Татьяна Буденкова - Женская верность

• Название: Женская верность
• Автор: Татьяна Буденкова
• Жанр: Современная проза

'Звёздочка моя', - говорим своим детям. 'Звезда моя',- любимым женщинам. И знаем цену того пути, по которому надо пронести 'Звездочку', чтобы она стала 'Звездой'. Через тернии к звёздам, если получится…

---

Возле ворот своего дома Акулина остановилась. Девчата и парни, которые еще не разошлись по домам, один за другим исчезали в ночи. Она повернулась к калитке и скорее почувствовала, чем увидела — кто-то стоит в нескольких шагах от неё.

— Не пугайся, это я…

Акулина сама не зная почему, шагнула к дому. И не то чтобы испугалась, а просто мечта, неожиданно превратившаяся в явь, сделала соседний забор, ворота её дома и всё-всё вокруг неправдашным. Ей казалось, что это не она, а кто-то другой на её месте. И виделось и слышалось всё будто бы со стороны.

— Это я, Тимоха, — решив, что она испугалась, не разглядев его в темноте, он шагнул и оказался почти рядом с ней.

Если бы Акулина подняла голову, то, наверное, коснулась бы своим лбом его губ. Она чувствовала его дыхание, как подол, отдуваемый легким ветерком, задевает его сапоги… Молчала секунды, минуты… и через тридцать лет не знает — сколько…

— Ты не думай, я не в обиду и не для насмешки.

Стоять так было невозможно, и Тимофей отошел к воротам. Привалившись к столбу, сунул руки в карманы. Темнота скрывала выражение его лица и глаз. Но голос… Ноги Акулины совсем онемели. Счастье теплой волной накрыло тоненькую фигурку.

— Вставать скоро… — она зачем-то развязала и снова завязала платок.

— Ладно… Не против, если завтра при всех подойду и провожу? — вглядываясь в темень, Тимофей пытался разглядеть её лицо.

Тишину летней ночи нарушали лишь куры, гнездившиеся на насесте.

— Не согласная, значит? — его голос дрогнул.

— Нет, я…я… — от волнения голос у неё пропал, — я киваю…

— Что ж, вставать и мне на заре. Тогда до завтра.

Она кивнула и прошла мимо него в калитку.

Говорят, что Бог любит троицу. Так вот эта ночь была первой из трёх самых счастливых в её жизни. Вторая — ночь перед свадьбой. Ожидание счастья. Заботы родительского дома уже позади, а своих ещё нет. И самое большое счастье — ночь после рождения дочери. Когда после всех дневных волнений и болей они с Тимофеем, положив между собой махонький свёрток, старались затаить дыхание, чтоб не разбудить их доченьку. Как коса из трех прядей, сплелась её жизнь из этих трех ночей. Сплелась и завязалась в тугой узел. Но в тот летний вечер для Акулины всё только начиналось…

После свадьбы жили в доме Тимофея. Родительский дом он решил оставить младшему брату, а для своей семьи построить новый.

Посадили большое поле картошки. Заняли под неё весь надел и огород возле дома. Чтоб урожай был хорошим, под каждый корень, во время посадки положили навозу. Все лето таскала на коромысле воду, поливала, окучивала — и осенью накопали знатный урожай. Было чем кормить скотину и самим кормиться. Ухоженная и сытая корова давала хороший надой. Молоко почти всё продавали, собирая деньги на приобретение стройматериалов для дома.

Устинья в это время уже имела четверых детей, мал мала меньше. Жила очень голодно и Тимофей, видя, как переживает Акулина, велел ей каждое утро кувшин молока относить сестре.

Прошла зима. Жили дружно. Брат у Тимофея был работящий, старался вовсю, зная, что когда молодые построят себе дом, у него останется родительский. Был Тимофей старше Акулины и в первые же недели совместной жизни обсудил с Акулиной, что дитё пока им заводить рано, вот построят дом, тогда и родят. Акулина согласилась, видя тяжёлую, беспросветную жизнь вечно беременной старшей сестры. Однако по молодости лет и темному неведению Акулины Тимофей сам оберегал её, оберегал любя…

Череду воспоминаний прервал шорох в подъезде, кто-то из припозднившихся соседей возвращался домой.

Акулина посильнее натянула на голову шерстяной платок. Волна непонятного беспокойства пробежала по её телу. Уже не чувствовалось тепло батареи, лежать стало невмоготу. Она встала, вернулась в комнату. Устинья дышала тихо, почти бесшумно, подложив под щёку сложенные лодочкой ладони.

