Ирина Коткина - Ирина Коткина. Атлантов в Большом театре

• Название: Ирина Коткина. Атлантов в Большом театре
• Автор: Ирина Коткина
• Жанр: Биографии и Мемуары

Ирина Коткина

Атлантов в Большом театре

Судьба певца и Движение оперного стиля

Москва 2002

ББК85.3 K733

Разработка серии А.Парина Оформление серии З.Буттаева Для знака серии использован рисунок Е.Гинзбурга

Издатели благодарят фонд Л. Казарновской за помощь в создании книги

Информационный спонсор — радиостанция «Эхо Москвы»

Коткина И.А. Атлантов в Большом театре: Судьба певца и движение оперного стиля. — М.: «Аграф», Большой театр, 2002. - 336 с, ил.

Это первая книга о выдающемся русском певце Владимире Атлантове. Она написана Ириной Коткиной — специалистом по музыкальному театру и, в частности, по вокалу. Издание построено по интересному принципу: в каждой главе автор подробно анализирует творчество Атлантова, прослеживает все этапы его творческого пути, а затем помещает фрагменты своего разговора с певцом, в котором тот сам комментирует соответствующие события своей жизни. На каждый вопрос автора следует подробный, эмоциональный ответ певца. Такое построение придает книге дополнительное своеобразие.

В книге не только обрисован образ большого русского певца — автор-исследователь ставит и пытается решить интереснейшие и актуальные для современного музыкального театра вопросы: традиции и стили в опере, режиссура и музыкальное руководство в оперном театре, функционирование различных оперных театров мира и т.п.

Много страниц книги посвящено блестящему поколению сверстников и коллег Атлантова: Образцовой, Милашкиной, Нестеренко, Мазуроку.

В издании освещены также малоизвестные для русского зрителя и читателя страницы жизни выдающегося тенора - его выступления на лучших сценах Западной Европы и Америки.

Особую ценность книге придают глубокие теоретические познания и литературный талант ее автора И. Коткиной.

ББК85.3

ISBN 5-7784-0174-4

© Коткина И.А., 2002 © Издательство «Аграф», 2002

---

Неожиданно именно французы обнаружили перемены, давно произошедшие в труппе, но оставленные без внимания в своем отечестве. А между тем тогда они были очевидны так же, как и сейчас, о чем свидетельствует студийная запись оперы «Евгений Онегин» под управлением Ростроповича, сделанная в Париже в 1970 году с участием Атлантова, Вишневской и Мазурока.

«Евгения Онегина» Большой показал во второй день своих гастролей, 23 декабря. Заслоненный «Борисом Годуновым» от слишком поспешных критических суждений и недоброжелательных зорких взглядов, этот спектакль преподносился Парижу с неожиданностью рождественского подарка, о котором все было известно еще в прошлом году. Слухи о необычном спектакле, которым управляет впервые вставший за дирижерский пульт Мстислав Ростропович, давно передавались из уст в уста в большом оперном мире, и теперь, на французских гастролях, Большой театр с уверенностью выдвигал «Евгения Онегина» как шедевр сразу по трем номинациям: композитор, дирижер, певица. В Большом театре имели все основания предполагать, что восторженные французы большую часть лавров отдадут дирижеру спектакля Мстиславу Ростроповичу и Татьяне — Галине Вишневской. Их репутация уже была сложившейся и высокой.

Зрители, исполнявшие главные роли в зале, посетили оперу до открытия занавеса перед публикой. «Каллас, одетая во все черное: черные брюки и туника, присутствовала... на репетиции «Евгения Онегина» на сцене Парижской оперы. Она специально прибыла из Рима, где закончила озвучивать фильм Пазолини «Медея», с тем,., чтобы поаплодировать дирижеру Ростроповичу и певице Галине Вишневской, которую уже переименовали в «советскую Каллас». В антракте мадам Фурцева,..

одетая в манто из астраханских соболей, пригласила Марию Каллас в Москву. Она сказала: «Приезжайте к нам, мы вас ждем!» А перед началом спектакля каждый из четырехсот советских артистов подарил хозяевам октябрятские звездочки в честь юбилея революции»*.

Лишь спустя несколько дней стало понятно, что победа прилетела не совсем с той стороны, куда были обращены все взоры. Отзывы французской прессы, в целом очень положительные, не оставили без внимания ни почетных триумфаторов, ни подлинных героев представления.

«Парижане готовы были биться об заклад, что «Евгений Онегин» станет непременным триумфом Ростроповича. Парижская публика сумела оценить главное: пламенность, теплоту и лиричность.

Ростропович — не профессиональный дирижер, но он больше, чем профессионал. Благодаря ему слово «дилетант» вновь звучит благородно...

Собственная одаренность — вот то, чем Ростропович воздействует на музыкантов. Его дирижерские жесты не точны. Когда он управляет оркестром, тот не имеет защиты от несчастного случая. В первом акте было допущено фальшивое вступление, но даже его оркестр сыграл сочно и исключительно эмоционально. Дирижеру можно простить также удивительное плавание в вокальном квартете первого акта, но в этом случае он несет ответственность не один, он разделяет ошибки со своей супругой Галиной Вишневской, которая в течение всего спектакля пела чересчур громко...

Такой квартет вызвал бы неодобрительные выкрики обычной публики Пале Гарнье. Вчера — даже не было шепота. Мы изысканно вежливы с советскими гостями. Мы знаем, что Вишневская, так же как и ее муж, превосходный музыкант, обладает редкой тонкостью, хотя вчера мы и не увидели тех вокальных качеств, которые она продемонстрировала в «Аиде» несколько лет назад на этой же сцене»**.

