Виктор Лихоносов - Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж

• Название: Ненаписанные воспоминания. Наш маленький Париж
• Автор: Виктор Лихоносов
• Жанр: Историческая проза

Роман талантливого советского прозаика Виктора Ивановича Лихоносова охватывает огромный пласт жизни Кубани — от начала XX века до наших дней.

 Главный герой этого удивительно емкого лиро-эпического повествования — Память. Память — как вечность и непрерывность человека, как постоянное движение духовности из поколения в поколение. Заключение написано Валентином Распутиным

---

Приехал в свою часть такой грустный. Тут командир разведки кричит: «Попсуйшапка, сюда быстро!» Я думаю: что случилось? «Вот, дорогой, тебе надо сейчас же ехать с этим пакетом у штаб полка, срочно. У тебя лошадь самая лучшая». Первый час дня, штаб полка в тылу за двадцать пять километров. Он вытащил карту и показывает: станица Александровская. Одежда на мне была вся казачья, хорошая и теплая. А зима, пятое января девятнадцатого года. Я вскочил на коня. «Давай побыстрей!» Я был выполнимый, без слов взял пакет и тронул в путь. Оружие у меня было — карабин, сотня патронов и две ручные гранаты. И казачья сабля, плеть. И все. Прискакал я в станицу Александровскую за три часа, сдал пакет. Начало вечереть. Хотел было вернуться на ночь в часть, но лошадь пожалел: голодная и наморена. Решил остаться заночевать. «Где,— спросил в штабе писаря,— с вами могу я переночевать?» — «Со всем бы удовольствием,— писарь,— ну ты сам видишь, что нас много у одного хозяина, Вот я тебе советую, рядом сосед, богатый казак, там никого нет. Для тебя будет удобней. Заедь к нему. Да тут вообче станица пустая, войск нету никаких. Вот только наш штаб и нашего полка тыловой обоз. И все». Я согласился. На пакет взял расписку и выехал. Соседа двор тоже такой, богатый забор, шилеванный под закрой. Вышина такая, что в калитку любая лошадь с всадником, пригнувши немного голову, вполне проходит. Я в калитку постучал плетью, крикнул: «Хозя-аин! Выйди!» Отворяет казак высокого росту, русый, с усами, примерно лет пятидесяти. «Вы будете хозяин этого двора?» — «Я»,— и строго смотрит на меня. «Разрешите у вас заночевать?» — «Кто вы будете? И сколько вас?» — «Я один. Красный. Вот у соседа вашего наш штаб полка».— «А, знаю...» Открывает калитку и говорит: «Заезжайте. Снимайте седло, вот в конюшне свободное место. Я сена принесу, за драбину наложу, чтоб хватило на всю ночь». Я сложил седло, сумы и плеть и верхнюю уздечку. «Ну, а оружие понесем в хату».— «Давай теперь закурим»,— говорит хозяин. «Благодарю за предложение, но я не курю».— «Тебя первого встречаю из красных — не куришь. А откуда сам родом?» Я это ожидал, что спросит богатый казак. А на мне вся одежда с ног до головы казачья, мне надо было умело отвечать. Я отвечаю: «Я ваш терский казак, станицы Шелковой Кизлярского отдела. А фамилия Шахворостов Василий Иванович».— «А давно ты у красных?» — «Нет, одиннадцать дней».— «А как же ты попал в мужичий полк?» — «Нашу станицу заняли красные, отец скрывался, красные нашли, убили, а мне вот дали коня и мобилизовали. И я в тылу у них, на передовую не посылают, пакетик привез».— «Пойдем в дом»,— он идет впереди, а я за ним несу карабин, а гранаты я оставил в сумах. Дом богатый обстановкой, много было икон разных, горели лампадки и сидел бородатый старик. Примерно не меньше восьмидесяти пяти лет. И с ним женщина лет пятидесяти, а две молодые (одной лет двадцать пять, второй тридцать). Я поздоровался. Старик спросил сына: «Кто ето такой?» — «Батя, ето наш казак терский».— «А чего ж он у красных служе?» — «Ладно, батя, всяк приходится. На то война внутренняя». Старик было начал ругать большевиков, но сын предупредил отца, сказал: «Вы молчите. Ваше дело помалкивать». Старик скривился, но замолчал. Старшая женщина спросила: «Ну что, можно готовить?» Сын кивнул головой, поворачивается ко мне: «Вот сюда иди в ету комнату, здесь оставляй оружие свое и одежду. Здесь будешь сам спать. Вот на той койке тебе постелют». Я наконец снял шашку, бурку, шубу, башлык. «А сейчас пойдем с нами вечерять, знаешь, что завтра крещение?»

