Василий Ардаматский - Грант вызывает Москву.

• Название: Грант вызывает Москву.
• Автор: Василий Ардаматский
• Издательство: М.: Вече, 2008. — 448 с.
• Жанр: Прочие приключения
• ISBN: ISBN 978–5–9533–2870–8

Не обращая внимания на обстрелы и бомбежки, торопится на юг Игорь Шрагин. Ему нужно попасть в далекий южный город до того, как туда ворвутся немецкие полчища…

Широко известный роман признанного классика приключенческого жанра о деятельности советского разведывательно–диверсионного центра в тылу гитлеровских армий.

---

Дом Шрагину понравился. Каменный, одноэтажный, старомодный, он находился и в центре и в то же время на тихой улице, засаженной акацией и каштанами. Своим фасадом он не бросался в глаза, но выглядел вполне прилично, хотя было видно, что не ремонтировался он, вероятно, с царского времени.

Шрагин нажал кнопку звонка возле двери с накладными деревянными завитушками. Подождав немного, он позвонил еще раз.

Никто не отзывался. Наверное, в дом есть черный ход со двора, а этот, парадный, может, и вовсе не работает. Шрагин прошел вдоль дома и через калитку в узорчатых железных воротах попал во двор, который больше был похож на сад. Обойдя дом, он постучал в низенькую дверь. Она тут же открылась, и Шрагин увидел высокую женщину с замысловатой прической из седеющих волос, с дряблым лицом.

— Вам кого? — спросила она без всякой тревоги.

— Прошу прощения, я ваш новый сосед, — сказал Шрагин.

— Наконец–то! Заходите! — Женщина пропустила Шрагина мимо себя и заперла дверь.

Они прошли в небольшую переднюю парадного входа. Здесь стояли ломберный стол и два кресла. Пол покрывал потертый ковер.

— Вы Эмма Густавовна? — спросил Шрагин.

— Да, я Эмма Густавовна Реккерт, — с достоинством ответила женщина.

— В горжилотделе мне приказали жить с вами в мире и согласии, — улыбнулся Шрагин. — Меня зовут Игорь Николаевич.

— Вы извините меня, но раз уж я ответственный съемщик, я хотела бы видеть ордер, — немного смущаясь, сказала Эмма Густавовна.

Она внимательно прочитала бумажку и подозрительно поглядела на Шрагина.

— Вы получили его, когда прежний жилец еще жил здесь?

— Да, он почему–то тянул с переездом, а главное, я сам задержался… — небрежно сказал Шрагин, отметив про себя внимательность женщины к таким формальным мелочам.

— Ну что же, будем знакомы, — сказала Эмма Густавовна. — Ваша комната вот там, последняя дверь налево. Ключ висит на гвоздике. Там же и ключ от парадного. Должна предупредить, что мебель в комнате, какая она ни есть, принадлежит мне. Прежний жилец платил мне за нее десять рублей в месяц.

— Я последую его примеру, — улыбнулся Шрагин.

Комната оказалась довольно большой. Открыв штору затемнения, Шрагин увидел, что окно выходит во двор. Старинная деревянная кровать, стол, кресло и стул. Шкаф с зеркальной дверцей. На полу у кровати коврик с вышитыми на нем козликами. Все эти вещи уже давно несли свою службу людям, и если они выглядели еще вполне прилично, то только потому, что люди, которым они служили, были бережливы и аккуратны. В дверь постучали.

— Хочу показать вам места общего пользования, — сказала Эмма Густавовна из коридора. Когда Шрагин вышел, она повела его, как экскурсовод по музею. — Вот эта дверь — в кухню, слева у парадного — ванная и туалет, — объясняла она. — Дрова для подогрева колонки и для кухонной плиты лежат в чулане, вон та дверь. Кстати, за дрова прежний жилец тоже рассчитывался со мной. Впрочем, он пользовался ими непонятно редко — я имею в виду для ванны.

— Вероятно, он предпочитал одиночеству в ванной общество к бане, — рассмеялся Шрагин.

— Вероятно, — улыбнулась Эмма Густавовна.

Приготовив постель, Шрагин прошел в ванную и долго блаженствовал там под тугим холодным душем. Возвращаясь, он погасил свет в коридоре и на ощупь пробирался в свою комнату. И вдруг он услышал молодой взволнованный женский голос:

— Мама, это же ужасно, как ты не понимаешь этого!

«Здесь ее дочь», — озадаченно констатировал Шрагин. Это было непредусмотренным осложнением. По имевшимся в Москве сведениям, студентка консерватории Лиля Реккерт, когда началась война, поступила на курсы медсестер и уезжать к матери не собиралась. В этом новом обстоятельстве следовало немедленно разобраться.

Шрагин постучал в дверь, из–под которой пробивался свет.

— Пожалуйста, — услышал он голос Эммы Густавовны и вошел в просторную комнату, которая, судя по обстановке, была гостиной. Посреди комнаты стоял рояль из красного дерева. У стены — целый строй стульев с плюшевыми сиденьями и маленький диван с резной спинкой. За круглым столом в глубоких креслах друг против друга сидели Эмма Густавовна и светловолосая девушка с заплаканным лицом.

— Простите, пожалуйста, — виновато улыбнулся Шрагин, — но оказалось, что у меня нет спичек.

