Леонид Ленч - Тернистый путь

• Название: Тернистый путь
• Автор: Леонид Ленч
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1991
• ISBN: 5-265-01151-X

Книга известного юмориста Леонида Ленча включает как старые, так и новые произведения писателя.

Все рассказы написаны в манере «реалистического юмора», который свойствен Ленчу. В основном это «случаи из жизни», они лаконичны, выразительны, вызывают смех, улыбку, иногда саркастически-ироническую, иногда снисходительно-поучительную.

---

— Пойдем ко мне, киска, будешь у меня жить! Гарантирую трехразовое питание, выезд на лето на дачу в Переделкино и, наконец, мою дружбу. Я напишу цикл рассказов и посвящу их тебе. Я тебя введу в литературу.

Кот открыл прижмуренные глаза и снова пристально посмотрел на меня.

— Ты станешь моим первым читателем, точнее, слушателем — я буду тебе читать все, что напишу Если рассказ тебе понравится, ты будешь мурлыкать, если не понравится (тут кот выпустил когти и слегка меня царапнул — наверное, лаская его, я нечаянно причинил ему боль)… можешь царапать. Но не до крови. Оставь мою кровь моим критикам Пойдем со мной, товарищ кот! Даю слово, что я никому не скажу, что ты… краденый, я буду рассказывать, что ты действительно габровский кот, из самого аристократического рода габровских кошек, они, говорят, так и рождаются, с такими, как твой, мини-хвостами.

Еще минута — и я бы взял его на руки и унес, но вдруг в окне возникла девочка с белыми бантиками в косичках, с сердитым лицом. Она метнула в меня дротик гневного взгляда, схватила кота поперек живота и уволокла в глубь комнаты, захлопнув за собой оконные рамы.

Я пошел домой. Шел и думал о Габрове, об этом милом моему сердцу городе — мировой столице человеческого смеха, о Мекке юмористов и сатириков всех стран. Я вспомнил его уютные улочки и площадь с трибуной, на которой я стоял в 1970 году и глядел на цветастую и шумную карусель веселого праздника, похожего на ожившую сказку, вспоминал габровских друзей, и на сердце у меня было так легко и хорошо, как давно уже не было.

Спасибо тебе, товарищ кот, за то, что ты в Москве напомнил мне о Габрове!

ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ

Шурка вернулся из школы домой мрачный, взъерошенный, как воробей, узнавший, что такое кошкина лапа, и к тому же со здоровенным, густых лиловых тонов синяком под правым глазом. Мать ахнула:

— Это кто же тебя так разукрасил?

— Подрались! — буркнул Шурка, кинул на диван портфель, набитый учебниками и тетрадями, и, подойдя к настенному зеркалу, стал изучать свое изображение.

Синяк был ужасно некрасивым! Шурка скривился плаксиво.

— Опять небось на кого-то картинки рисовал?

Шурка ответил матери с вызовом:

— А зачем он девчонок обижает? За косы их дергает, и вообще! К маленьким тоже пристает, дразнит их. Думает, если он всех сильнее, так ему все можно!

— Это кто же у вас такой разбойник?

— Валька Дубов, кто же еще!

Шурка еще раз с сожалением поглядел на свой синяк, обернулся, сказал с жаром:

— Я, мама, знаешь как Вальку Дубова нарисовал? В виде дуба! Только с его лицом. У него ротяра здоровый, как щель на почтовом ящике, так я ему еще прибавил! И уши навесил, большие-пребольшие, как у слона. Сучья у дуба врозь торчат, будто это Валька руки расставил, хочет кого-то сцапать. На правом суке часы на золотом браслете, он хвастал, что ему их на рожденье подарили. А надпись знаешь какая? — Шурка засмеялся и продекламировал:

Есть в нашем классе дуб зеленый,
Златая цепь на дубе том!..

— Картинку свою ты этому дубу прямо в его сучья сунул?! — спросила мать.

— Нет! Мы с Витькой Снежковым ее в классе на переменке повесили на доску. Ребята, девчонки стоят, рассматривают, смеются. Вдруг он заявляется, Валька. Растолкал всех, подошел. Мы с Витькой стоим у доски. Он ко мне: «Твоих рук дело?» Я говорю: «Моих рук дело». Тут он мне… врезал! Я ему, конечно, сдачи дал. Но он же всех в классе сильнее…

— А Витька, твой дружок, куда смотрел?! Почему он тебе не помог?

— Витька; как только стали драться, сразу убежал. Я ему это предательство припомню! Я его так нарисую — он у меня попляшет!.. Мы, мама, довольно долго дрались так на так, а потом Валька к-а-а-к дал мне, я полетел и, об парту. И вдруг входит Елена Ивановна…

Шурка с дивана взял портфель, достал из него конверт, отдал матери.

— Вот! Вызывает! Сказала, чтобы отец пришел вместе с тобой… Мама, ты папе не говори про драку… вообще! Сходи сама к Елене Ивановне, хорошо?

Мать усмехнулась:

— Как же я могу отцу не сказать про твою драку, когда у тебя такое доказательство на лице!

— Я скажу, что упал и ушибся. Или наткнулся на что-нибудь.

— Нет, сынок, врать нельзя родителям, а тем более родному отцу. Ничего, пусть он тебя отругает как следует. И в школе пусть поучат, а то больно резвый стал, на всех кидаешься с карандашом… Холодное-то прикладывали к синяку?

