Михаил Пришвин - Дневники 1926-1927

• Название: Дневники 1926-1927
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-268-00519-7

Книга дневников 1926–1927 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) в 1999 г.

Публикуется впервые.

---

А что я желал в то время другим? я желал им только достатка, к этому сводились все мои желания в отношении к ближнему, чтобы он мало-мальски поправился. Совесть моя была неспокойна, и я жалел ближнего, а он, конечно, не верил мне, благополучному, завидовал моей железной крыше и ненавидел. А если все понять до конца, то какая же выгода жить, работая изо дня в день для скромного существования, и при всякой материальной удаче наживать все более и более беспокойную совесть? Долой же мещанство! я служу катастрофе. Я материалист и желаю людям достатка и, пока они не выйдут из этих клещей Кащеевой цепи, я не скажу им: любите друг друга. Силой разбейте Кащееву цепь, а потом просто от нечего делать, от скуки даже начнете любить. Я материалист, но себе ничего не желаю и останусь без постоянного крова, и даже имя свое скрою в подложном паспорте, я анархист, потому что власть ненавижу, она источник зла, я коммунист, потому что служу общему делу.

Никакой лазейки совести и никаких дверей, ни зеленых, ни белых, ни черных, — совесть моя, завяжись стальным узлом вокруг материального мира, я — акушер и режу человеку пуп от Бога, чтобы ему никакого не было выхода от человеческого дела здесь на земле.

<На полях> Красные грибы из-под снега.

Муж одареннейший из Ельца. Авксентьев (эсер) побивает Алпатова на собрании ссылкой на гносеологию. Философия — мать всех наук, и последнее дитя ее — гносеология.

Работа в лаборатории, красота работ на химич. весах и вообще все, тигли, точность, Оствальд. Писарев и цианистый калий. Соблазны Писарева: господство ученых посредством химии. Половой вопрос: потер пальцем по мрамору.

Минятин — Коноплянцев = Достоевский и славянофилы. Разговоры о вере. Прошение Победоносцеву.

Графы́

Улица Красюковка в Сергиеве названа по имени землемера Красюкова, который имел на краю большой клок земли. Он выстроил здесь церковь, разбил свою землю на мелкие участки, и после смерти его здесь началась Красюковка. Во время революции на этой улице собралась прежняя знать, князья, графы, и постепенно дошли здесь до полной нищеты, получив от населения общее имя «графы». На этих графов, как на бедного Макара, все шишки летят. Даже самый отчаянный противник Советов, которому днем и ночью видится, что зазвонят колокола Лавры, если его довести до бешенства, становится революционером в своем роде и бросит вам в лицо: «Графы понаехали!» Вот сегодня на бугре натаскиваю Ромку, вижу, идет человек со щитами, знаю по лицу, что такой богомольный человек из тех встает в 4 утра к заутрени и в 10 является на советскую службу. Увидев собаку, он испугался, как баба, закричал и замахал щитами. Ромка, увидев такое, брехнул. Я схватил его, привязал. А человек со щитами все стоит. «Проходите же», — говорю я. Он осторожно подходит и дрожащим голосом спрашивает: «А как его кличка?» Мне противно, я говорю: «Проходите, вам не нужна кличка моей собаки». Он крысится: «А если мне хочется ее поласкать?» «Проходите, — говорю, — вы мне человек незнакомый, узнаете кличку и украдете!» Вот тогда он вовсе окрысился, быстро прошел и, проходя, не обертываясь:

— Черт! графы́ понаехали!

Булгарин, человек с непостоянной фамилией, занимающий деньги.

Алпатов побежден и осрамлен на собрании по причине: что он уже не тот, а ему представляется, будто он необразован, и это его толкает в науку. («Пуп» — вложить Несговорову и, может быть, Лейпц. звено соединить с «Зелен, дверью» и кончить его приездом Несговорова).

<На полях> Гениальное одичанье.

«Я никогда не откладываю свои дела — и если мне предстоит что неприятное, то иду ему прямо навстречу и проглатываю черта, даже не посмотрев на него».

