Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

• Название: С Антарктидой — только на Вы
• Автор: Евгений Кравченко
• Жанр: Путешествия и география

Посвящается 50-летию отечественных исследований Антарктиды

Кравченко Е. Д. Карпий В. М.

С Антарктидой — только на «Вы»: Записки летчика Полярной авиации / Кравченко Е. Д., Карпий В. М. — М.: «Издательский дом «Парад», 2006. — 688 с.

Эта книга о мужестве и героизме, о верности долгу и высочайшем профессионализме, о победах и поражениях, одержанных летчиками отечественной Полярной авиации в небе Арктики и самого сурового, загадочного и жестокого материка Земли — Антарктиды. В книге нет ни одного вымышленного персонажа, ни одной выдуманной истории — в ней правда и только правда, рассказанная одним из самых выдающихся полярных летчиков страны Е. Д. Кравченко.

Каждый из читателей найдет в ней для себя то, что хочет, если ему близки такие понятия, как романтика, любовь к небу и высоким широтам, честь, совесть, дружба...

В этой книге собрана мудрость нескольких поколений авиаторов, служивших верой и правдой делу освоения высоких широт. В ней — пример того, как можно и нужно прожить свою жизнь...

УДК 91/882 ББК 26.89(0)/84(2Рос-Рус)

© В. Д. Кравченко, 2006 © В. М. Карпий, 2006 ISBN 5-8061-0068-5

---

— Быстрее! Быстрее! — ору я. — Что вы копаетесь?!

Взгляд на часы. Мы стоим уже полминуты — бесконечно долго... Я почти физически ощущаю, как стремительно остывают двигатели и как все плотнее лыжи прикипают к тоненькой корочке наледи.

В тумане зияет открытая дверь.

— Быстрее! — не выдерживаю и снова срываюсь на крик. Хлопает дверь. В грузовой кабине становится темно. Бортмеханик, штурман — на месте. Пустохин?! Юра плюхается в свое кресло. Рот широко открыт, грудь ходит ходуном... Я знаю, как ему сейчас тяжело. «Только бы не прихватило морозом легкие», — молю я, помня свой опыт, заработанный в девятой экспедиции, на «Комсомольской». Колб? Все на месте. Взглянул на часы — мы потеряли больше минуты.

— Валерий?

Белов поднимает руку, с его стороны путь свободен.

— Взлетаем!

Добавляю мощности двигателям. Ил-14 охватывает дрожь, но он — ни с места. «Черт! Неужели?!» Добавляю еще, чувствую, как самолет изо всех сил рвет лыжи, впаянные в наледь. «Ну, милый, вытаскивай свои лапы!» — молю я его и медленно, очень осторожно, подаю еще чуть вперед рычаги газа. Любое нерасчетливое движение — и металл не выдержит. Я глубоко вдохнул безвкусный холодный воздух и зажал в себе этот вдох. Дрожь машины усиливается, я слышу, как она начинает скрипеть и вдруг чуть заметно трогается вперед. Ну, теперь — полный газ! Ил-14 облегченно вздыхает и начинает набирать скорость. Он сделал свое дело, теперь очередь за мной и бортмехаником: сработаем синхронно — уйдем в небо. Скорость нарастает: 80, 90... Энергично беру штурвал на себя, и Ил-14 послушно поднимает нос. Полоса набегает все быстрее: 100 километров в час, 110, 120...

— Закрылки 20!

Маслов мгновенно выполняет команду. Машина слегка «вспухает».

— Взлетный!

Виктор добавляет обороты двигателям, я в унисон с ним — газ, и Ил-14 отрывает лыжи от полосы. Удерживаю его низко над ВПП, чтобы он быстрее смог набрать нужную скорость: 150, 160, 170...

Плавным движением штурвала перевожу машину в набор высоты, наскребаю 7 метров:

— Убрать шасси!

Машина слегка проседает и тут же начинает быстрее уходить вверх. Наскребаем 25 метров.

— Закрылки — в три приема!

Бортмеханик ювелирно выполняет команду. Идем пока по прямой. Высота 100 метров. С легким креном разворачиваем Ил-14. Прошли над станцией, покачали, как всегда, крыльями оставшимся «восточникам», легли на курс.

— Валерий, порули, — сказал я Белову и откинулся на спинку кресла. Только теперь я позволил себе перевести дух. Голову сжало словно тисками, с шумом ударила кровь в висках, вспухли вены, заныла спина, проснулся кашель. Я закрыл глаза, пытаясь расслабиться, но ничего не вышло: расплавленная добела диким морозом пустыня накатывала волнами на меня, не давая передышки.

Аркадий Иванович тронул за плечо:

— Командир, пойдем попьем чайку.

Я вышел в грузовую кабину. Больной лежал закрыв глаза. Под ними — черные круги, тоненькими синими ниточками на бледном лице просматривались губы. Маврицын тяжело дышал, растирая ему руки.

Горячий чай показался мне божественным напитком после того, как я хлебнул морозного, безвкусного, дистиллированного воздуха «Востока».

— Ты зачем целину лыжей цеплял? — вдруг спросил Колб.

— А ты заметил?

— Заметил. Машину-то дернуло.

— Хотел попробовать, как она себя будет вести, если ее потащит в сторону на взлете.

— Рискованный эксперимент.

— Зато теперь я знаю, что можно делать на «Востоке» при таких морозах, а чего нельзя. Если аэродром не готов, нечего туда соваться.

