Александр Федута - Лукашенко. Политическая биография

• Название: Лукашенко. Политическая биография
• Автор: Александр Федута
• Издательство: Референдум
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2005
• ISBN: 5-98097-007-X

Это первая в мире политическая биография Александра Лукашенко, написанная членом его первого предвыборного штаба, позднее отказавшимся участвовать в становлении диктатуры в Белоруссии. Исследуются перипетии и закономерности этого процесса. Кто и что привело белорусского диктатора к власти: население, личный талант демагога-вождя или группа политиков, сделавших на него ставку в борьбе за власть? Став президентом, Лукашенко одобрительно отозвался о довоенных порядках в гитлеровской Германии, видя в них образец для современной Белоруссии. В отличие от политологов, считающих его откровенность ошибкой начинающего правителя, автор утверждает, что это был сознательный зондаж общественного мнения.

Книга основана на многочисленных беседах со сторонниками и оппонентами Александра Лукашенко.

---

Было непонятно, чем же моя книга должна закончиться. Ведь любая политическая биография имеет смысл лишь как подведение итогов. А я пишу с натуры — в то самое время, когда мой герой думает лишь об одном: как продлить свое политическое существование еще хотя бы на несколько лет.

Лукашенко сопротивлялся, оттягивая развязку.

Сопротивлялись и другие персонажи. Кто-то — как бывший премьер-министр Михаил Чигирь — отказался давать интервью, обещая все описать самостоятельно. Кто-то, наоборот, оказался излишне разговорчивым, но не привносил ничего существенного и «выпадал» из текста. Были и не довольные тем, как они выглядели в рукописи.

Так произошло и с Синицыным. Я привез ему рабочий вариант будущей книги в тот самый дом, где в 2001 году находился его предвыборный штаб.

— Ну оставь, — небрежно сказал мой бывший шеф, демонстрируя полное отсутствие интереса к толстой кипе бумаги. — Я прочту… когда будет свободное время.

«Свободное время» нашлось. Позвонил он уже на следующий день, рано утром. Я приехал.

Синицын был холодно вежлив:

— Мне жаль, что я влип в эту историю.

— В Историю?

— Нет, в историю с твоей книгой. Ты ничего, абсолютно ничего не понял. Нужно было отразить роль команды, которая вытащила его наверх. А у тебя он получается каким-то самородком.

— Он и есть самородок. Он прорвался бы и без нас…

— Не преувеличивай, — Синицын посмотрел на меня сквозь очки тем же настороженно внимательным взглядом, что и десять лет назад, когда в моем кабинете он допытывал меня, не шпионю ли я за ними. — Работала целая система прихода к власти, а Лукашенко был лишь ее частью. Пусть даже самой главной…

— Они создал эту систему, — сказал я, — а потом пошел дальше, создавая и укрепляя систему собственного единовластия.

Синицын докурил сигарету и затушил «бычок», тщательно вдавив его в пепельницу. Было видно, что он не говорит того, что ему до смерти хочется сказать, подыскивает слова, не слишком обидные для меня и прозрачно прикрывающие его собственную обиду.

— Повторяю: ты не отразил роль нашей команды. У него была лучшая из команд.

— Это вы о себе и о своей роли говорите. Которую я стараюсь не преуменьшать… Но вы же сами знаете, что команды как таковой не было, а были достаточно активные люди, не вполне понимающие, что творят. Поэтому мы так сразу и рассыпались, сдав ему все свои позиции. Поэтому он и повышвыривал нас за борт — поодиночке… Если мы этого не поймем, мы не сможем победить, даже когда он уйдет.

Было очевидно, что с этим Синицын не согласится. Он до сих пор не верил в свое поражение, собираясь еще подняться и сыграть собственную игру. А ошибок своих он никогда не признавал и в этом был похож на Лукашенко. Не хотелось ему признавать и то, что в Историю, как и все мы, он все-таки влип. И слишком поздно задумался о том, как будет в ней выглядеть, — лишь в 1996 году, уходя в отставку…

— Как знаешь, — Синицын обиженно выдержал паузу. — Но учти. Такие книги пишут, когда сжигают мосты: все, прошлое отрезано. Ты прощаешься с нашим прошлым, так надо понимать?

Разговор и действительно очень походил на прощание.

Для меня оно было трудным и затянувшимся — если считать с 5 января 1995 года, когда я покинул Администрацию президента.

И вот теперь мы с Синицыным со всей безвозвратной очевидностью стали друг для друга всего лишь прошлым, с которым было трудно расставаться. Мы все-таки хорошо относились друг к другу.

А Лукашенко? Он продолжал дописывать свою политическую биографию и точку ставить, казалось, не собирался. Хотя, наверное, он лучше всех понимал, что рано или поздно ему придется это сделать…

Глава первая. От любви до ненависти?

Лукашенко меняет курс

Третья предвыборная кампания Лукашенко началась буквально сразу же по окончании второй, в 2001 году. Не замечать этого могли только поп-звезды и прочие «гастролеры», приезжающие в Беларусь, чтобы заработать свои «бабки», полюбоваться чистотой улиц и побеседовать с ее президентом. Все остальные видели, что он выгребает из последних сил, нервничает и мечется, резко меняя курс.

Новая предвыборная кампания начала строиться по принципиально иной программе, нежели две предыдущие. Если в 1994 году Лукашенко делал акцент на восстановление связей с Россией, а в 2001 году обещал народу, что союз с Великим Соседом будет крепнуть и развиваться, то теперь ему нужно было любой ценой с Россией поссориться, разумеется, обвинив ее в срыве достигнутых ранее договоренностей.

Лукашенко всегда сначала «ссорился» с теми, кто ему помогал, а потом от них избавлялся. Он избавился от Гончара, пытавшегося вытолкнуть его к вершине парламентской политики. Он «кинул» Синицына, создавшего ему штаб, который выполнил всю черновую работу в первой избирательной кампании. Он избавился от Мясниковича и Заметалина, ненавидевших друг друга, но в определенный момент помогавших ему сохранить власть… Этот ряд можно продолжать сколько угодно, так как перед каждым новым шагом он избавлялся от отработанного «балласта».

По той же логике, начав новую кампанию и задумав сделать свою власть не только беспредельной по возможностям, но и бесконечной во времени, он должен был поссориться со своим главным союзником, опекуном и едва ли не единственным спонсором, финансировавшим его «экономическое чудо». Речь о России, которая с первых шагов поддерживала Лукашенко, терпя все его капризы и «заскоки», снося издержки «плохого характера» и принимая на себя политическую ответственность за его проделки перед всем миром.

Правда, с Россией он тянул отношения дольше всего, извлекая из них максимум выгоды. Да и теперь он не столько ссорился с ней, сколько изображал ссору, используя для своей выгоды и видимость ссоры, и угрозы окончательного разрыва.

Нет, разрывать с Россией, судя по всему, он не собирался, он просто продолжал вести давно начатую, затяжную и многоходовую игру.

«Я приехал в свою Москву»

Первый визит, который Лукашенко совершил в качестве президента, был визитом в Россию. Вспоминает Леонид Синицын:

«Больше всего запомнился внешний вид нашей делегации, которая туда ехала. Это нужно было видеть! Наши новые руководители жили тогда почти так же бедно, как и весь белорусский народ. А в России уже виден был лоск власти. И тут приезжает наша команда!.. Я думаю: "Господи, как мы к Ельцину приедем?" Какая-то банда батьки Махно».

Действительно, разница была очень существенная. В 1994 году в российском правительстве, в президентских структурах сидели люди далеко не бедные. Лукашенко же привез в Москву тех, кто, находясь при власти, еще не успел насытиться.

«На фоне ухоженного Бориса Ельцина наш Лукашенко в его ратиновом пальто, долгое время выполнявшем функцию форменной одежды советской номенклатуры, "тянет" на секретаря обкома. Ему не важно, что ратин не в моде, просто такое пальто, виденное в детстве на партийных и хозяйственных лидерах, полностью соответствовало его представлению о хорошей одежде»453.

Если еще Чигирь, пообтесавшийся в бытность банкиром, или привыкший к вояжам в «столицу» аппаратчик Мясникович хоть как-то смотрелись на фоне россиян, то остальные явно не выдерживали сравнения — ни по одежке, ни в манерах. Да и сам Лукашенко пришел к власти в клетчатом пиджаке. Это уж потом он стал усиленно заниматься своим внешним соответствием.

Впрочем, Ельцин на все это никакого внимания не обратил.

«Разговор он повел по-отечески, с вниманием, — рассказывает Леонид Синицын. — Казалось, что у Ельцина с Лукашенко существует какое-то родство душ, что они лидеры одной закваски. Это потом все поняли, что у нашего на самом деле закваска-то как раз совсем другая.

Надо сказать, что Лукашенко очень достойно и серьезно вел эти переговоры, хотя никакого государственного опыта у него тогда быть не могло. Без патетики скажу, что я с гордостью смотрел, как наш президент беседует спокойно и вполне непринужденно.

Выслушав гостя, Борис Николаевич сказал после длительной и характерной для него паузы:

— Не вы взяли власть, ее Кебич потерял. Власть берется или теряется. — И повторил: — Не вы взяли власть — ее Кебич потерял…».

Сам Лукашенко вспоминал об этой встрече: «Он так меня внимательно, пристально рассматривал — молодого президента. Я говорю: вы меня не рассматривайте так пристально! Я приехал в свою столицу! В свою Москву! Здесь у меня многое связано с Москвой, поэтому не надо на меня смотреть, как на иностранца! Ельцин засмеялся и говорит: "Я согласен"»454.

Видимо, полагая и, скорее всего, небезосновательно, что у Ельцина должен быть «беловежский комплекс» — чувство личной вины за распад советской империи, Лукашенко и заговорил с ним так, как (по его мнению) того хотел Ельцин:

«Выбросьте вы, Борис Николаевич, из головы эти мысли о Беловежской пуще. Кравчук и Шушкевич заставили вас подписать это соглашение. Это была их цена за помощь в борьбе с Горбачевым, ведь они понимали, что два медведя в одной берлоге жить не могут…»455