Хелене Ури - Лучшие из нас

• Название: Лучшие из нас
• Автор: Хелене Ури
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-367-01337-5

Большой роман из университетской жизни, повествующий о страстях и огромных амбициях, о высоких целях и цене, которую приходится платить за их достижение, о любви, интригах и умопомрачительных авантюрах.

---

— А исследования положения языка указывают на то, что и артикуляционно эти два звука становятся все более похожими, — заключила Ринкель.

— Положение языка, — повторил Пол, как глупое эхо, и ненадолго задержал взгляд на щели между ее розовыми губами, после чего собрался и спросил: — А вы знали, что в восточно-норвежских диалектах существует двадцать две пары слов, которые различаются только звуками «ч» и «щ»?

— Да, — ответила Ринкель. — Конечно, я это знала.

Он опустил взгляд на сиденье, на ее ногу в серых брюках и ощутил короткий, но очевидный всплеск желания. Он улыбнулся ей. Она тоже улыбнулась, а потом сказала что-то о той немецкой диссертации и двойных транзитивах. Оставшуюся часть пути они очень серьезно обсуждали статью из журнала «Знание» и пытались перещеголять друг друга, вспоминая подробности. Она помнила статью гораздо лучше, чем он, Полу это нравилось и не нравилось одновременно, и он поймал себя на том, что сам себя оправдывает тем, что не слишком внимательно читал эту статью.

Не прерывая беседы, они подошли к стойке регистрации в здании терминала аэропорта Гардемуэн, Пол говорил о возможности создать универсальную грамматическую таблицу сложности.

— Я думаю, он глубоко и всем сердцем любит ее, — внезапно произнесла Ринкель, — просто он человек, который ненавидит свою старость, ненавидит то, что ему помогают молодые и сильные мужчины.

Пол улыбнулся ей, улыбнулся ее темным волосам, падающим на лоб, ее бровям, похожим на две большие горизонтально расположенные скобки, ее ясным глазам. Они больше не произнесли ни слова о таблицах сложности, их глаза всего раз встретились, они долго смотрели друг на друга, а затем вместе прошли регистрацию и досмотр багажа. Может быть, обоим хотелось сказать что-то еще, но ни один из них этого не сделал.

У выхода на посадку сидел Ханс Хольстейн. Это третий из четырех представителей кафедры футуристической лингвистики, которые ехали на конференцию (Паульсен должен был присутствовать на заседании кафедры, поэтому его ждали только на следующий день).

Хольстейн всегда хорошо одет, часто носит прекрасно начищенные ботинки с пряжками, а на шее у него был обычно повязан шелковый платок. Сейчас на нем был шелковый шарф с рисунком в стиле пейсли, он страдал кислой отрыжкой, а в руках держал бокал красного вина. Ханс Хольстейн — довольно незначительная личность как для этой истории, так и для кафедры, да и вообще в жизни. Он ровесник Ринкель, но не обладает ее талантом, он — типичная посредственность, получившая постоянную работу в те времена, когда занять ученую должность на историко-философском факультете было сравнительно легко. Он страдает от двух вещей, и они имеют большое значение для того, что скоро случится, для той роли, которую он сыграет в истории Пола Бентсена и Эдит Ринкель: проблемы с пищеварением и необузданная ревность.

Хольстейн обожает жирную калорийную пищу. Перед встречей с Эдит Ринкель и Полом Бентсеном Хольстейн съел целую лазанью, истекающую жиром, с двойным слоем сыра. Он слопал ее жадно и очень быстро, почти не жуя, прожорливо поглощая огромные куски, следя глазами за людьми, снующими вокруг со своими сумками и чемоданами. Лазанья была превосходна. Но когда чувство удовлетворенности и приятной сытости пошло на убыль, Хольстейн почувствовал, что объелся: низ живота налился тяжестью, что сопровождалось отрыжкой с запахом полупереваренного сыра. Рыгая, он прошествовал к выходу номер 46, откуда должен был отправляться самолет, купил маленькую бутылочку вина и уселся ждать.

Он стал думать об Эдит, которая, как он знал, должна была вскоре появиться в аэропорту. Однажды в студенчестве на загородном празднике в районе Свартора он сделал неуклюжую попытку приударить за красавицей Эдит Ринкель. Он довольно резко его отшила, и он так и не смог забыть обидных слов, которые Эдит прошептала ему в тот раз.

Хольстейн заметил Эдит и Пола, стал разглядывать их своими безучастными маленькими глазками, с определенным усилием поднялся и пошел к ним навстречу.

— Привет, — сказал Пол.

— Ну что, Эдит, — проговорил Ханс Хольстейн, коротко кивнув Полу. — Путешествуешь в сопровождении юноши?

Это походило на невинную констатацию очевидного факта, но в действительности это было обидное высказывание, вызванное отчасти ревностью, которую Хольстейн испытал, увидев мило болтающих Эдит Ринкель и Пола, а отчасти неприятным давлением в его брюхе. Эдит Ринкель мгновенно застыла в молчаливой неприступности. Хольстейн похлопал по стулу, стоящему рядом с ним, Пол опустился на него, а Ринкель уселась наискосок от них.

