Евгений Кравченко - С Антарктидой — только на Вы

• Название: С Антарктидой — только на Вы
• Автор: Евгений Кравченко
• Жанр: Путешествия и география

Посвящается 50-летию отечественных исследований Антарктиды

Кравченко Е. Д. Карпий В. М.

С Антарктидой — только на «Вы»: Записки летчика Полярной авиации / Кравченко Е. Д., Карпий В. М. — М.: «Издательский дом «Парад», 2006. — 688 с.

Эта книга о мужестве и героизме, о верности долгу и высочайшем профессионализме, о победах и поражениях, одержанных летчиками отечественной Полярной авиации в небе Арктики и самого сурового, загадочного и жестокого материка Земли — Антарктиды. В книге нет ни одного вымышленного персонажа, ни одной выдуманной истории — в ней правда и только правда, рассказанная одним из самых выдающихся полярных летчиков страны Е. Д. Кравченко.

Каждый из читателей найдет в ней для себя то, что хочет, если ему близки такие понятия, как романтика, любовь к небу и высоким широтам, честь, совесть, дружба...

В этой книге собрана мудрость нескольких поколений авиаторов, служивших верой и правдой делу освоения высоких широт. В ней — пример того, как можно и нужно прожить свою жизнь...

УДК 91/882 ББК 26.89(0)/84(2Рос-Рус)

© В. Д. Кравченко, 2006 © В. М. Карпий, 2006 ISBN 5-8061-0068-5

---

— К нам гости, командир, — сказал второй пилот.

— Вижу. Ничего хорошего от таких встреч я не жду.

— Я тоже.

Но мы ошиблись. После посадки в самолет поднялся руководитель полетов. На его лице сияла улыбка:

— Спасибо, мужики. Крестник ваш будет жить, дела стабильно пошли на поправку. Там вас его родители ждут, чтобы сказать «спасибо».

Вечером, когда мы возвращались из столовой, Пыхтин, ни к кому персонально не обращаясь, вдруг сказал:

— А что, мужики? Хорошая у нас работа...

Мы промолчали. Но мне вдруг вспомнились глаза матери. Нет, не те, умоляющие, а радостные, которые я увидел сегодня.

Из воспоминаний М. И. Шевелева

С чего «пошла» Полярная авиация? С борьбы за самолет.

Двадцать девятый год. Конфликт с «Добролетом»: он пытается нас убедить, чтобы мы купили два В-33, которые для моря совершенно не годятся. Чухновский настаивает на машине автономного базирования «Дорнье-Валъ». Добиваемся ее получения... Командующий ВВС Петр Ионович Баранов, рассвирепев от нашей надоедливости, приказал отправить Чухновского к месту службы в Ленинград в ВВС Балтморя и запретил без его личного разрешения выезд оттуда. Чухновский успел перед отбытием «в ссылку» рассказать о наших замыслах Ивану Михайловичу Гронскому, главному редактору «Известий». Приходим мы с Алексеевым в «Известия», выкладываем перед главным редактором документы, переписку, раскрываем позиции всех сторон.

— Все понял, — сказал Гронский. — Я переговорю с Горьким.

А у Горького сложилось о Чухновском отличное впечатление, когда тот после спасения остатков экспедиции Нобиле побывал на Капри. Горький выслушал Гронского, с которым был дружен, и взвился: «Сейчас же буду звонить Сталину». И это — поздним вечером... «Еле отговорили — рассказывал потом Гронский, — не звонить прямо Сталину». Решили утром позвонить Ворошилову. Тот выслушал Горького, позвонил Баранову... Сразу же последовало распоряжение вызвать Чухновского в Москву, отправить его в Севастополь и выделить «Дорнье-Валь». Радость нашу можно понять: вчера еще доброе дело, казалось, находится на краю гибели, а сегодня самолет получили и «Полярку» создали.

Взлет «по-полярному»

Арктика научила меня многому и, в первую очередь тому, что в высоких широтах такое понятие, как «надо», стоит на несколько порядков выше, чем «не могу».

Когда мы из очередного полета на дрейфующую станцию вернулись на остров Средний, наш домик показался мне раем. Есть не хотелось, хотя еда ждала в столовой. Единственное желание, которое ломает, подчиняет себе все остальные, — это тяга ко сну. Двенадцатичасовой полет ночью вглубь Арктики выматывает тебя до последнего предела. Поэтому, приземлившись и сдав машину техникам, мы побрели к себе, сладко предвкушая тот момент, когда тело нырнет в постель, а голова коснется подушки.

Я уже разделся, в полусне рухнул в койку, но в этот момент к нам ввалился наш командир эскадрильи Женя Журавлев, внеся с собой морозные клубы пара:

— Отставить сон, ребята, — сказал он таким голосом, что моя полудрема улетучилась в один миг, — есть работа.

Мы нехотя поднялись. Усталость режет, жжет веки, они закрывают глаза, опускаясь под собственной тяжестью.

— Раскололо ледовую базу у Якова Яковлевича Дмитриева, — Журавлев говорит так же устало, но за этой усталостью угадывается приказ. — Надо срочно подбросить к его соседу Василию Федоровичу Брыкину «гладилку» для подготовки запасного Дмитриевского аэродрома. Все, что мы привезем, ему перебросят вертолеты. Лететь надо немедленно.

