Василий Ардаматский - “Грант” вызывает Москву

• Название: “Грант” вызывает Москву
• Автор: Василий Ардаматский
• Издательство: Вече
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-2870-8

Не обращая внимания на обстрелы и бомбежки, торопится на юг Игорь Шрагин. Ему нужно попасть в далекий южный город до того, как туда ворвутся немецкие полчища…

Широко известный роман признанного классика приключенческого жанра о деятельности советского разведывательно-диверсионного центра в тылу гитлеровских армий.

---

— Я иду прямо к адмиралу, а ты найди этого осла, Каппа, и веди его туда же, — приказал Релинк.

Не глядя на вскочившего за своим столом адъютанта адмирала, Релинк стремительно вошел в кабинет.

— Хайль Гитлер! — крикнул он, резко выбросив вперед руку.

Адмирал чуть приподнялся в кресле, но на приветствие не ответил.

— Чем обязан? — сухо спросил он, не предлагая Релинку сесть.

— Разговор обещает быть длинным, — сказал Релинк. — Я сяду…

— Да, да, садитесь… — Адмирал смотрел на Релинка настороженно, но в то же время презрительно.

— Вежливость, я слышал, привилегия королей, — с наглой улыбкой начал Релинк, но в следующее мгновение улыбка слетела с его лица, и он отчеканил: — Но ответить на приветствие, в котором звучит имя вождя, вам все же следовало… даже не считаясь с тем, довольны вы лично вождем или нет.

— Я попросил бы вас не заниматься здесь ни провокациями, ни моим воспитанием, — серое лицо адмирала стало розоветь.

— А теперь перейдем к делу, — официально и сухо продолжал Релинк. — Почему вы мешаете моим людям выполнять приказ рейхсминистра Гиммлера?

Адмирал ответил не сразу, а когда он заговорил, Релинк увидел, что он уже смят.

— Поймите простую вещь, — сказал адмирал, устало согнувшись в кресле. — На заводе идет ремонт наших военных судов. Немедленно среди рабочих возникнет паническое настроение, опасная болтовня…

— Вы не лишены права, — прервал его Релинк, — написать Гиммлеру, что считаете его сеятелем паники. Но я и мои люди обязаны выполнять его приказ, мы — на войне.

— Но все это можно сделать немного позже, мы же не завтра уходим отсюда, — сказал Бодеккер.

— Мне не известно, когда мы уходим, — холодно заметил Релинк. — Мне известен приказ, который я выполню любой ценой.

Адмирал молчал, лежащая на столе его худая рука подрагивала.

— Раз уж нам довелось поговорить, мне бы хотелось чисто по-человечески понять вас… — заговорил Релинк. — К примеру: вы в свое время обещали спустить на воду недостроенный русскими военный корабль. И не спустили. Было принято умное решение — разрезать сталь корабля на бронеплиты для танков. Вы были против этого и, насколько мне известно, полностью эту работу выполнить так и не дали. Плавучий док под вашим неусыпным руководством… затонул. Теперь вы не даете моим людям выполнить приказ рейхсминистра. Вы что, решили не сердить русских и, скажем, подарить им завод на ходу?

Под щеками адмирала заходили желваки, и он спросил негромко:

— Это допрос?

— Это еще не допрос, — ответил Релинк, недвусмысленно подчеркнув “еще”.

— Тогда продолжать этот разговор я буду только после того как вы получите право меня допрашивать. — Адмирал сделал движение, будто он собирается встать, но не встал.

В это время в кабинет вошли Бульдог и майор Капп.

Релинк упивался местью, у него уже был подготовлен последний удар адмиралу, но предварительно он решил совместить все же приятное с полезным.

— Я хочу вернуться к делу, ради которого приехал, — сказал он. — Скажите, господин адмирал, в присутствии представителя партии: вы дадите нам возможность выполнять свои обязанности?

— Делайте что хотите, — устало промолвил Бодеккер, — Только оставьте меня в покое.

— Боже мой! — воскликнул Релинк с улыбкой. — Мы могли совершенно не беспокоить вас. Согласитесь, адмирал, что весь неприятный разговор возник из-за вашей… непонятной позиции в совершенно ясном деле. Но теперь все позади… — Релинк встал и обратился к Бульдогу: — Идите, действуйте…

Бульдог и майор Капп вышли. Релинк поклонился адмиралу и тоже направился к двери, но посередине кабинета остановился.

— Да, чуть не забыл, — Релинк с улыбкой смотрел на адмирала. — Вы помните еще вашего инженера-инспектора Шрагина? Ну, того самого, в адвокаты которому вы пытались привлечь гросс-адмирала Деница? Сегодня я его расстреляю. Если вы действительно уважаете гросс-адмирала Деница, пошлите ему свое извинение. До свидания, адмирал. Хайль Гитлер! — На этот раз, не дожидаясь, ответит адмирал на приветствие или нет, Релинк повернулся и быстро вышел из кабинета.

