Герман Гессе - Письма

• Название: Письма
• Автор: Герман Гессе
• Издательство: АСТ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Избранная переписка Германа Гессе с 1932 по 1961 год.

---

Дорогой Хайнер, жизнь подходит к концу, дыхания мне уже ни на что не хватает, а адская боль в глазах держит меня уже с девяти часов утра, после всего получаса работы, словно в тисках. Могу тебе только сказать: Хумм мне по-прежнему симпатичен, и я всячески силюсь быть справедливым к нему, но его отзыв о моей книге, этак сверху вниз и с указанием, что ждешь, собственно, совсем не того, что у меня получилось, отзыв этот разочаровал меня и причинил мне боль, а то, что он разгласил некоторые мои интимные обстоятельства, – это, на мой взгляд, грубая бестактность. Дай мне спокойно как-то покончить с этим. Признаю и за тобой, и за Хуммом право на любое мнение, но я не стал бы всякое мнение и всякое замечание о друге выбалтывать в светском листке.

Папа

Сыну Мартину

[Баден, начало декабря 1943]

Почтовый штамп 3.12.1943

Дорогой Мартин!

Сегодня днем выдался хороший час. Было 4 часа, я лежал в постели и ждал Нинон, которая приезжает обычно в это время. Приехав, она сразу сказала, что встретила в поезде Макса Васмера, его жену и Луи Муайе, они по пути хотят меня навестить. Я встал, и мы впятером посидели часок внизу, пока гостям не пришло время отправиться на поезд. Нинон пробыла здесь до 7 часов, сегодня вечером она слушает какой-то доклад в Цюрихе. И вот теперь после ужина у меня остается время написать тебе несколько строк.

Что представляет собой и чего хочет моя толстая новая книга, это ясно сказано в эпиграфе, предпосланном книге по-латыни и по-немецки. Она хочет представить что-то несуществующее, но возможное и желательное так, словно оно действительно есть, и тем самым на шаг приблизить эту идею к возможности ее осуществления.

Кстати, эпиграф этот не есть мысль некоего средневекового ученого, за каковую он себя выдает (хотя вполне мог бы ею быть), а сочинен мной, по-немецки, затем, уже много лет назад, его по моей просьбе перевел на латинский мой теперь уже умерший друг Шалль.

Для меня самого эта книга была в течение одиннадцати с лишним лет, за которые она создавалась, чем-то куда большим, чем идея и игрушка, она была мне броней против гнусного времени и магическим убежищем, куда я мог, когда духовно был к этому готов, уходить на много часов и куда не проникал ни один звук из мира текущих событий.

Если я в эти годы невыносимо отягчил свою жизнь, во-первых, связанностью всего моего существования и труда с берлинским издательством, а во-вторых, браком с австрийской еврейкой, то зато в те сотни часов, что я провел за игрой в бисер, я находил мир совершенно чистый, совершенно свободный от всего сиюминутного и волнующего, мир, где я мог жить. Кое-кто из читателей найдет здесь то же.

Хорошо, что я смог дописать книгу вот уже скоро два года назад, прежде чем мои духовные силы пошли на убыль. Я вовремя поставил точку, и это примиряет меня со многими глупостями, которые я натворил в жизни.

В воскресенье, наверно, приедет Бруно. Хайнер был здесь в понедельник недолго, всего полтора часа, но это было очень славно.

Привет тебе от твоего отца.

Тео Бешлину

[вероятно, конец 1943]

Дорогой Тео!

Почти невозможно рассказать тебе об «Игре в бисер»; я невыносимо перегружен, да и неинтересно мне это, я считаю пустым занятием объяснять поэтические произведения, и кто на основании самой книги, когда она перед ним, не сможет составить себе приблизительной картины игры в бисер, тому до нее и дела нет.

Представь себе это примерно так: наподобие того, как по нотным знакам можно прочесть музыкальную пьесу, а по математическим – алгебраическую или астрономическую формулу, умельцы игры в бисер выстроили за века язык знаков, позволяющий им передавать мысли, формулы, музыку, поэзию и т. д. и т. д. всех времен чем-то вроде нотного кода. Новое состоит только в том, что эта игра обладает как бы общим знаменателем для всех дисциплин, то есть охватывает и объединяет некое множество координатных рядов.

Кстати, подробности даны там и сям в имеющемся у тебя тексте, например в главе «Студенческие годы», да и в других местах. Выискивать эти места, чтобы избавить тебя от работы, я из-за своих постоянно перенапряженных донельзя глаз не в состоянии.

Надеюсь, твои каникулы будут благотворны!

Эмилю Штайгеру

[начало января 1944]

Глубокоуважаемый господин профессор!