«Ее голос восхитителен в низком регистре, в среднем — тембр его менее чист, в высоких нотах не совсем уверен, но благороден и смел; ее красота и стиль игры очень соответствуют требованиям оперы»***.

* «Франс-суар», 25 декабря 1969.

** «Евгений Онегин», спектакль Большого театра». «Пари Пресс Интражижан», 25 декабря 1969.

*** М. Шнейдер. «Евгений Онегин». «Комба», 25 декабря 1969.

«Татьяна — это восхитительная Галина Вишневская, которая сохраняет чистоту тембра ребенка в самых сильных проявлениях страсти и боли (с легкой тенденцией поднимать голос выше ноты), но это чудо, что она находит жесты молодой девушки, серьезной, сдержанной...»*

«Владимир Атлантов - это, конечно, самое большое откровение. Он удивил французов больше всех. Его голос объединяет качества итальянского и славянского тенора, то есть мужество, блеск и глубину»**.

«Что до тенора Владимира Атлантова, то он изумил поклонников Корелли и всех остальных своим золотым итальянским голосом: его успех был огромным»***.

«Очень удачен выбор Юрия Мазурока для роли Онегина и Владимира Атлантова для роли Ленского: восхищает их молодость, манера держаться, их романтическое очарование и тембр голосов, взаимно дополняющих друг друга...»****.

Парижская запись «Евгения Онегина» объясняет неожиданный энтузиазм, с которым французы отнеслись к Ленскому, не одной лишь красотой тембра и силой голоса Атлантова. Стоящая особняком в списке оперных достижений певца, эта партия так удалась Атлантову потому, что ключ, который он, быть может интуитивно, подобрал к ней, открывал всю оперу Чайковского.

Давным-давно, в блокадном Ленинграде, Асафьев, так никем толком и не услышанный, писал, что «Евгений Онегин» — это первая опера Чайковского, в которой предметом воплощения становятся не события лирических сцен, но особая атмосфера, вызывающая музыку, а предметом поисков — не характеры, но состояния человеческой души. Тем самым Асафьев обнаружил два главных открытия, совершенных Чайковским в этой опере. «Онегин» — это первая опера, посвященная ностальгии по прошлому, «Онегин» — это первая опера, предугадавшая возможности театра будущего. Не случайно она так влекла Станиславского, гения сценической атмосферы, выбравшего именно «Онегина» для открытия своей оперной студии. Но воплотить в «Онегине» ностальгию и стремление к будущему одновременно не удавалось никому. И только в записи 1970 года эта попытка представляется осуществленной.

* Жак Лоншам. «Евгений Онегин» в постановке «Большого театра». «Монд», 25 декабря 1969.

** Рене Сервен. «Евгений Онегин» в постановке Большого театра». «Орор», 25 декабря 1969.

*** «Эта ночь в опере». «Аврора», 24 декабря 1969.

**** М. Шнейдер. «Евгений Онегин». «Комба», 25 декабря 1969.

В парижском «Онегине» элегическая атмосфера возникала сама собой, без усилий. Но ее носителями со всей очевидностью становились не главная героиня и даже не музыкальный руководитель спектакля, а молодые певцы, исполнявшие Ленского и Онегина. Именно благодаря им опера о том, как обманывает юность, опера, прославляющая все обольщения этого обмана, из хрестоматийных сцен с известным концом превращалась в роман с открытым финалом. Пение молодых иллюстрировало ситуацию выбора и заключало в себе множество разнообразных возможностей дальнейшего развития вокального сюжета.

Есть особая психологическая достоверность в том, как Атлантов исполняет Ленского. Он сильно трогает сиюминутным вокальным обаянием и еще сильнее — обаянием прекрасных обещаний. В его голосе много красоты, пленяющей бессознательно и бескорыстно, еще не умеющей любоваться собой и оттого — совершенно неотразимой. Его вокальная природа, кажется, одновременно располагает как к тонкости, так и к масштабной подаче звука. А кроме того, исполнение Атлантова очевиднее, чем пение других молодых солистов его поколения, оставляет ощущение мощи, до поры не осознавшей свою силу.

Из этих неясных и даже противоречивых черт на гастролях в Париже складывался новый образ артиста Большого театра, возникал новый стиль исполнения, формировавший свои основные принципы прямо на глазах у публики «Гранд Опера». Этот новый стиль был окружен той музыкальной атмосферой, в которой максимально ярко обнаруживались его еще не полностью выявленные черты.

Тревожное мироощущение современного человека в этом «Онегине» вытесняло привычную элегическую ностальгию, не являющуюся предметом раздумий дирижера. Утраченные формы жизни его не влекли. Солисты воссоздавали их, но музыка их не оплакивала.

Новое в «Онегине» — прежде всего представление о сценическом времени и ритме, более сжатом, более драматичном. Выработанное современностью, наиболее полно выраженное в музыке Шостаковича или в музыке Прокофьева, это представление, быть может и неосознанно, впервые было введено в широкий музыкальный обиход. Несмотря на то что Ростропович снизил привычные темпы отдельных сцен, музыка Чайковского не утратила, а приобрела динамику. Парижские и отечественные рецензенты, все как один, водили хороводы вокруг музыки Ростроповича, как вокруг костра. «Пламенность», «теплота», «яркость», «огненные краски», «оркестр — страстный участник драмы», «смелый и волевой напор», «резкие эмоциональные сдвиги», «все крупно, остро, предельно экспрессивно», это — слова из критических статей. Они оставляли впечатление новизны и свидетельствовали о том, что Ростропович одним из первых почувствовал новую ситуацию и сумел овладеть энергией, которой так щедро наделены были молодые певцы. Об этой молодой энергии он и поставил своего «Евгения Онегина».