Я еще не понимал, что в них изменилось, но они были не те. Я гораздо быстрее сползал вниз и уже не боялся его.

Да, глаза собаки были не те.

Часа через два я опустился на пол и дремал по-настоящему.

Он тоже лег. Иногда он глухо рычал. Почему?

Я начал подъем часа через три вверх по стене рывками. Он все время мигал, зевал и отворачивался. Между нами, я почувствовал, протянулась незримая ниточка понимания. Утром, когда вошел Беккер, все было, как вначале. Я стоял у стены не шевелясь, собака сидела напротив меня.

Мне показалось, что Беккер удивленно посмотрел на меня. Голодный, истощенный человек не спит две ночи.

У Эриха за целый день я выпросил два окурка.

Когда мы остались с псом на третью ночь, я просто сел на пол и заснул, и страшный, всеми ненавидимый пес, похожий на чудовище, не разорвал меня, зевнул и лег рядом.

Мне снилась Москва. Я сидел в трамвае, кто-то в кожаном пальто сел рядом; я проснулся. Я лежал рядом с псом. Он положил мне огромную голову на грудь и спал. Потом мы поднялись. Я встал к стене.

Утром Беккер долго смотрел на меня. Я тоже посмотрел ему прямо в глаза.

На четвертую ночь мы с псом только и ждали, когда щелкнет замок. Улеглись и спали вповалку. Я положил голову на его мягкий, теплый бок. Это было здорово… Я выспался, как никогда.

Беккер не вошел, а ворвался, бледный и даже без перчаток, а я стоял, плотно прижавшись к стене.

Он долго молчал, на его лице была растерянность.

— Ты будешь говорить, писать?

В голосе неуверенность. Он как будто думал о чем-то постороннем и спрашивал механически. Я стоял еще три часа, но суп и хлеб мне принесли.

Потом Беккер сказал, что отправляет меня в эсэсовские лагеря. Он ходил по комнате взад и вперед.

Вдруг начал рассказывать, что в детстве его порол отец, что все мерзко противно: и этот лагерь, и свиньи-военнопленные.

— Ты совсем не спал? — вдруг спросил он. — Нет, ни секунды.

— Ты не думай, что все кончено, я не дам тебе спать, пока не выдашь всех.

Он подошел близко и пристально смотрел на меня, ничего не говоря, долго смотрел. Вечера я ждал с нетерпением. Беккера уже не боялся, он просто надоел мне за целый день. Вечером собаку привел Эрих. Мы с Лордом аккуратно улеглись и заснули.

Я скорее почувствовал, чем услышал, как открылась дверь. Мы не успели вскочить. Это был Беккер.

Остальное произошло как во сие.

Он не кричал, не ругался, он выгнал пса и долго сидел за столом молча. Потом скачал хрипло, вполголоса, не глядя на меня:

— Иди…

Он просто выгнал меня в лагерь, ничего не сделав. Я пришел в барак, когда был уже подъем. Все пленные молча окружили меня. Андрей принес табаку.

— На, закури, — сказал он.

На другой день нас, шестерых пленных, погнали на станцию засыпать огромную воронку от авиационной бомбы. Шел теплый и густой летний дождь. Мы тяжело месили вязкую, желтую грязь деревянными колодками. Конвоиры, нахлобучив капюшоны, уныло брели сзади. У невысокой насыпи Михаил Костюмин и Яковлев лопатами кидали в свежевырытую яму комья ослизлой почвы. Под фанерным навесом сидел конвоир с зажатой меж колен винтовкой.

— Эй, чего копаете?

— Лорда беккеровского хороним. Здоровый черт, еле дотащили.

— Подох?

— Пауль-живодер грохнул его сегодня утром у вахты.

— Да ну?

— Ауф, лосе! Хальт мауль, — лениво закаркали конвоиры, и мы захлюпали дальше.

Борис Воробьев ГРАНИЦА

Звонок в начале шестого утра мог означать только одно — срочный вызов.

“Стоит раз остаться ночевать дома…” — невольно подумал капитан-лейтенант Рябов, снимая трубку.

Звонил оперативный дежурный. Он передал Рябову приказание командира базы немедленно прибыть в штаб.

На улице было ветрено, темно и скользко. Хлестала по глазам поземка. Рябов поднял воротник, глубже надвинул шапку и по привычке сунул руку в карман реглана, по фонарика там не оказалось. Видно, он еще с вечера переложил его куда-нибудь в другое место, а может, этим распорядилась жена, когда сушила реглан. Так или иначе, но возвращаться и отыскивать фонарик уже было некогда. С грехом пополам одолев полтораста метров, отделявших дом от штаба, Рябов козырнул часовому и толкнул тяжелую, обитую войлоком дверь.

Капитан второго ранга Ваганов был у себя. Кабинет командира еще не успели натопить, и Ваганов сидел за столом в шинели и шапке.

Рябов доложил о — своем прибытии.

— Здравствуй, Николай Федорович, — сказал Ваганов. Отложив в сторону бумагу, которую до этого держал в руках, он встал и вышел из-за стола. — Получена шифровка, Николай Федорович: у мыса Барьерного замечено неизвестное судно. — Командир базы подошел к большой, в полстены, карте района и раздвинул шторки. — Кстати, на днях мне, видимо, о нем же доносили рыбаки. У них там невода стоят.

Рябов тоже подошел к карте. Рядом с низкорослым командиром он казался еще выше и массивнее, чем был на самом деле, а огромные яловые сапоги и реглан только сильнее подчеркивали это.

Слушая командира, Рябов без особой симпатии вспомнил место, о котором тот говорил: обрывистый, гудящий от наката берег, мрачные кекуры с воротниками желтой пены, узкую, длинную отмель — банку — вдоль самой границы.

— Судно замечено в пять ноль-ноль, — продолжал капитан второго ранга. — Сейчас пять двадцать. Через десять минут, Николай Федорович, жду твоего доклада о готовности к выходу. На корабль я уже сообщил, так что задерживаться, полагаю, не станешь. Посты предупреждены, можешь идти напрямую. Прогноз — шесть — семь баллов. Норд-ост с переходом во второй половине на ост. Вопросы есть?

— Судно военное?

— Судя по первым сообщениям — нет. Уточнишь на месте, и если что… Словом, действуй по обстановке.

Рябов поднялся на корабль и прошел в рубку. Там уже дожидались штурман и рулевой.

— Готовьте прокладку, лейтенант. — велел Рябов штурману. — Идем к Барьерному. — И скомандовал: — По местам стоять, со швартовых сниматься!

Дробный топот ног по палубе известил Рябова, что его команда подхвачена, что люди встали по местам и ждут дальнейших приказаний.

— Отдать носовые!

Луч прожектора резко метнулся вниз, выхватив из темноты фигуры матросов баковой команды. Как мельничный жернов, загрохотал брашпиль, наматывая на себя сброшенные с палов швартовы.

— Отдать кормовые! Вперед малый!

За кормой забурлила вода. “Охотник” вздрогнул, плавно отвалил от пирса и, развернувшись, медленно двинулся к выходу из ковша.

Облокотившись на станину машинного телеграфа, Рябов всматривался в темные стекла рубочных окон, прикидывая, как скоро развиднеется и успеют ли они до света выйти на траверз Барьерного. Неплохо бы успеть: если нарушители еще там, будет легче подойти к ним незамеченными.