На столе поставлено было много кушанья. Старик встал со стула, сказал: «Ну, бабы, идите помолимся». Все строго подошли к столу, начали креститься. Старик остановился, и все бросили молиться. Старик полез первый за стол, потом сел хозяин и рядом подсунул стул мне. Сели и женщины. Началась вечеря. Хозяину подали большой чайник и деревянную цветастую чашку. Я не понял, что в чайнике. А в чайнике было налито вино трехлетнее, но я молчал. Налил хозяин полную чашку вина, преподнес старику, в чашку влазило около литра. Старик перекрестил чашку и выпил. Хозяин налил себе, выпил, налил жене — она отказалась, спросил вторую — тоже отказалась. Ну а третьей не предложил, долил полней и поднес мне. Я половину выпил и оробел, вино было пьяное. Покушали. Старик первый вылез помолиться, пошел в какую-то комнату, женщины тоже. Хозяин говорит на меня: «Ты сиди, пока я встану». Налил еще вина, выпил сам, налил и мне поднес: «Пей, спать лучше будешь». Я немножко глотнул и отказался.

«Вот что, казак, здесь против нашей станицы фронта нет, открыто — красных войск нету. Сегодня белая разведка в два часа дня приезжала в нашу станицу к церкви и сказали, что завтра ожидайте нас, приедем в вашу станицу, крестить будем». Я, конечно, хозяину не поверил, подумал, что он меня изучает: как я — сробею или нет. Я попросил хозяина: если есть зерно, то завтра дать моему коню хоть немного. Хозяин сказал: «Ладно, найдем».

Я лег спать, но сам думаю: хозяин ушлый, хочет меня напугать. Но я все же не дал виду. Не может такого быть, чтобы наш штаб полка не знал. И уснул. Крепко.

Утром проснулся, на дворе было видно. Напоили мы с хозяином девять лошадей, я помогал воду с колодца вытягивать и лить в корыто. Напоили коров, овец (больше двадцати). «Ну,— хозяин говорит,— помоги сена заложить, ты лошадям, а я коровам». Я начинаю собираться ехать в часть, ближе к фронту. «Ты куда?» — «Буду ехать, меня ожидают».— «Ничего, живого дождутся. Не езжай. Вот скоро отец придет с церквы, воду принесет свяченую. Пообедаешь хорошо и поедешь. А я сейчас усыплю твоему коню ячменя. Успеешь на передовую еще, война затянется долго, много погибнет людей без вины... Ну вот и отец пришел, сейчас пообедаем».

Вошли в хату; хозяин берет кропило и воду святую, а мне говорит: «Будешь идти за мной и писать кресты мелом». А женщинам сказал: «Быстрей готовьте на стол, а то парень торопится». Ну мы обошли все базы, кошары, катухи — я везде пишу мелом кресты; закончили, пошли в дом, и в доме он кропит, я пишу кресты. «Ну, теперь к столу». Стол был накрыт богатый.

«Чем садиться,— старик,— давайте помолимся». Все стали к столу, лампадки горели, начали молиться по-вчерашнему.