Я знал, что за нашим полетом очень внимательно следили и обменивались информацией, но нас не беспокоили. Первую сводку дал Шамонтьев:

«Молодежной», 17 марта 09 ч 50 мин. =

Весьма срочно.

3 пункта:

Ленинград, ААНИИ, Короткевичу=

НЭС, «М. Сомов», Максутову=

ТХ «Эстония», Галкину

В 03 ч 48 мин мск, 17 марта, Ил-14 41808 КО Кравченко, КК Белов вылетели из «Мирного» на «Восток». Кроме экипажа на борту самолета инженер Колб, врач Маврицын. В 08 ч 55 мин посадка на «Востоке». 09 ч 30 мин взлетел с «Востока», взял курс на «Мирный», больной на борту=

17 марта, Шамонтьев-

Я не поверил глазам — неужели мы были на «Востоке» всего 35 минут?! Мне показалось, что прошло полвека.

— Женя, — Маврицын окликнул меня, — нельзя ли ниже?

— Нет, Леня, пока нельзя, — я улыбнулся, будто оправдываясь. — Глянь вниз, мы и так идем не выше пятидесяти метров над ледником. Потерпите немного, пройдем «Комсомолку», купол начнет понижаться, а после «Востока-1» быстренько скатимся до 2000 метров.

Через три часа, как я и говорил, мы оказались на этой высоте, больному стало легче дышать, с лица начала уходить синева. Мы тоже почувствовали себя лучше. Я тронул за плечо Пустохина:

— Ты как?

— Нормально, командир, — прохрипел он. — Откашлялся.

Надо бы «вломить» ему по первое число за то, что нарушил все нормы поведения на «Востоке», но в душе я оправдывал безрассудно смелый рывок Пустохина. Страшным в его поступке было то, что он бежал, ничем не прикрывая нос и рот. Почти наверняка он должен был обжечь морозом, стоявшим на станции, легкие. Когда обморозишь лицо, руки — это больно, но слезет кожа и все зарастет. Если же прихватит легкие — начинается необратимый процесс, человек гаснет на глазах.

— Ему повезло, — сказал Маврицын, — обошлось. Но я таких героев убивал бы из рогатки, — он улыбнулся. У меня же ругать Юру, как говорится, язык не поворачивался: парень хотел сделать, как лучше. И сделал... Рискуя собственной жизнью ради спасения человека, которого он никогда не видел.

В «Мирный» вернулись к вечеру. Стояла ясная, ветреная погода, пейзаж, который разворачивался перед нами, был красив какой-то суровой, мужественной красотой. Антарктида, сыграв с нами тяжелейшую партию, ставкой которой была жизнь человека, словно смирилась с тем, что выиграть ей не удалось, и теперь спокойно лежала, демонстрируя свои красоты. Но они нас не трогали — события последних нескольких суток выжали из каждого остатки душевных и физических сил и единственным желанием, которое заслоняло собой весь окружающий мир, все его красоты, было желание хоть немного передохнуть.

Когда мы приземлились, больного тут же увезли в медсанчасть, а мы, передав машину Коле Ларину, сразу уехали на отдых. Сил не осталось даже на то, чтобы принять поздравления тех, кто вышел нас встречать. Как только забрались в вездеход, я провалился не то в сон, не то в какое-то забытье. Очнулся, когда наступила тишина.

— Приехали, командир, — Белов осторожно тряс меня за плечо.

— А-а, да...

Убедившись, что ребята нормально устроены и легли спать, я пошел к Зусману. Полдела сделано, мы выхватили Родина с «Востока», но еще в полете Маврицын сказал мне, что его надо вывозить в «Молодежную», а потом — на корабль и в Ленинград. Да и нам нужно, как можно скорее, прорываться в «Молодежку» — стремительно надвигалась зима, циклоны, словно спущенные Антарктидой с цепи, метались у побережья, и любой из них мог надолго «запечатать» нас в «Мирном». И тогда корабли уйдут без нас, а ведь так хочется домой.

Юрий Михайлович ждал меня, подошел к столу, взял пачку радиограмм и протянул мне:

— Это — вашему экипажу и тебе персонально.

Я стал читать и у меня горло перехватило от волнения.

«Восток», 17 марта, 15 ч 00 мин.=

Москва, объединенный Мячковский авиаотряд=

Москва, Министерство гражданской авиации=

«Молодежная», Шамонтьеву=

НЭС «М. Сомов», Максутову=

ТХ «Эстония», Галкину=

Ленинград, ААНИИ, Короткевичу.

Дорогой Евгений Дмитриевич, настоящий наш друг Женя. Все мы бесконечно благодарны тебе, твоему экипажу, восхищены твоим профессиональным мастерством, инженерным расчетом, мужеством. Твой рекордный полет, посадка на «Востоке» в рекордно экстремальных условиях (давление, высота, температура, абразивность снега будут даны дополнительно) при выполнении санрейса, взлет с плохо подготовленной ВПП (хотя мы трое суток без сна и отдыха старались гладить, брызгать водой, опалять 70-градусный снег огнем факела) — твой подвиг во имя спасения человека будет символом 25-летия «Востока», останется в истории антарктической авиации. Техническая, профессиональная, психологическая, физическая готовность отдельных людей и коллективов к чрезвычайным обстоятельствам будут измеряться и сравниваться с «Полетом Кравченко». Замечательно, что ты грамотно проанализировал погодные условия, технические возможности летательного аппарата, состояние ВПП, мастерство и способности экипажа и принял мгновенно единственно правильное, неповторимое решение, выдал всем короткие ясные команды, при этом соблюдая правило Чкалова: осторожность — лучшая часть мужества.