Глава 58

Обдумав все, что произошло, Шрагин больше не тешил себя никакими надеждами…

Молчали мертвые стены одиночки. Мертвую тишину время от времени нарушало металлическое щелканье заслонки на глазке двери. И тогда в круглой дырке появлялся живой глаз тюремщика. Несколько секунд его глаз, не моргая, смотрел на Шрагина. Потом снова щелкала заслонка и железный глаз закрывался. Два раза в день тюремщик приносил железную миску похлебки и кусок хлеба. Стоял, ждал, пока Шрагин съест, и уходил с миской. По этим приходам тюремщика Шрагин вел счет дням и ночам. На третьи сутки Шрагин спросил тюремщика, какая там, на “воле”, погода.

— А тебе-то что? — оскалился тот.

— Да вот не знаю, в чем пойти погулять…

— На том свете гулять будешь, — по-своему ответил шуткой тюремщик и вырвал миску из рук Шрагина.

Грохнула металлическая дверь, лязгнули запоры, и снова сдвинулись молчаливые стены. Да, надежд ни-каких! Как заставить себя не думать об этом? Лучше вспоминать. Еще раз пройти весь путь, начиная с того дня, когда он узнал, что поедет в этот город. Шрагин заставил себя снова переживать торопливую дорогу сюда и потом — каждый день жизни и борьбы. Он снова жил и боролся вместе со своими товарищами…

На пятые сутки утром в камеру вместе с тюремщиком вошел Бульдог.

— Ничего сказать не хотите? — спросил он. Шрагин не ответил. На лице Бульдога мелькнуло подобие улыбки, и он быстро вышел.

Видя, как тюремщик нетерпеливо переступает с ноги на ногу, Шрагин ел похлебку нарочно медленно, обстоятельно закусывал хлебом.

— Кончай хлебать! — не выдержал тюремщик. — Тебе наедаться не к чему… — Он вырвал из рук Шрагина миску и ушел, по пути выплеснув в парашу остатки.

В этот день второй раз похлебки не дали. А вечером снова явился Бульдог. Он был заметно пьян и, войдя в камеру, долго молча смотрел на Шрагина.

— Ну, красный господин, будешь говорить? — спросил он глухим голосом, каким он всегда говорил во время пыток. — Не будешь? Ну и не надо. Мы тебе сами поможем молчать. Твой трамвай пришел на конечную станцию. Понимаешь? Там поворота назад нет… — Он покрутил пальцем перед лицом Шрагина. — Там ту-пик.: конец… Понимаешь? — Было видно, что ему этот разговор доставляет наслаждение, весь его облик, глаза, интонация выражали его торжество над умом, волей и даже над строгой мужской красотой Шрагина. Расширенное и утяжеленное книзу лицо палача покрылось розовыми пятнами.

Шрагин молчал и с ненавистью смотрел ему прямо в лицо.

Бульдог спросил, подождав:

— Значит, молчишь, как покойник? Считай, что так это и есть… — Он помахал рукой, пробурчал пьяно: — Я еще не прощаюсь, — и ушел…

В первое мгновение эта мысль привела Шрагина в растерянность, верней, она просто заняла все его сознание, не вызвав, однако, ни страха, ни даже огорченья, — ведь он и раньше был готов к этому. Но одно — думать про это вообще, не зная, когда это произойдет, и, естественно, еще надеясь в глубине души… Третьего дня, например, когда ночью на город был налет советской авиации и бомбы вдруг стали ложиться так близко, что с потолка его камеры посыпались куски кирпича, надежда вдруг стала очень сильной. Но теперь Шрагин знал: это произойдет сегодня, сейчас…

Срок жизни определялся часами, а может быть, даже минутами. К этому привыкнуть, наверное, нельзя. Усилием всей своей воли Шрагин пытался заставить себя спокойно и логично думать об этом и обо всем, что с этим связано, но не успевал он сосредоточиться на одной какой-нибудь мысли, как какая-то уже неподвластная ему сила толкала его сознание к чему-то другому.

“…Ольга с Мишкой не пропадут, о них позаботятся. Сколько же это Мишке сейчас? Я уезжал — ему было ровно месяц, а сейчас… Погоди, сколько же?..”

“…Я могу винить себя в одном — что сделал меньше, чем мог… Были ошибки… Например… А, что теперь думать — их уже не исправишь…”

“…Все-таки Демьянов и Величко действуют, борется подполье, и то, что я выбываю из строя, просто еще одна потеря…”

“…Сейчас на войне… и вот сейчас и сейчас погибают солдаты, идущие вперед, на врага… Я тоже шел вперед… Я — с теми солдатами, которые сейчас гибнут, и не следует преувеличивать значение моей смерти… Она, кстати, могла прийти гораздо раньше… когда сделано было меньше… А бывает и так: солдат только сего-дня попал на фронт, и сегодня же товарищи его хоронят…”

“…Ольге будет трудно… А потом вырастет Мишка…”

“…Меня одного или всех? Если Григоренко — тоже, как бы он не сорвался?..”

“…Найдут ли когда-нибудь наши могилы? Найдут, найдут… Наверняка попадется в руки наших товарищей какая-нибудь сволочь, которая будет знать, как с нами все тут… Они должны заплатить…”