Еще на середине обеда послышались частые выстрелы из винтовок, а затем и пулемет заговорил. Я вздрогнул и хотел сразу встать из-за стола, а хозяин говорит: «Сиди, кушай, это наши казаки приехали станицу крестить, я тебе говорил вчера — вот так и есть». У меня в кармане большевистские деньги, больше ста рублей, и большевистские документы. И вдруг я в плену! Мне сразу петля. Я прошу хозяина: «Пусти, я вылезу, посмотрю, что за стрельба». Вылез, сразу оделся. Хозяин советует: «Не выходи со двора, убьют. Во дворе я тебя спасу». Я все-таки — до калитки, глянул по улице — в ту сторону и в другую. Ездит кавалерия, на шапках белые ленты; против соседского двора, где стоял штаб полка, тачанка с пулеметом, и взяли в плен нашу канцелярию. На улице линейки нашего полка, врач большевиков и казаки верхом. Я закрыл калитку — и в конюшню седлать коня. Хозяин за мной: «Подожди, не смей выезжать». Только проговорил — бьют в калитку. Я быстро из кармана деньги и документы выхватил, кошелек, разгорнул конские говна и затоптал. И стал на дверях конюшни. Смотрю на калитку и думаю: «Все, пропал. Сейчас зарубают или застрелят». Распахнулась калитка, верхом казак в бурке и шапке (белая лента), за ним второй, третий.