Ваше милое письмо доставило мне истинную радость. После того как моя книга прошла через первое, неприятное соприкосновение с публикой, через обсуждение авторами литературных отделов, где единственным серьезным был голос профессора Фези, понемногу начинается ее воздействие на тех читателей, которым она предназначена, и пока прекраснейшим знаком этого воздействия было Ваше письмо. Оно принесло мне такой прекрасный и богатый отклик, что я сегодня, несмотря на ужасное самочувствие, испытываю полное удовольствие.

Собственно, ни об утопии (в смысле какой-то догматической программы), ни о пророчестве я, работая над этой книгой, не думал, я пытался изобразить то, что считаю одной из настоящих и законных идей и осуществление чего можно почувствовать на многих моментах мировой истории. Что я при этом не сбился на что-то невозможное, сверхчеловеческое и театральное, свидетельствует, к моей радости, Ваше письмо. Много духов окружало меня во время работы над этой книгой – собственно, все духи, которые воспитали меня, и среди них есть такие человечно-простые, настолько далекие от всякой патетики и мистификации, как духи китайских мудрецов, исторических и легендарных.

Так же как Ваше суждение о бодрости и простоте в манере моей книги, меня радуют Ваши слова о ее смысле и возможном воздействии. Смысл ее кратко выражен в предпосланном книге эпиграфе и примерно таков: заклинание идеи, показ ее осуществления есть уже шажок к этому осуществлению (paululum appropinquant[2]). И тут Ваш отзыв служит мне подтверждением.

Благодаря Вас за радость, которую Вы мне доставили, должен сказать Вам также, что знаю Вас по ряду Ваших работ, например в «Тривиуме», и Вы мне приятны. У меня часто бывало такое чувство: вот работают люди, которым важно именно то, что я имею в виду.

Рад был бы когда-нибудь увидеть Вас. Поскольку я уже недостаточно подвижен, чтобы делать визиты, может быть, Вам удастся, будучи в наших местах, навестить нас, меня и мою жену, которая тоже знает толк в этих делах.

Рудольфу Якобу Хумму

3.1.1944

Дорогой господин Хумм!

[…] Хотя мы и не виделись, между Вами и мной произошло кое-что, о чем я должен сегодня сказать. Сперва появилась Ваша статья в «Аннабелле». Я немного покачал головой по поводу ее изрядных бестактностей, но и посмеялся над ними и на том успокоился. Я-то успокоился, но не успокоились многие мои друзья, иные из которых устно и в письмах прямо-таки возмущались Вашим репортажем. Порядка ради надо сказать, что среди этих резко осуждающих и возмущенных голосов был и другой, который горячо брал Вас под защиту и всячески отстаивал Вашу статью. Это был мой сын Хайнер.

Такова была история с «Аннабеллой». В конце концов помирились на том, что повод слишком мелок, чтобы палить из пушек, и что длительное сотрудничество в таких изданиях, как «Вельтвохе» и «Аннабелла», не может сделать лучше даже такого опрятного человека, как Хумм.

Но вот появилось еще кое-что, появилась Ваша рецензия на мою книгу в «Вельтвохе». Я случайно прочел ее в баденской гостинице, и меня удивило уже то, что ни Вы, ни редакция не подумали послать мне эту рецензию, я вполне мог бы и вообще не увидеть ее. Поскольку Ваша рецензия отнюдь не приняла мою книгу всерьез и не поняла ее, я подумал, что Вы устыдились своей статьи и потому решили не посылать мне ее.

Но вот снова, устно и в письмах, люди стали высказываться примерно так: если Хумм, будучи шутником и критиком «Вельтвохе», хочет посмеяться над Гессе и его книгами, никто не может Хумму этого запретить. Но если тот же Хумм в другом месте ссылается на то, что он друг Гессе и хорошо его знает, дело становится все-таки нечистым.

Я не могу не согласиться в этом с моими друзьями. Что Вы мою книгу читали плохо и не поняли, это меня не трогает. «Национальцайтунг» высказалась о ней глупее и хуже, чем Вы. Но что Вы так сверху вниз, без понимания, смотрите на нечто столь важное и священное для меня, как эта книга, что Вы так пренебрежительно похлопываете меня за нее по плечу, это все-таки ошеломило меня.

Век живи, век учись, друзья тоже всегда могут ошеломить. Но если бы мне можно было чего-то пожелать себе на Новый год, то я пожелал бы, чтобы Вы больше ничего обо мне не писали. Мне было довольно противно писать Вам это. Но теперь уж это написано.

Петеру Вайсу

29.1.1944

Дорогой господин Вайс!

Приятно было снова услышать о Вас, и в общем такие отрадные новости!

Дом, сад, лес и площадка для игры в бочча – без особых перемен. Зато ни славного Льва, ни сиамцев уже нет. Год прожил у нас сынок Льва и маленькой сиамки, по кличке Карлик, очень милое и красивое животное, но прошлым летом он издох от воспаления легких.