Вильгельм Кейтель - Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945

• Название: Мемуары фельдмаршала. Победы и поражение вермахта. 1938–1945
• Автор: Вильгельм Кейтель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-9524-1420-6

Вильгельм Кейтель – начальник штаба Верховного командования вермахта (ОКВ). Был приговорен к казни через повешение. Мемуары генерал-фельдмаршала написаны за несколько недель до приведения приговора в исполнение в тюрьме Нюрнберга.

В книге представлены переписка Кейтеля с родными и составленные им документы военно-стратегического и организационного характера.

---

В первой половине сентября состоялся ежегодный съезд партии рейха, только на этот раз он служил одновременно маскировкой нашего военного сосредоточения в зоне проведения «учений», которые были спланированы таким образом, чтобы в одно время казалось, что общее направление учений обращено к чешской границе, а в другое – в противоположную сторону.

Незадолго до этого майор фон Лоссберг и я привезли в дом фюрера в Мюнхене точное временное расписание событий варианта «Зеленый» [операция против Чехословакии]. Этот график подробно описывал все необходимые шаги наземных и воздушных сил, передвижения войск и приказы, которые нужно издать, и т. д., начиная с даты наступления, дня «Д», и в обратной последовательности .

Этот график был обусловлен двумя характерными принципами:

1. Когда станет невозможным и дальше скрывать перемещения наших войск?

2. Как долго может действовать приказ, останавливающий движение войск?

Этот список критических дат должен был служить Гитлеру проводником, чтобы он проводил свои дипломатические меры в согласии с раскручиванием этого главного военного плана.

Я показал ему, как будет работать график (он был разработан Йодлем в тесном сотрудничестве с боевыми службами). В соответствии с этим планом Гитлер только назначал день «Д», и весь план начинал отлаженно работать, как часовой механизм; и можно было бы в любой день посмотреть, что должно произойти и когда.

Гитлер был удовлетворен этой «программой» и без дальнейшей суеты отпустил нас. В тот раз я впервые увидел убранство его скромной квартиры. После быстрого обеда в ближайшем ресторане Лоссберг и я этим же днем уехали в Берлин по скоростной автостраде; это был тяжелый день.

На съезде партии [в Нюрнберге], на котором я в этом году также был обязан присутствовать, Гитлер спросил у меня, внес ли Генеральный штаб поправки в оперативный план в соответствии с его пожеланиями. Я позвонил Гальдеру, и он сказал мне, что нет: они не успели сделать это вовремя, поскольку нужно было выпускать приказы. Я спросил у Гитлера разрешения слетать в Берлин и лично поговорить с Браухичем; я воспользовался предлогом, что по соображениям безопасности было бы неразумно пользоваться телефоном. Я твердо решил не возвращаться в Нюрнберг, не добившись своей цели. Я поговорил с Браухичем наедине, и он осознал ту ситуацию, в которой мы оба теперь находились; он пообещал немедленно поговорить с Гальдером на эту тему. Но когда я позвонил ему двумя часами позже, чтобы узнать его последнее решение, с которым мне нужно было лететь обратно в Нюрнберг, он отверг любые предложения по изменению плана; что было совершенно невероятно, и я должен был сообщить об этом Гитлеру.

Теперь я уже знал фюрера лучше, чем раньше, и я знал, что он не удовлетворится таким ответом; и именно так и произошло. Браухичу и Гальдеру было приказано прибыть к нему в Нюрнберг на следующий день. Разговор между ними начался в отеле «Дойчер Хоф» незадолго до полуночи и продолжался несколько часов: Гитлер убеждал этих упрямцев спокойной и подробной лекцией об использовании современной боевой кавалерии (другими словами, бронетехники); я уже предлагал им вполне компромиссное решение и теперь сожалел о потере такого количества времени, особенно ночью, на то, чтобы, как я и предсказывал, в конце все их сопротивление и все их неоправданное упрямство потерпело крах, с закономерной новой потерей авторитета обоих. К трем часам стало слишком поздно: Гитлер потерял терпение и в категорической форме приказал им объединить бронированные формирования, как он того требует, и использовать их как комбинированные соединения в прорыве через Пльзень. Он отпустил этих господ холодно и мрачно. Когда мы в вестибюле утоляли жажду после поражения в этой битве, Гальдер дрожащим от возмущения голосом спросил у меня: «Чего он на самом деле хочет?» Я был так сердит, что возразил: «Если ты все еще действительно не понимаешь, тогда мне жаль тебя».