— Прикладывали! Ребята свои пятаки для метро мне давали. Я мочил под краном, прикладывал. Не помогло! — горестно сказал Шурка и ушел к себе в комнату переживать…

Отец, рабочий сцены, пришел из своего театра поздно. Тоже мрачный и чем-то сильно расстроенный. Мать рассказала ему про Шуркину драку, но отец неожиданно для матери ругать Шурку не стал, а, наморщив тяжелый, квадратный лоб, сказал так:

— Шурка ни в чем не виновен. Не он драку начал, да к тому же еще и синяк заработал!

— Ты, отец, ему скажи, чтобы он перестал смешные картинки рисовать на всех, кто только под руку ни подвернется!

— «Картинки»! — сухо, с иронией сказал Шурка. — Не картинки, а карикатуры и дружеские шаржи. Пора бы знать.

Отец подмигнул сыну и твердо сказал матери:

— В школу я не пойду! Поди сама и скажи, что твой сын художник, сатирик, его ребята «Кукрой» зовут… в честь Кукрыниксов.

— Они меня зовут «Кукрой-Мукрой», — уточнил Щурка.

— Скажи, что того мальчишку, который нашей Кукре-Мукре синяк подставил, надо примерно наказать, чтобы он на всю жизнь запомнил, что на критику нельзя отвечать кулаками… И всё об этом! Давай ужинать!..

…Поужинали молча. Шурка принес свой альбом, стал тут же за обеденным столом что-то рисовать. Мать подала отцу стакан чаю, спросила робко:

— Ты что такой хмурый, Вася? Неприятности у тебя?

— С режиссером поругался! — сказал отец. — С этим… молодым, с Никишевым. Без году неделя в театре работает, а уже позволяет себе..'. Вы, говорит, Василий Семенович, опять в третьей картине задник небрежно закрепили. И опять у нас облака ходуном ходили, зрители, говорят, даже смеялись, хотя это самая драматическая картина в спектакле. Я ему как бы в шутку, но со значением отвечаю: «А вы мне, Николай Львович, стимул из директорского фонда обеспечили за эти ваши облака?!» Тут он взвился. Вы, говорит, только и думаете, как бы десятку сорвать в порядке материального стимулирования. А зарплату за что вы получаете? Вы, говорит, как та лягушка, с которой, знаете, опыты делают. Пока током ее не простимулируют, она лежит как бы бездыханная, ток поднесут — она начинает лапками сучить». Ну, тут я ему выдал. За лягушку, за лапки, за все. Научно выдал! Я его еще на местком выставлю — за оскорбление.

Отец, наверное, долго бы еще бушевал, понося дерзкого режиссера Никишева, если бы не Шурка. Он протянул отцу свой альбом и сказал:

— Папа, посмотри!

Отец посмотрел и стал медленно багроветь. Его лоб еще больше отяжелел.

— Что это значит? Что ты тут намазюкал?

— Опытную лягушку! Которую стимулируют. Видишь, человеческая рука держит десяточку на проводе? Ее надо бы красным карандашом, десяточку… Я сейчас принесу!

— Обожди! Это же ты, свиненок, на меня нарисовал дружеский шарж?

— Почему на тебя?! — испугался Шурка. — Я вообще нарисовал.

— А почему лягушка на меня похожа? Зачем ты к ее поганому туловищу человеческую голову приспособил?! Вот же мой нос у нее на физиономии… и глаза мои!

— Да что ты, папа! — засуетился Шурка. — У тебя совсем не такой нос. И глаза не такие! Сейчас я тебя нарисую, ты сам увидишь!

Шурка отбирает у отца свой альбом и начинает с лихорадочной быстротой рисовать дружеский шарж на отца. Отец обиженно сопит, ждет. Мать вздыхает Закончив набросок, Шурка с опаской придвигает к отцу альбом.

— Вот! Теперь это ты, а не лягушка! Посмотри!

Отец берет альбом. С листа бумаги глядит на него не лягушка, а смешное и странное создание с нависшим лбом и маленькими, навыкате глазами. Вроде и не похоже на него, но тем не менее это он!

Закатив Шурке увесисто-звонкий подзатыльник, отец рывком молча встал из-за стола и вышел из комнаты.

Тернист ты, путь сатирика!

СИЛА СЛОВ

Встретились два приятеля — деятели культурного фронта: товарищ Малоопытный и товарищ Многоопытный.

Зашли куда следует, заказали что полагается и стали разговаривать по душам.

Многоопытный сказал Малоопытному:

— Ну, рассказывай. Делись! Какие в твоей культурной точке имеются достижения на сегодняшний день? Выкладывай!

— Достижений у нас маловато! — печально вздохнул Малоопытный. — Не далее как вчера делал доклад… в одном месте. Выслушали и говорят: «Без огонька работаете, товарищ Малоопытный». Отвечаю: «Как же так без огонька, когда нами за месяц проведены были три клубных «Огонька» при участии двух заслуженных артистов, одного мастера спорта, группы дрессированных медведей и одного кандидата наук на тему… простите, говорю, тема очень важная и актуальная, но в голове не удержалась. Все три «Огонька» при кофе с печеньем и при яблоках «джонатан», один рубль тридцать копеек кило».