Хольстейн с воодушевлением рассказывал об Австрии и о семинаре по фонетике в Зальцбурге, в котором участвовал в молодости.

— Но я уже давно не путешествовал, — доверительно сообщил он Полу и, тактично подавляя отрыжку, заглотил кусочек лазаньи, который поднялся у него в горле вместе с желудочным соком. При этом он выпучил красные глаза, как морской окунь. — Не всем приходится путешествовать так много, как некоторым, знаете ли, — сказал он, указывая глазами на Ринкель. — Хотите вина?

— Нет, — ответил Пол.

Хольстейн рассказывал о зальцбургских пирожных:

— Во всех их названиях присутствует слово «Моцарт», и они все усыпаны марципаном и шоколадом.

Пол кивнул.

— Вот только у меня после первого же визита в кондитерскую случился запор, да так и не прошел до конца семинара. Фонетика и метеоризм!

Хольстейн хихикнул и поменял положение ног. Пол вежливо улыбнулся, Ринкель демонстративно молчала и читала газету.

— Надо мне быть поосторожнее в этот раз, — сказал Хольстейн, поправляя шелковый шарф и поглаживая животик.

Пол и Ринкель регистрировались на рейс вместе и, соответственно, получили соседние места. «Да, некоторые умеют устроиться», — весело проговорил Хольстейн, проходя мимо них к своему креслу, расположенному на пару рядов дальше.

Ринкель села у окна, точно так же, как и в поезде. Пол с трудом пристроил свои ноги и улыбнулся Ринкель, которая посмотрела на него пару секунд, не отвечая на улыбку, а потом достала газету и снова стала читать. Пол несколько раз попытался возобновить разговор, который они вели в поезде, но она вежливо, но недвусмысленно отказалась от беседы.

Полу стало нехорошо от злости и нервозности, возможно, прежде всего потому, что чувство общности, испытанное им во время поездки на экспрессе, он придумал сам. Словно ты вручаешь человеку тщательно выбранный подарок, а он бросает его на пол, даже не удосужившись открыть. Пол не привык к тому, что окружающие, в особенности женщины, не ценят предлагаемой им дружбы.

Нет, Полу Бентсену это не нравилось. Он знал, что преувеличивает и Ринкель даже не подозревает, что для него это было нечто большее, чем обычный галантный поток слов в вежливой беседе двух коллег. И, хорошо обдумав ситуацию, он понял, что дело обстоит следующим образом: ему показалось, что между ними зародилась дружба, а может, даже флирт. Он был раздосадован, потому что его обидели, потому что он оказался наивным и потому что ничто не способно разозлить его так, как ситуация, в которой он выглядит смешным. Пол начал нервничать, потому что все-таки сидел рядом со своей начальницей, с которой важно поддерживать хорошие отношения, с человеком, во власти которого загрузить его скучной работой, продлить контракт, уволить или порекомендовать на постоянную должность.

Он боялся ее. Задолго до начала работы на футлинге он слышал рассказы о Ринкель. Говорили, что она способна на невероятные поступки.

Теперь Пол верил этому. Что-то пугающее было в этом желтом блеске слишком светлых глаз, в изгибе шеи. Он чувствовал влечение к Ринкель, это женщина, о которой он думал, которую мысленно раздевал, несмотря на то что она была его начальницей и старше почти на двадцать лет. Несмотря на то, что он боялся ее. А может, именно поэтому.

В самолете по дороге из Осло в Вену ее отстраненная близость заставляла Пола снова и снова думать об одной идиотской детали. Как обычно бывает в подобных ситуациях, чем больше он старался не думать об этом, тем больше этот вопрос занимал его мысли. В действительности это было довольно глупым делом, честно говоря, смешной и незначительной проблемой, на которую жалко тратить время. Речь идет о лингвистическом термине, о научном обозначении языкового феномена. Пол отдавал себе отчет в том, что знает это слово, просто никак не мог его вспомнить. Мы говорим «ирланцы», думал Пол, никто не говорит «ирландцы» — может, за исключением того пенсионера, профессора, специалиста по норвежскому языку (которого в средствах массовой информации называют «профессор-языковед» и часто показывают со спортивным снаряжением), потратившего всю свою трудовую жизнь на то, чтобы ввести в норвежском языке нормы устной речи. Любой норвежец с востока с нормальным темпом речи скажет «ирланцы». «Ирланцы». «Ирланцы». Гаплология? Нет, не может быть, потому что при гаплологии один из двух непосредственно следующих друг за другом сходных слогов выпадает, например «филогия» вместо «филология». Элизия? Метатеза? Ассимиляция? Может, просто выпадение согласного, ведь вместо «ндц» мы просто говорим «нц». Диссимиляция? Он не мог успокоиться, он просто-напросто был не в состоянии отвлечься от мыслей об этом, но ответа так и не вспомнил. Позже ему пришло в голову, что возможно, однозначного ответа и не существует.