— Лили, принеси, пожалуйста, возьми у меня на туалете, — сказала Эмма Густавовна. Когда девушка принесла спички, Эмма Густавовна сказала Шрагину: — Кстати и познакомьтесь, это моя дочь Лили.

— Очень рад. Игорь Николаевич.

— Лиля, — девушка подчеркнуто иначе, чем мать, назвала свое имя и, кивнув Шрагину, отошла к окну. Ей было лет двадцать, может, чуть больше. Светлые волосы гладко зачесаны и на затылке завязаны тугим узлом. На болезненно бледном ее лице резко выделялись большие серые глаза, снизу подчеркнутые синеватой тенью, а сверху — золотистыми пушистыми бровями. Внешность у нее была привлекательная, но красивой ее назвать было нельзя. Чувствовалась какая–то нервная напряженность во всем ее облике.

Эмма Густавовна вздохнула и тихо сказала:

— Вот остались мы с ней вдвоем и, что с нами будет, не знаем, не ведаем. — Она подняла взгляд на Шрагина, ожидая, что он скажет, но, не дождавшись, спросила: — Но и вы как будто уезжать не собираетесь?

Шрагин заметил, как Лиля требовательно и гневно посмотрела на мать.

— Да, я пока не уезжаю, — сказал Шрагин. — У меня вообще дикое положение.

— Посидите с нами, — предложила Эмма Густавовна и показала на кресло. — Видишь, Лили, товарищ тоже не уезжает…

— Это его дело, — отозвалась Лиля, продолжая стоять у окна.

— Это верно, каждый за себя решает сам, — подхватил Шрагин. — Но мой случай действительно дикий. Представьте себе, меня только что перевели сюда на завод из Ленинграда.

— Из Ленинграда? — радостно встрепенулась Лиля и подошла к столу, не сводя глаз со Шрагина.

— Да, из Ленинграда, а что? — спросил он.

— Это мой самый любимый город на свете, — тихо сказала девушка.

— Не забывай, Лилечка, что ты на всем свете знаешь только два города, — наставительно заметила Эмма Густавовна.

— Ах, мама, ничего ты не понимаешь! — устало произнесла Лиля и села в кресло.

— Да, так вот… — продолжал Шрагин. — Вопрос о моем переводе был решен еще до войны. Но наркомат тянул бумажную волынку, и практически меня оформили на здешний завод только вчера.

— Вот уж вовремя так вовремя! — покачала головой Эмма Густавовна.

— И всем здесь, понятно, не до меня. Но тем не менее кто–то все же обязан сказать мне, как я должен поступить?

— Вы что, хотите, чтобы вам кто–нибудь напомнил, что вы советский человек и рассчитывать жить тут при фашистах не имеете права? — насмешливо спросила Лиля.

— Лили, прекрати, пожалуйста! — по–немецки сказала Эмма Густавовна.

— Во всяком случае, — тоже по–немецки заговорил Шрагин, — вы, Лиля, не имеете никаких оснований думать обо мне скверно, а тем более говорить.

— Тогда мне остается только предполагать, — иронически и тоже по–немецки сказала Лиля, — что вас оставляют здесь партия, правительство и лично товарищ Сталин.

То, что они перешли на немецкий, почему–то сразу обострило разговор. Шрагин встал:

— Прошу меня извинить…

— Игорь Николаевич, пожалуйста, не уходите! — взмолилась Эмма Густавовна. — Хоть вы, может быть, поймете и пожалеете старого человека. Уже третий день мы с дочерью мучаем друг друга. Мне трудно… — Ее голос задрожал, и из глаз потекли слезы.

Лиля подбежала к ней, прижалась щекой к ее лицу.

— Мама, мамочка, но я сама не знаю, что делать! Успокойся ради бога!

Эмма Густавовна вытерла слезы кружевным платком и виновато улыбнулась Шрагину:

— Видите, какая у нас неврастеническая квартира.

— Я сам виноват, ворвался в ваш разговор…

— О! Она всегда такая! — воскликнула Эмма Густавовна, перебивая Шрагина. — Ведь она весь мир, всю жизнь видит только и двух красках — черной и белой. Она мне говорит: «Ты советский человек, ты должна отсюда бежать». И ей не понять, что я не могу бежать от могилы моего мужа, ее отца. Все, что было в моей жизни хорошего, прошло в этом городе, в этом доме. Она этого не понимает.

— Мамочка, а ты не хочешь понять меня! — страстно заговорила Лиля. — Ты человек пожилой, с тебя нет спроса. А что будет го мной? Идти работать на фашистов?! Лучше смерть! Бежать, оставив тебя одну?.. — Она подождала ответа и воскликнула с тоской: — Хоть бы кто–нибудь понял мое состояние!

— Глупенькая, пусть они сюда являются, нас это не касается. Мы будем с тобой вдвоем и останемся честными людьми. И раньше были войны, и раньше занимали города, но разве все жители этих городов автоматически становились предателями? — Эмма Густавовна улыбнулась Шрагину. — Может, останется с нами и наш новый сосед. А, Игорь Николаевич?

— Увы, Эмма Густавовна, я в своих поступках не волен — я подчиняюсь приказу, который я должен в конце концов получить. — Шрагин посмотрел на часы. — Но я отлично понимаю всю сложность вашего положения. Понимаю и вас и Лилю. Я бы очень хотел вам помочь, но как? А теперь я должен идти, извините. Мне очень рано вставать. Спокойной ночи.