Я все понимаю: и то, что Дмитриеву нужна быстрая помощь, и то, что оказать ее кроме нас некому — на Среднем только наш экипаж Ил-14. Сознание лениво перелистывает все «за» и «против» этого полета, а руки уже привычно достают из-под кровати торбаса, натягивают комбинезон, обувают, одевают мое тело. Сна как не бывало, тело покорно подчиняется сознанию и дает подготовить себя к неожиданному вылету. Встаю, бросаю прощальный взгляд на подушку... «Все, теперь мы встретимся с ней не скоро», — и от этой мысли на душе как будто становится легче. Надо лететь — значит, надо.

— Женя, пока экипаж принимает загрузку, пойдем к метеорологам. К Журавлеву я относился особенно тепло, с чувством уважения и легкого восхищения. Он был не только необыкновенным человеком, но и неординарным летчиком. Казалось, природа непостижимым образом сумела вложить в этого совсем еще молодого человека весь набор талантов, которыми обладали многие старые полярные асы. Только у них эти таланты встречались по одному, а Журавлеву Господь Бог «отвалил» все разом. Он умел учиться и схватывать сложнейшие слагаемые летного мастерства с полуслова. Так же он умел и учить — просто, доходчиво, образно. На его долю выпадало немало ситуаций, из которых не многие смогли бы выйти с честью, он — выходил. Как результат — в него поверили экипажи, люди, с которыми ему приходилось работать, и эта вера помогала решать Журавлеву казалось бы нерешаемые задачи, как к примеру, наша сегодняшняя. По всем правилам мы свою санитарную норму отлетали, но Журавлев сказал: «Надо...»

Взлетели через сорок минут. За это время я успел продрогнуть, хотя мороза и не боялся. Значит, устал. Фары прочертили свой след, врезая белые полотнища света в перевивы снега на ВПП, и мы легли на курс — в Северный Ледовитый.

— Бортмеханик, кофе готов?

— Готов, командир.

— А спички у тебя есть? — спросил я.

— Зачем?

— Как только веки у меня начнут смыкаться, ты между ними их вставь, будь другом.

— Непременно. Если сам не засну.

«Топать нам к Брыкину часиков пять, — думаю я. — Хорошо, если сразу его найдем...»

Монотонный гул двигателей убаюкивает, кабина отогрелась, ее тепло обволакивает все мое существо, а какой-то тихий внутренний голос нашептывает: «Ты только немножко вздремни и сразу проснешься...»

— Штурман, курс?

— Что? А... Да... девяносто три градуса.

— Бортмеханик, сходи погляди, как там двигатели себя ведут, а заодно принеси нам с Кравченко кофейку...

Я понимаю, чтобы мы не заснули, Журавлев ищет сейчас работу каждому из нас. История знает случаи, когда заснувшие экипажи или просыпались слишком поздно, или так, во сне, и уходили в мир иной. И все же мы с командиром смогли минут по сорок поочередно вздремнуть в своих креслах. Хуже всего штурману — малейший сбой в его работе может привести к потере ориентировки, а в полярном районе восстанавливать ее очень непросто.

... К утру подошли к «брыкинской» льдине. На ней — идеальный порядок. Ан-2, по линеечке выстроены, как солдаты, палатки, мачты... Прошлись над ними, разбудили гулом своих моторов. Василий Федорович тут же вышел на связь: «Приветствуем гостей. Приглашаем на посадку. Полоса в порядке».

В конце 60-х и в 70-е годы в Северном Ледовитом океане авиация обеспечивала не только постоянно действующие дрейфующие полярные станции, организованные Арктическим и Антарктическим НИИ, но и временные базы различных ведомств, изучавших эту область Арктики. Как правило, работали они в весенний период, с начала марта до конца мая, и требования по подбору льдин для них были мягче, чем для тех, что шли в длительный дрейф. Начальниками таких временных баз назначали очень опытных людей, а работой авиации на них руководили командиры отрядов и эскадрилий. Каждый авиационный начальник в своем районе имел кроме основной льдины несколько запасных в радиусе 100 — 200 км на случай разлома базового аэродрома. В их подчинении находились самолеты Ли-2, Ан-2, вертолеты Ми-8, а всю транспортную работу по их обеспечению с береговых аэропортов выполняли Ил-14.

Вот к одной такой из временных баз мы и прилетели.

— Давай, Женя, повнимательней поглядим, где садиться будем, — бросает Журавлев.

Уже с первого прохода над ледовой ВПП мы увидели, что она расколота, а ее концы сначала развело, а потом сдвинуло.

— Василий Федорович, куда же ты нас приглашаешь? — в голосе Журавлева ни тени улыбки. — Полосочку твою пополам раскололо!

— Не может быть, — доносится со льда.

— Разводья на ней...

— Сейчас сам посмотрю.

Мы делаем круг. Через несколько минут взлетает Ан-2, пилотируемый Брыкиным.

— Да, ребята, — слышим сквозь потрескивание помех расстроенный голос Василия Федоровича, — плохо дело. Топлива у вас сколько?

— Достаточно, — Журавлев подчеркнуто спокоен, а это с ним случается, когда надо быстро просчитать ситуацию и выбрать единственно верное решение. — Ты вот что, Василий Федорович, садись и замеряй то, что осталось от полосы, своими ногами, а мы с воздуха сделаем то же самое.

Прошли над оставшимся целым куском ВПП, скорость Ил-14 перемножили на время его прохода... Измерения Брыкина и наши совпали — ВПП меньше минимальной длины, при которой возможна посадка Ил-14 и, что еще хуже, — взлет.

— Садиться будем со стороны торосов, — Журавлев говорит это так, будто ему приходится совершать подобные посадки чуть ли не ежедневно. — Если зайдем с той стороны, где полоса разломана, и посадка будет жесткой — льдина под нами может обломиться... Поэтому пробег при посадке придется делать в сторону полыньи. Другие предложения есть?