Взгляд упал на кровать — и те же подушки, и та же перина, и одеяло то же… Эти вещи хранили память тех ночей. Акулина неслышно подошла к кровати, откинула угол одеяла, разгладила и поправила подушку у стены — это место Тимофея. Она спала с краю, что б вставая первой по хозяйству, зря его не тревожить. А позднее рядом расположилась люлька их маленькой дочери. Тихо-тихо прилегла на край и накрылась с головой. Ночь за окном текла медленно, жизнь прошла быстро…

Акулина лежала и всей душой верила, и не было в мире силы, которая могла бы её разуверить, что Тимофей вернется. Возвернётся, возвернётся…

А воспоминания наплывали и наплывали, хотя за все эти годы не было ни одного дня, часа, минуты или секунды, чтобы она его не помнила. Так и жила в вечном ожидании. И, кто знает, было это её болью или спасеньем от боли. Только Акулина знала — была это любовь, вечная, без начала и конца.

Осенью картошку продавать не стали, а перебрав и просушив спустили в подпол, рассчитывая весной продать дороже. Так оно и вышло. Ещё и Устинье не одно ведро унесли. К лету собрали деньги от продажи молока и оставшейся картошки, и, закупив необходимый материал, приступили к строительству. Вывели стены, поставили стропила, закрыли крышу. Но денег на покупку досок для перекрытия всего потолка и пола не хватило. Поэтому пол оставался земляной. Акулина была несказанно счастлива. Оба мечтали, что опять подкопят денег и достроят свой дом. В это время выяснилось, что Акулина понесла. Свою беременную жену Тимофей старательно оберегал, и все было нормально. Они планировали, что на будущий год Тимофей достроит дом и вся их семья переедет в него жить. Подошел срок, у них родилась дочь. Миновала вторая счастливая ночь Акулины. Девочка росла розовощекой и весёлой. Вот у неё уже косички отросли и Акулина вплетает в них атласные ленты. Однако человек предполагает, а Бог располагает. Тимофея забрали служить в армию. Часть их стояла недалеко и поэтому, выспросив разрешение, Тимофей изредка, отмахав не одну версту, прибегал в деревню, чтобы помочь Акулине. Нравы в деревне строгие и, чтоб не жить в одном доме с молодым и холостым деверем и не наделать по деревне разговоров, она перешла жить в недостроенный дом.

Непокрытый ли земляной пол виной, или так на роду написано, только девочка заболела. Ни подводу, ни лошадь председатель не дал. Дел в хозяйстве не невпроворот. И, оставив девочку на Устинью, Акулина сбивая ноги в кровь, пешком бежала в райцентр — там был медпункт. Условившись, что врач приедет на попутной подводе, не отдыхая, тем же ходом бросилась назад. Врач приехал на следующий день, выписал лекарства. Сказал, что дело серьёзное, и он на днях наведается с какой-нибудь попуткой. Акулина собрала все свои сбережения и вместе с врачом вернулась в райцентр. Купила выписанные лекарства и опять пешком бежала домой. Третий, четвёртый, пятый день… Жар не спадал. Потное, малиновое от жара личико дочери таяло день ото дня. Приехавший врач выписал новые лекарства и сказал, что достать их, наверное, она не сможет. Но Акулине повезло — она купила нужные таблетки.

Тимофей получил письмо жены — написанное печатными буквами, Акулина окончила только два класса приходской школы. Писала, что дочка горит, лекарства не помогают: "Как быть — присоветуй?" И столько боли в каждой неровной букве и кривой строчке. Но командир и слушать не стал. Не мужичье это дело с детскими соплями валандаться. Только не было для Тимофея такой мировой проблемы, которая бы стала ему дороже этих двух людей — жены и маленькой дочки. На попутке, на подводе, пешком, добравшись до райцентра побежал в медпункт. Врач сказал, что теперь как бог даст.

— Где взяла твоя Акулина таблетки, которые я выписывал без всякой надежды, что их можно достать — не знаю.

Не дослушав врача, Тимофей выскочил во двор. Поняв, что надеяться на попутный транспорт не приходится, зашагал по просёлку, прося об одном: "Спаси и помилуй". Еды у него с собой никакой не было, денег тоже и, чувствуя, что шаг его становиться всё мельче, Тимофей поднял лицо к небу: "Господи, попутку бы, али подводу…"

Пыльная просёлочная дорога бесконечной лентой уходила к горизонту. Тимофей все шагал и шагал. И, когда добрая половина пути была уже позади, а солнце перевалило за полдень, за спиной послышался скрип деревянных колес и стук лошадиных копыт об утрамбованный просёлок. Не веря своим ушам, не оглядываясь на приближающиеся звуки, Тимофей посторонился на обочину. Телега, запряженная тощей клячей, обогнала его и, проехав несколько метров, остановилась.

— Тимоха, сщёль?

Тимофей смотрел в знакомое лицо деревенского соседа и не верил своим глазам.

— Садись, сщёль.

Мужик поёрзал на подводе, будто стараясь уступить ему место. Тимофей устроился с краю, и конские копыта опять застучали о просёлок. Какое-то время ехали молча.

— Тебя отпустили, али как? — к Тимофею повернулось загорелое до черноты, всё изрезанное морщинками, лицо возницы.