Георгий Халилецкий - Осенние дожди

• Название: Осенние дожди
• Автор: Георгий Халилецкий
• Жанр: Советская классическая проза

Георгий Халилецкий — известный дальневосточный писатель. Он автор книг «Веселый месяц май», «Аврора» уходит в бой», «Шторм восемь баллов», «Этой бесснежной зимой» и других.

В повести «Осенние дожди» он касается вопросов, связанных с проблемами освоения Дальнего Востока, судьбами людей, бескомпромиссных в чувствах, одержимых и неуемных в труде.

---

— Не понимаем?

— Даст комнату — будет свадьба. Не даст — в старых девах останусь.

Я глядел на нее расширенными от удивления глазами. Ай да Лариса!..

— Ну вот, Лариса, вы и провели первую в своей жизни пресс-конференцию,— сказал я серьезно, когда гости ушли.

Она молча оглянулась на меня, потрогала утюг:

— Остыл, окаянный!

Глава восемнадцатая

1

«Муж!

Ты мне ответь только на один вопрос: у тебя есть совесть или вовсе уже ее нет?

О себе — ладно, не говорю: видно, мне такая планида — провожать тебя и встречать. Но дочка-то, но внучка: их за что казнишь? Когда знакомые спрашивают: «Где ваш дед?» — я объясняю: «В бегах наш непутевый дед, скоро объявим розыск».

Ну добре. Это все шуточки. А всерьез: как же все-таки твоя пьеса?

Третьего дня заезжал директор театра, сказал, что ты его режешь без ножа. «Только ли вас?» — огорченно вздохнула я.

Оказывается, надо представлять репертуарный план, а он не уверен — будет ли вообще пьеса? На прощанье пустил слезу:

«Мольеру было все-таки легче. Он хоть и был директором театра, но не представлял репертуарных планов».

Я ему искренне посочувствовала: Мольер не верил драматургам, сам писал.

Катерина».

И постскриптум. «Мужчина, который любезно согласился передать тебе записочку, произвел па меня неотразимое впечатление. Самой махнуть в тайгу, что ли?»

Мужчина, который передал эту записку,— неотразимый Михайло Руденко,— откинулся в кресле, глядит на меня дружелюбно и весело:

— Ну как, доволен?

— Где это она тебя подкараулила, коварный обольститель?

— Так я и признался! Ладно, на активе. Представляешь, подходит в фойе такая строгая дама, берет меня за пуговицу и спрашивает: «Вы со строительства химкомбината?» — «Так точно».— «Куда же это вы задевали моего драгоценного супруга?» А я еще не понимаю, о ком речь, отшучиваюсь: «Мол, ничего удивительного, у нас девчата — кровь с молоком». А она: «Положим, от этого я уже застрахована. А вот жить в одиночестве надоело. Да и звонками из театра донимают...»

Руденко ухмыляется:

— Только тут я понял, что о тебе разговор. «Хоть бы вы на него повлияли, что ли? — говорит.— Врачи ему кислородную палатку назначили. Нельзя же прерывать курс лечения!..»

— Ты не нашел, что ответить?

— Почему? Сказал: «У нас там такой кислород, что никакие палатки в сравнение не пойдут».— Руденко делает строгое лицо.— А это правда, насчет курса? Если так, то это, извини, глупо с твоей стороны. Не юноша, сам все понимаешь. Нельзя — значит, нельзя.

Мне не совсем приятен этот разговор, я пытаюсь уйти от него:

— Записку она что — дома писала?

— Нет, там же, на активе.— Он помялся.— И вообще, Кирьяныч, я к тебе привязался, ты это знаешь. Но отправлю тебя домой, раз уж такое дело. А слову я хозяин, ты это тоже знаешь.

Я делаю еще одну попытку переменить тему разговора;

— Что было на активе?

Он мгновенно серьезнеет:

— Да что: всыпали нам горячих — и поделом. Но и помочь обещали. Людьми, техникой. В армии демобилизация очередного возраста — будет нам пополнение.— Он возбужденно потер руки.— Словом, самое трудное сделано, с мертвой точки сдвинулись! — И нахмурился: — А лечиться ты все-таки собираешься или нет?

— Собираюсь, собираюсь. Где вас только учили так людей встречать?

— Кирья-яныч! Поимей совесть.— Он развел руками.— Да по мне, живи ты тут хоть до пенсии. Нам же от этого выгода. Глядишь, в литературу войдем. Как с пьесой-то?

— Ох, не знаю. Нич-чего не знаю!

Я действительно не знаю, получится пьеса или не получится? Хватит ума, трудолюбия, таланта — или не хватит? И  вот так — каждый раз. Не знаю, кто это выдумал, что творчество — занятие веселое и легкое. В барак я бреду от Руденко, полный самых разнообразных дум.

В бараке Лукин собирает ужин, ребята отфыркиваются под умывальником.