Первый увидел меня, крикнул: «Ты кто такой? Большевик?» — «Никак нет, господа! Такой казак, как вы». Тут, спасибо, хозяин бросил закрывать калитку и говорит: «Нет, нет, господа казаки, я за него ручуся, он казак терский станицы Шелковой. Я его прячу от большевиков две недели». Тот первый, в бурке, указал на одного из тех, что во двор заехали: «Оставайся, пусть сейчас седлает коня, и ты его отправь в штаб полка, командир с ним сам  разберется. А мы поехали!» Я пошел в конюшню седлать лошадь, хозяин опять ко мне близко подошел и сказал: «Не робей, а то заметно; пусть допрос делают, а ты не бойсь, крой смело; врут, не повесят. Ему волки нужны. Когда останешься в живых, постарайся мне сообчить как-либо». И мы стронули со двора. А сам думаю: «А что я буду говорить, если встренется казак знакомый, а я пленный да вдобавок в полной казачьей форме. Как быть? Только отказаться, что я терский казак. На одном буду стоять. Фамилия никакая, а Шахворостов Василий Иванович». Так твердо решил. А иначе мне вешалка. Едем по этой станице, смотрю — впереди толпа, стоит подвода, линеечка, и верховых пять казаков. Ближе едем — наши пленные: Бараненков и фельдшер, фамилию не помню, дразнили Кащей, худой был. Вот угадают меня и продадут! Я отвернул лицо, мимо проехали, правда, им было не до меня. Слава богу, прошло; как дальше — не знаю. Конвой помалкивает, только говорит: «Суда». Мы выехали в степь вдвоем, я спрашиваю: «А далеко?» — «Десять километров». Солнце. В полдень приехали в другую станицу, свернули в улицу. Стоит кирпичный дом, висит знамя — полоса широкая белая, ниже синяя, поуже, и еще ниже узкая красная. Штаб полка. Казак открывает дверь — сидят много, пишут, открываем вторую — сидит полковник (я сразу снял головной убор), полковник крикнул на меня: «Ты кто такой?» — «Я казак, господин полковник, Терской области, станицы Шелковой, господин полковник».— «Ты что, у красных добровольцем служил?» — «Никак нет, господин полковник. Мобилизовали красные, отца убили, а у меня забрали оружие, мне не доверяли, господин полковник. Я ушел от красных, я у красных три дня был, господин полковник».— «Так вот, будешь служить во втором Черноморском полку, в четвертой сотне, полк сейчас стоит здесь на площади. Явишься к командиру четвертой сотни».— «Слушаюсь, господин полковник! Напишите записку, а то меня не примут». Он крикнул: «Никаких записок! Скажи командиру, что полковник Непокупной приказал записать! Иди!» Выхожу, мой конь стоит. Конвой отвязал своего и уехал — куда, мне неизвестно. Думаю: «Прошла черная гроза мимо моей головы. Что делать дальше? Нету у меня никаких денег и документов. Ехать надо домой. Хотя б узнать, живые родные или нет. А где ж Скиба, что он думает обо мне? Ну, ехать на риск, законов не знаю, поймают — пропаду. Давай поеду в поле дня на четыре, на пять, не больше, придумаю что-либо; может, поездом быстрей и удобней, в толпе лучше уехать. Ну, сел, тронул на площадь этой станицы, а сам твержу: «Второй Черноморский полк, четвертая сотня, командир полка Непокупной!» Приехал к церкви, поют казаки кубанской сотни песни, один табун, второй, третий. Я подъехал к одному табуну, спросил четвертую сотню второго Черноморского полка. Показали: вон. Подъезжаю, отходит от круга казак в бурке. Я спрашиваю: «Скажите, как мне найти командира четвертой сотни?» — «Я командир. Что вам?» — «Меня полковник Непокупной послал к вам, чтоб вы записали  меня в свою сотню. Я терский казак».— «Ага! Хорошо, давай. Взводный! — закричал вовсю.— Четвертого взвода, ко мне!» Бежит среднего роста белявый казак. «Запиши терского казака в свой взвод. А оружие у тебя есть? Выдай винтовку, шашку, пятнадцать штук патронов, вот там в обозной подводе есть». Повели меня к бричке, нашли винтовку, пехотинскую шашку, патроны, а потом вытащил блокнот: «Говори фамилию». — «Шахворостов Василий Иванович».— «Сейчас ночевать будем, квартирьеры приедут и поедем по квартирам». Через десять — пятнадцать минут команда: «По коня-ам!» Стали в строй, смотрю, все черноморцы станицы Кореновской, Дядьковской, Платнировской. Но знакомых не вижу. «По пять человек во двор!» И я поехал пятый во двор. Три женщины, одна пожилая, две молодых. Повязали лошадей под котным сараем, сена нету, наложили соломы пшеничной. Был небольшой мороз. Кручусь я на дворе, много думок, ничего не придумаю, что дальше делать. Зовут в хату: «Терец, терец, иди скорее ужинать». Уже сели. На столе две сковороды сала с яйцами нажарено, самовар шипит. «Ого,— думаю,— вот где правда. Вчера у красных, сколько прошел станиц, ни разу так не угощали, даже за деньги и то плачут: «Нету хлеба, нету сала», а тут вот как белых кормят, я-асно. Выходит, что белым последнее отдают: куда там завоевать красным. Пропал мой Скиба. Но все равно я стрелять на него и соседей не буду. Посмотрю завтра, вырвусь домой, а там пусть вешают дома, пусть соседи увидят, как казаки казнить будут меня». Сел ужинать, кушать хотелось. Я у того хозяина не наелся. Шестого января в плен попал и шестого к вечеру с белыми за одним столом, И думаю: что было б мне, если б они знали мою тайну! Но терпи, душа: возможно, я добьюсь своей цели. Поел сала вволю, выпил чаю два стакана. Хозяйки бегают веселые; наверно, ихние мужья в белых. Ну ночь. Спать. В большую комнату принесли соломы, хозяйка внесла длинную полость, раскатила по соломе. «А подушек,— говорит,— нету».— «Спасибо за это». В хате тепло, я шубу свою в голова, а буркою укрылся. Остальные двое легли, а двоих нету. Шутят где-то с молодыми хозяйками. Я сразу уснул. Слышу, кто-то дергает. Я луп — в хате темно, отзывается казак: «Терец, терец»,— гукает тихонько. Я ответил: «Что такое?» — «Вставай!» Я думал: тревога. А он шепчет: