Сергей Магомет - Человек-пистолет, или Ком

• Название: Человек-пистолет, или Ком
• Автор: Сергей Магомет
• Жанр: Политический детектив

Терроризм, исповедуемый чистыми, честными натурами, легко укореняется в сознании обывателя и вербует себе сторонников. Но редко находятся охотники довести эту идею до логического конца.

Главный герой романа, по-прозвищу Ком, — именно такой фанатик. К тому же, он чрезвычайно обаятелен и способен к верности и нежной дружбе. Под его обаяние попадает Повествователь — мыслящий, хотя и несколько легкомысленный молодой человек, который живет-поживает в «тихой заводи» внешне благопристойного семейства, незаметно погружаясь в трясину душевного и телесного разврата. Он и не подозревает, что в первую же встречу с Комом, когда в надежде встряхнуться и начать новую свежую жизнь под руководством друга и воспитателя, на его шее затягивается петля. Ангельски кроткий, но дьявольски жестокий друг склонен к необузданной психологической агрессии. Отчаянная попытка вырваться из объятий этой зловещей «дружбы» приводит к тому, что и герой получает «черную метку». Он вынужден спасаться бегством, но человек с всевидящими черными глазами идет по пятам.

Подполье, красные бригады, национал-большевики, вооруженное сопротивление существующему строю, антиглобалисты, экстремисты и экстремалы — эта странная, словно происходящая по ту сторону реальности, жизнь нет-нет да и пробивается на белый свет, становясь повседневностью. Самые радикальные идеи вдруг становятся актуальными и востребованными.

---

— Что?

— Это значит, что если ты не революционер-марксист, то ты не вправе называться честным человеком!

— Это то же самое — только наоборот. Ну бог с ним… Ты говорил, что мы будем жить по-другому…

— Внешне все должно остаться по-прежнему. Для начала ты должен уяснить железное правило: в данных исторических условиях необходима строжайшая конспирация. Пусть тебя это не удивляет. Пока ты не ориентируешься в ситуации, прими это на веру… Враг действительно хитер и коварен. Он силен. Посмотри вокруг! Доказательство этой силы — то, что зло даже не считает нужным прятаться; оно на виду у всех, это не просто наглость — это уверенность в своей непобедимости. Если бы государство хотело уничтожить зло, ему не нужно было бы даже его выискивать… Но зло существует. Следовательно, все официальные пути борьбы со злом — закрыты… При этом я не говорю, что государство — само зло… Зло — это конкретные люди, его творящие. Самый наивный идеализм — бороться с конкретными, частными недостатками, а не с конкретными людьми! Уж они-то, враги, всегда умели ударить как раз по конкретным людям, своим противникам!.. Мы должны научиться выходить на поединок с врагом — глаза в глаза. Нет, например, абстрактного бюрократа, а есть конкретный подлец и враг! Подлец останется врагом на любой должности и в любой ситуации. Следовательно, он должен быть выявлен и физически уничтожен…

Я был немало удивлен, услыхав от Кома целую теорию. Но еще больше меня поразило его исключительно серьезное отношение ко всему сказанному.

Когда он рассуждал о конспирации, я вспомнил случай, произошедший еще в институте. Несколько ребят организовали что-то вроде марксистского кружка. Начинание было вполне безобидным. Они взялись за дело обстоятельно: учредили денежный фонд, сняли квартиру, стали собираться в ней, закупать политическую литературу, дискутировали по теоретическим вопросам, пока в один прекрасный день их всех не накрыли на очередной сходке и не увезли для объяснений. Это странное увлечение закончилось для ребят плачевно: их исключили из комсомола, а затем и из института… Я хотел напомнить Кому этот случай, но потом решил не прерывать его излияний.

— До армии я чувствовал, что вокруг что-то не так, но не мог понять, что именно, — продолжал Ком; его речь была нетороплива и рассудительна. — А когда я вернулся, я как будто не узнал Родины! Я вернулся в странную страну. Я понял, что Родина не принадлежит нам… Сначала я даже пожалел, что не остался в армии. Я даже хотел проситься назад. Но потом решил: отступить перед злом было бы не только трусостью и дезертирством, главное — предательством памяти Антона…

Ком помолчал. Я не торопил его.

— Увы, сейчас мы в самом начале пути, и у нас пока слишком мало сил для настоящей борьбы… Поэтому наша первоочередная задача — накапливать силы. Времени у нас немного… Брежнев, конечно, уже не надолго. Но что будет потом? Какие силы возьмут верх? В любом случае к этому моменту мы должны быть наготове… Это старшее поколение пятнадцать — двадцать лет (всю жизнь!) только и делало, что раскачивалось в ожидании перемен, и все его моральные искания ограничивались вопросом, подавать подлецу руку или не подавать, вместо того чтобы подумать, как уничтожить подлеца. Ну об этом мы еще поговорим… Что требуется от тебя?

— Что?

— Прежде всего, ты должен поддерживать хорошую физическую форму. У нас будут тренировки. Ты должен освоить хотя бы минимум необходимый в борьбе. Ты и сам видишь, наверное, что за последние годы ты заметно сдал: зажирнел, ослаб, обрюзг…

— Это точно, — самокритично согласился я. — Поднакачаться физически мне бы не помешало. Образ жизни нездоровый. В выходные дрыхну до полного изнеможения, ударяю по пиву, объедаюсь на ночь…

— Ты должен бросить курить и ни в коем случае не употреблять алкоголь, — заявил Ком.

— Но не сразу?

— Немедленно.

— Я постараюсь…

— Помни, ты сам уполномочил меня в случае необходимости использовать все средства.

— Ради такого дела… А как быть с семейным положением?

— То, что ты женат, конечно, не очень удобно…

— Ну я разведусь?

— Ни в коем случае! — сказал Ком. — Это было бы безнравственно. Это было бы ненужным злом. Лора тебя любит. Бросив ее, ты причинишь ей боль…

— А с чего ты взял, что она меня любит?! — вскричал я.

До последнего момента я все еще был склонен считать наш разговор едва ли не шуткой, однако категорическое утверждение Кома относительно Лоры привело меня в сильное волнение.

— Да она меня первая бросит! — сказал я.

— Она тебя никогда не бросит, — возразил Ком. — И ты должен сделать все, чтобы восстановить с ней отношения.

— Да разве я этого не хочу?!.. Но что я могу? Что я должен делать? Он пристально посмотрел на меня, а потом выдал:

— Ты должен отказаться от своих намерений насчет Жанки.

— Какие у меня намерения?! — набросился я на него. — Ты с ума сошел! Нет у меня никаких намерений! Все подозревают какие-то намерения! Намерения, может быть, у Сэшеа, у Валерия! Может быть, и у тебя намерения?

Он не возражал, а лишь смотрел на меня все тем же долгим черным взглядом, и я смущенно умолк.

— Черт, — сказал я, немного погодя, — давай, какие там у тебя еще советы?

— Просто делай по совести.

Обалдев и обессилев, я откинулся к стене. Было четыре часа ночи. Я было потянулся за сигаретой, но, взяв пачку, тут же в раздражении бросил, наткнувшись на взгляд Кома. Я тупо смотрел! перед собой. Я понял, что устал от его взгляда.

— Я погашу свет. Посидим в темноте.

Я прикрыл воспаленные веки и прислушался к стуку в висках. Ком еще что-то говорил о честности и справедливости, но я погрузился в полусонное состояние; мне казалось, что иногда я что-то отвечаю или даже спорю с ним, но уже не был уверен, что это происходит наяву.

Отчетливо врезался в сознание один момент. Ком вдруг спросил:

— Ты знаешь, какой сейчас год?

«Не сошел ли кто-то из нас с ума», — подумал я.

— А по-твоему, какой? — сонно отозвался я.

— Тысяча триста пятьдесят девятый!

— А я думал — другой…

— Это год — по афганскому календарю.

— Слава богу.

— Но эта цифра соответствует и нашей действительности. Четырнадцатый век. Глухое средневековье. И отныне мы с тобой будем жить по календарю, который показывает истинное время! Ты понимаешь меня?

— Надо, значит надо…

— Итак, какой сейчас год?

— Тысяча триста пятьдесят девятый! Глухое средневековье! — пробормотал я, после чего окончательно отключился, так и оставшись за кухонным столом.

Мне снилась какая-то мерзость. Во сне я все старался проснуться, просыпался, но оказывалось, что это другой сон, и я снова старался проснуться, просыпался, но оказывалось, что это третий сон, и так далее. По-настоящему я проснулся оттого, что меня стали трясти за плечо.

Я открыл глаза и увидел перед собой какую-то дурацкую — сплошь в белой пене — рожу.

— Тремблинг проклятый! — услышал я.

Придя в себя, я узнал Валерия, который совал мне в руки безопасную бритву и, как я понял, просил себя побрить.

— Тремблинг! — твердил он.

— Тысяча триста пятьдесят девятый… — пробормотал я, соображая, откуда эта цифра взялась в моей голове.

От всплывшей странной цифры я восстановил весь ночной разговор с Комом.

— Тремблинг офигенный!..

— А где Ком? — воскликнул я, отталкивая руку Валерия и вскакивая.

— Какой Ком? Не было никакого Кома! — удивился Валерий. — Успокойся, друг!

— Мы с ним еще разговаривали, когда ты пьяный лег спать!

— Что ты, друг!! Я не то что, как спать лег, а и как у тебя оказался, не помню…

Взглянув на часы, я бросил намыленного Валерия и побежал на работу, размышляя о ночных «откровениях».

Я не жалел о том, что рассказал Кому такие подробности о себе. Не было никакого сожаления, что выболтал что-то лишнее. Ком был мне очень симпатичен, и я только подумал, как мало, оказывается, я знаю о нем самом…

Как дети, мы клялись друг другу в дружбе, но, что удивительно, я теперь действительно чувствовал себя как бы связанным с ним прочными узами. Речь шла о какой-то другой, новой жизни, которую я должен был начать. Я улыбнулся при воспоминании о его странной одержимости, о его горячих словах но поводу борьбы с «врагами», «конспирации» и прочем. «Чем бы дитя пи тешилось…» — подумал я. Интересно, что сказал бы обо всем этом Сэшеа. Такие вещи как раз в его стиле… Да, все это было бы очень забавно, когда бы за всем этим не проступали контуры чего-то тяжелого, мрачного и… болезненного… Кроме того, «откровения» прошедшей ночи (какими бы фантастическими и оторванными от действительности они ни казались) неизвестным, но несомненным образом соединились с последними, тревожными и еще не до конца понятными событиями, в центре которых оказались Жанка и я… Что Ком говорил о моих «намерениях» относительно Жанки?..