Только теперь Браухич внес изменения. Новые приказы были тотчас же составлены, и требования Гитлера были в полной мере удовлетворены. Когда Гальдер переписывал эти приказы, я мог только спросить у Браухича: «Почему вы спорили с ним, если вы знал, что битва уже заранее проиграна? Никто не думает, что из-за этого будет какая-либо война, поэтому все это дело не стоит не больше мелкого арьергардного боя. Ты швыряешь свои козыри в совершенно бесполезных жестах, и в конце концов ты все-таки сдашься на том же самом месте; и тогда, когда это действительно будет вопросом жизни и смерти, твоему противостоянию не хватит необходимого авторитета, чтобы быть действенным».

Я описал это происшествие детально только потому, что оно иллюстрирует характерный пример (спор, который не был даже первого порядка) признаков тех условий, в которых мы должны были работать с Гитлером. Если в его голове возникала идея, ни один человек на земле не мог разубедить его; он всегда поступал по-своему, независимо от того, одобряли это его советники или нет.

Во второй половине сентября [на самом деле 22-23 сентября 1938 г.] Чемберлен нанес нам второй визит, на этот раз в Годесберге, на р. Рейне. Браухич выделил меня и Штюльпнагеля как наблюдателей на случай, если будут обсуждаться военные мероприятия, таким образом, у меня, по крайней мере, было с кем поговорить во время политических дискуссий, которые продолжались несколько часов подряд и на которые мы, военные, никогда не допускались. Ближе к вечеру произошел опасный момент напряжения из-за телеграммы из Праги о мобилизации чешской армии. Пока я звонил Йодлю и договаривался с ним, чтобы прояснить ситуацию у нашего военного атташе в Праге, Гитлер диктовал письмо британскому премьер-министру о том, что он считает себя полностью свободным в действиях и, если необходимо, будет готов защищать интересы Германии силой оружия, если текущие переговоры будут сорваны мобилизацией чехов. К счастью, это донесение было опровергнуто Йодлем и самим Чемберленом, в итоге переговоры возобновились на следующий день и закончились если не с окончательным решением, то, по крайней мере, с созданием приемлемой базы для избежания войны. С наступлением сумерек мы вылетели обратно в Берлин, совершив круговой облет бушевавшей над всей страной грозы; это было потрясающее зрелище, наблюдать электрические разряды с высоты больше десяти тысяч футов [более трех километров] с молниями, вспыхивающими и выше, и ниже нашего самолета.

На следующий день я поехал в гости к директору [главному управляющему] компании «General Electric» Люентичу поохотиться на оленя, и на второй день, в местечке Д., под Берлином, я подстрелил самого большого оленя в своей жизни; мне это показалось хорошим знаком в приближавшемся решении чешского вопроса.

Как известно, в конечном счете вмешательство Муссолини привело к переговорам в Мюнхене между четырьмя политическими деятелями в доме фюрера на Кениглихерплац в конце сентября. Единственный политик, которого я еще не знал, был М. Даладье, с которым меня познакомил французский посол Франсуа Понсе, когда мы все выпивали у маленькой буфетной стойки. Я не присутствовал на переговорах, несмотря на то что Геринг принимал в них участие. Итог их [то есть переход к Германии Судетов] хорошо известен, но я не думаю, что широко известно, что именно Даладье был тем, кто в конечном счете смягчил жесткую позицию британского премьер-министра по вопросу Судет, сказав: «Мы не допустим войны из-за этого, чехи должны просто отступить. Мы просто обязаны вынудить их согласиться пойти на уступки». Шмундт записал эти слова, когда они ушли.

На этой конференции послов, где решалось, какие территории должны быть переданы, было представлено и наше военное Верховное командование, потому что, хотя этнические и языковые барьеры были определяющими факторами, новый стратегический рубеж и отсечение чешских приграничных укреплений играли важную военную роль: я отдал указания, и они при посредстве моего наблюдателя служили точкой отсчета для сотрудников нашего министерства иностранных дел. Весьма ценная услуга, оказанная нам Франсуа Понсе в обеспечении признания германских требований, и его шутливая угроза остальным: «Ну-ка, торопитесь! Старик (Гитлер) уже едет в Берлин» – все это уже история. На самом деле Франция не стремилась вступать в войну из-за проблем Германии на востоке; Гитлер осознавал это и безоговорочно верил в пассивность Франции – он неоднократно заверял их, что он никогда не развяжет войну с ними из-за Эльзас-Лотарингии – это стало пагубным для итога дипломатических переговоров по польской проблеме, поскольку после Мюнхена Англия стала думать совсем по-другому и вынудила Францию присоединиться к своему лагерю.

Я уверен, что быстрый прогресс, достигнутый нами с лета 1938 г. в строительстве западных укреплений, и масштаб рабочей силы и материальных затрат, выделенных нами для них, – все это существенным образом повлияло на французов, заставив их пересмотреть договор о союзе, который они гарантировали Чехословакии[11].