Александр Федута - Лукашенко. Политическая биография

• Название: Лукашенко. Политическая биография
• Автор: Александр Федута
• Издательство: Референдум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-98097-007-X

Это первая в мире политическая биография Александра Лукашенко, написанная членом его первого предвыборного штаба, позднее отказавшимся участвовать в становлении диктатуры в Белоруссии. Исследуются перипетии и закономерности этого процесса. Кто и что привело белорусского диктатора к власти: население, личный талант демагога-вождя или группа политиков, сделавших на него ставку в борьбе за власть? Став президентом, Лукашенко одобрительно отозвался о довоенных порядках в гитлеровской Германии, видя в них образец для современной Белоруссии. В отличие от политологов, считающих его откровенность ошибкой начинающего правителя, автор утверждает, что это был сознательный зондаж общественного мнения.

Книга основана на многочисленных беседах со сторонниками и оппонентами Александра Лукашенко.

---

На безоблачно голубом фоне (вероятно, цвет объединяющейся Европы) с желтым солнышком, нарисованном, скорее всего ребенком, стоит Единый Кандидат, одетый в дорогой темно-синий костюм и с бархатным загаром на лице. Он опирается на стул (или стол?), а поскольку листовка наклеена косо, то ощущение такое, будто кандидат судорожно хватается за первую попавшуюся опору. Очки с него сняли, отчего выражение лица стало беспомощно-ласковым. В общем, то ли кандидат в сенаторы от Майами, то ли экс-секретарь райкома партии, вернувшийся из Сочи…

Вряд ли в этом был виноват сам Гончарик. Скорее всего, сказались действия «технологов», уверенных в том, что в Майами и в Пуховичах народ голосует по одним и тем же законам.

И так же, как готовилась эта бездарная листовка, шла и вся поспешная и скомканная кампания.

О том, насколько далеки от реальности были оценки наиболее горячих участников этой кампании, говорит тот факт, что находились «энтузиасты», которые всерьез утверждали, что в случае поражения «единого кандидата» Гончарика, им удастся повторить белградский сценарий449. А Лукашенко их с удовольствием подхватывал:

«Почитайте оппозиционную прессу, она уже об этом писала. 10 сентября будет объявлено, что победил Лукашенко. Несогласные с этим, не менее 10 тысяч человек, в том числе из регионов, свозятся в Минск, и атакуется резиденция Президента. Как в Югославии, захватывается и объявляется белорусский Коштуница»450.

Но на сей раз Лукашенко паниковал совершенно напрасно.

Нет, не вышел народ на площадь.

Вот что говорит по этому поводу режиссер Юрий Хащеватский:

«При всем при том, по данным независимого наблюдения, в первом туре Лукашенко не победил. Более того, если бы все было честно, то состоялся бы второй тур, а во втором туре он наверняка бы проиграл, так как тут уже объединились бы все, включая тех, кто не верил в возможность победы и потому попросту не голосовал. В тот раз белорусы победили, но защищать свой выбор не стали. Пришли на площадь к Дворцу профсоюзов не десятки тысяч обманутых людей, а лишь сотни — потому что звали их не те и не так, чтобы быть услышанными. Я знаю это точно — я видел их глаза — тех, кто пришли».

Революции — ни оранжевой, ни розовой — не произошло.

…Видимо, забыв про свои страхи, про исчезнувших соперников, про снятых с дистанции кандидатов, Лукашенко назвал итоги голосования своей «элегантной победой».

Но ничего «элегантного» не было даже в том, как проходило голосование.

Независимым наблюдателям не давали приблизиться к столам, где шел подсчет голосов. За столами сидели члены участковых комиссий, чаще всего — бюджетники и государственные служащие, полностью зависимые от власти, а также пенсионеры и представители Белорусского патриотического союза молодежи, более известного в народе как «Лукомол». Они молча считали бюллетени, писали на бумажках какие-то цифры и подавали председателю. Тот так же молча суммировал их, и когда протокол вывешивался для всеобщего обозрения, наблюдатели понимали: «Важно не то, как проголосовали, а то, как посчитали».

«Были три района, из которых пообещали: мы тебе скажем, что на самом деле получилось, — вспоминает Василий Леонов. — Нигде в этих сельских районах кандидат от власти не получил свыше сорока процентов. Но даже те, у кого хватило смелости сказать мне правду, дальше не пошли: мы напишем эти семьдесят восемь, сказали они мне, потому что соседи все равно напишут столько же. У Гончарика было и по сорок, а в некоторых сельских районах — по пятьдесят. И это даже при дикой массированной травле оппонента Лукашенко»451.

Широкую огласку получил случай, когда комиссию буквально поймали за руку: был оглашен один результат, а в территориальную комиссию увезли протокол с совершенно другими цифрами. Но до этого не было никакого дела ни судам, ни прокуратуре.

Бюллетени были уничтожены через день после голосования. Это и стало одним из самых «элегантным» событий за весь 2001 год. Так горят бюллетени кардиналов на конклаве, возвещая о пожизненном избрании нового Папы Римского.

Часть III. Всех — поиметь?

На приеме в российском посольстве, куда я был приглашен как собственный корреспондент «Московских новостей», ко мне подошел генерал КГБ Иван Юркин и громогласно спросил:

— Федута, когда ты мне свою книжку подаришь? С персональным автографом…

— Какую, Иван Захарович?!

У меня как раз вышла книга о Пушкине. Как и всякому автору, интерес к моему творчеству мне был лестен. Но не настолько, чтобы не удивиться существованию генерала КГБ, интересующегося пушкинистикой.

— Что значит — какую? Разумеется, «Нашествие»452! В растерянности я оглянулся.

Вокруг меня мгновенно образовалась пустота. Мне показалось, что все эти высокие государственные чины, эти министры и генералы, даже иностранные дипломаты, все — отодвинулись, поглядывая на меня с любопытством и даже жалостью. Видно было, что «Нашествие» они изучили досконально, в моем авторстве не сомневались, полагая, что таким вот способом я анонимно расквитался с Лукашенко за обиды, и теперь всем им было интересно, чем это для меня закончится.

Возражать генералу было бессмысленно. Не станешь же на дипломатическом приеме орать, что ты не писал эту книгу, да и читал-то ее с трудом!

Придя домой, вконец расстроенный, я понял, что отмыться от подозрений в авторстве мне будет нелегко. Еще и потому, что в представлении многих я был человеком — как бы это к себе помягче — сложного и не совсем чистого прошлого. Причем в глазах одних я «замарал» себя участием в команде Лукашенко, а в глазах других — «предательством» и переходом в лагерь его оппонентов. А теперь еще эта нелепость с «Нашествием»!

Наутро я кинулся к единственному человеку, с которым в тот момент мог посоветоваться, надеясь на его понимание и жизненный опыт.

Синицын долго смеялся:

— Ну и ответил бы ему: «Юркин, ты лучше скажи, где ты Захаренко с Гончаром закопал!».

— С него это как с гуся вода. А меня буквально припечатали эти дурацкие подозрения. Была бы хоть книга стоящей!

— Ну так напиши свою… — Синицын сказал, осознал сказанное и сразу, как это с ним часто бывает, завелся: — А что?! Ведь и действительно — классный выход. Тем более что ты давно собирался обо всех нас рассказать. Напиши книгу — и любому дураку станет понятно, что к «Нашествию» ты не имеешь никакого отношения.

И вот я написал.

Полтора года я встречался с людьми, мнения которых почему-либо были для меня важны, со свидетелями и участниками событий. У них я учился все серьезнее относиться к своему герою, совсем не случайному в нашей жизни.

Прояснялась закономерность, по которой он пришел к власти и удерживал власть.

Постепенно я понял, что не дело автора судить своих героев и делить персонажи на правых и виновных: для меня они лишь соучастники с разной степенью ответственности и свидетели с разной степенью осведомленности. А я — только один из них. И судьей нам будет время.

Я смотрел на Лукашенко глазами разных людей, и все четче вырисовывалась удручающая масштабность фигуры моего главного героя. Как ни суди, это человек, который (по словам, приписываемым молвой его жене) ни на одной работе больше двух лет не задерживался, сумел пробыть у власти десятилетие. По сути, ему удалось если не остановить, то замедлить время. Недавно мы говорили об этом с Геннадием Грушевым.

«Что сделал Лукашенко? Он попытался — и довольно успешно — затормозить исторический процесс на территории отдельно взятой страны, — говорил мне профессор. — Он, конечно, не отстроил заново всю советскую систему. Но он законсервировал целые фрагменты социалистического государственного организма. Мы отстали не на одно десятилетие… Правда, при этом получили возможность оглядеться и увидеть, где какие ошибки соседи делали на бегу, какие совершали неосторожные и губительные ходы. Если бы это было целью Лукашенко, мы бы ему памятник поставили. Ведь это дало возможность, как на старте соревнований, пропустить вперед всех. Кто-то падал, ломал лыжи, оказывался в сугробе на незнакомой трассе, кто-то сползал по склону, но все куда-то неслись. А он стоял и не двигался. В итоге мы все сохранили. Амуниция цела, ничего не налипло на ногах, можно двигаться с учетом ошибок других…»

Остановись Грушевой на этом — и все бывшие и нынешние сторонники Лукашенко с облегчением бы вздохнули. Однако профессор беспощадно продолжал:

«Но это не было его целью, поэтому ничего нового он не придумал и не предложил. За время, пока он стоял и держал нас, амуниция успела безнадежно устареть. Изменились правила. И целое поколение, которое было захвачено общим водоворотом — мы, целое поколение — выпало из гонки, оказалось вообще на другой дистанции. Самые сильные из нас либо выброшены, либо парализованы и десять лет не могут реализовать себя… И это преступление страшнее, чем он тут понаделал с политзаключенными. Какой был пафос! Сколько было желания и сил работать! Все ушло — кто замкнулся в себе, кто спился, кто уехал…»