Бригадир — у него, должно быть, какое-то особое чутье — изучающе зорко поглядел на меня, спросил вполголоса:

— Что, Кирьяныч, захворал?

— Да нет, так. Настроение...

Он деликатно не спрашивает больше ни о чем. Только за ужином все пододвигал мне куски ветчины, подкладывал салат.

— Ешь, Кирьяныч, ешь. Ты у нас что-то с лица сдал.

2 Из дневника Алексея Кирьяновича

«...Все хорошо, зоркий мой друг Лукин, все распрекрасно. Одно плохо: столько времени прошло после исчезновения Алексея, а в бригаде, точно по уговору, никто даже не пытается заговорить о нем. Что это: равнодушие? Сдержанность? Такт?

Лукин, как всегда, спокойный, насмешливый, рассудительный. И все-таки нет-нет да помрачнеет бригадир, когда бросит взгляд на то место, где обычно сидел за столом Алексей, нахмурится, если кто-нибудь из ребят начнет рассказывать об Анне.

Сегодня долговязый Август зашел к нам в барак за своей великолепной курткой.

— Все, старина,— сказал он мне.— Завтра утречком восвояси.

Я помедлил.

— Слушай, как все-таки будет с Анной? Неужто она вернется в молельный дом?

Август передернул плечами, хитрая осторожненькая улыбочка коснулась его полных губ.

— Не беспокойся. Там, брат, этот ваш... Серега такую кипучую деятельность развил, нам с тобой за ним не угнаться.

— Сергей? Вот уж не подумал бы.

— Милый мой, любовь горами движет, давно доказано. Он за Анну — в огонь и в воду! Да и какое там верование? Ее сектанты приметили в трудную минуту — она им и поверила.— Август вдруг замолчал, зорко глянул на меня: — Главное сейчас — не торопить события. Ты представляешь, какой у нее ералаш в голове? Дайте девчонке самой во всем разобраться. До нас с тобой сказано: время — лучший лекарь. А Алексей... Чует мое сердце: вернется, никуда не денется. Ему ведь тоже нужно время — разобраться.

Я почтительно оглядел его длинную фигуру.

— И откуда в тебе столько мудрости, Август?

— С кем поведешься, дорогой, с кем поведешься...»

Глава девятнадцатая

1

Довольно странно сложились мои отношения с начальником строительства Вяленом Александровичем Солодовым. За все время пребывания в поселке я так ни разу его и не увидел. То он в Москве с проектами, то в краевом центре «выколачивает» что-то для строителей, то я заболел, то он улетел на юг за женою.

Все, что я знал о Солодове, знал, главным образом, по рассказам других.

Впрочем, нет: однажды я его уже видел. Это было несколько лет назад в Сибири, на сооружении гигантского лесопромышленного комплекса. Тогда Солодов был то ли рядовым инженером, то ли начальником участка. Я увидел его на важном производственном совещании: дела шли плохо, сроки строительства срывались, прилетел заместитель министра.

Отчетливо помню свое первое впечатление. Он был по-настоящему красив. Красив, я бы сказал, особой, современной красотою. Гордый постав крепкой головы. Рост сто восемьдесят, не меньше. Широкие плечи спортсмена. Чуть-чуть посеребренный ежик металлически жестких, очень черных, с синеватым отливом, волос. Замкнутое, корректно-спокойное лицо с резко очерченными скулами. И холодные, изучающие цепкие глаза. Такие глаза держат тебя на заданном расстоянии: ни шага ближе.

И его выступление до сих пор помню. Он не говорил о частностях, оп решительно и резко критиковал самые принципы организации дела. Причину всему он видел в разбросанности, распыленности средств па множество второстепенных объектов. Солодов предлагал прекратить все мелкие работы, а основные силы сосредоточить на главных объектах — четырех производственных корпусах.

— Странная тактика,— резко оборвал его заместитель министра. Пожилой, грузный, он сидел в президиуме с таким выраженьем, будто у него зубная боль.— Можно подумать, мы по неопытности начинали со вспомогательных объектов... Это азбука строительного дела, и вам, инженеру, полагается ее знать.

Солодов вежливо и внимательно посмотрел в его сторону, спокойно произнес:

— То, о чем я говорил, не тактика. Стратегия. И рано или поздно с моими доводами придется согласиться.

По напряженной, трудной тишине в зале можно было догадаться, что у него немало единомышленников. Солодов знал об этом.

Заместителя министра я видел не впервые, судьба уже однажды сводила нас в Средней Азии; я знал, что это руководитель с добрым именем и серьезной репутацией, и его сегодняшняя раздраженность мне была непонятна. Солодов, как мне казалось, говорил убедительные вещи.

— Я гляжу, дай вам власть, вы бы тут все перевернули,— громко и жестко произнес заместитель министра.

Солодов на мгновенье, всего только на одно мгновенье, потемнел от сдерживаемого гнева. Тут же возразил:

— Если бы дали,— конечно.

По залу прокатился сочувственный смешок.