«Ты знаешь, как я не люблю, когда обыкновенное, естественное хотят представить чудесным и, наоборот, как люблю, когда чудесное происходит естественным образом» (Гете).

К состязанию Алпатова и Авксентьева (эсера): Авксеньтьев, владеющий парламентскими приемами, быстро уложил Алпатова, осрамил (потому что тот искренностью хотел взять, может быть, юродством… может быть, Курымушка). На помощь встал Писарев, бледный, с горящими глазами, на голову всех выше, но вдруг лицо его исказилось, пальцы задрожали, и он выпалил с какой-то последней ненавистью: «Народ, народ! сейчас он ругает какую-то едреную мать, и то вы не любите, а подождите, когда он разогнет свою спину, он вам покажет еще Кузькину мать!»

После собрания Алпатов вышел один, и за ним шел Писарев… они разговаривали в кафе: Писарев был умен и все… но вдруг лицо его переменилось, и он стал говорить о господстве ученых с бомбами: Алпатов дрожал: безумный был перед ним, и это было настоящее (шалун).

1 Мая. Первая парная ночь с дождем, утро серое, пахнет землей…

Садовник Сер. Алекс, вчера предложил мне бросить охоту, ходьбу по лесам и заняться садом. Но я представил себе восход солнца, когда все городские собаки начинают лаять, и все петухи дружно орать. С. А. на это вспомнил время Троицкого звона, когда этот чудесный звон, казалось, соединял в себе все лесные и полезные звуки при встрече солнца, и притом было в нем еще что-то большее. «Тогда, — сказал он, — ни собак, ни петухов при восходе почему-то не было слышно».

Мы потом долго говорили о системе учения любви, которое христианская церковь продумала на всякое лицо, на всякий случай и вместе с тем все ничтожество Кино и Радио. Я спросил С. А. в упор:

— Скажите прямо, соберитесь в себя и вдруг отвечайте по совести: зазвонят ли когда-нибудь колокола Лавры?

Он ответил, не думая:

— Зазвонят.

Потом стали мы гадать и желать, чтобы они зазвонили не на кровь, а на любовь. Оказалось, что власти центральные не очень и против, а мешает белое духовенство, которое боится господства монахов.

Вот был бы гениальный человек, кто сумел бы так повернуть все, чтобы колокола зазвонили не через господство белого и черного духовенства, царя, большевиков, а чтобы пришлось какое-нибудь дело так по душе всем, так стало бы хорошо всем, чтобы и самый вопрос «кому звонить?» — исчез, просто кто-нибудь, первый же прохожий вспомнил: «а почему же не звонят?», и другие схватились бы, вызвали старых звонарей, и начался бы звон как бы сам от себя, словом, чтобы колокола зазвонили сами. Будет ли это?

«Только тот велик и счастлив, кому не нужно ни повелевать, ни повиноваться, для того, чтоб жить на свете с удовольствием». (Гете, Гец. Вейстинген).

Дружно взялась трава. Все 1-е Мая — дождь. Но, несмотря на дождь, вся площадь наполнилась колоннами с красными флагами вокруг памятника Ленину, перелитому из колокола киновии. Вся церемония из года в год совершается одинаково, так, что даже ученики, замечающие все, как зверюшки, говорят: «Точь-в-точь, как прошлый год, все такой же молебен и все под дождем».

Я по теплому дождю утром был в лесу. Вода и зеленая трава помогают березам — стоят напряженные, тронуть, и брызнет сок. Вдруг лес наполнился дикими звуками. Это колония инвалидов, слепцы, хромоногие, безрукие шли под красным флагом на площадь и ревели «Интернационал».

Дождь продолжался и в ночь. Гроза ночью.

2 Мая. Потоп. Лавки закрыты, потому что по случаю десятилетия революции будут праздновать два дня. Еще через 10 лет, значит, будут три дня праздники, через 40 — четыре и через 3650 лет революция освободит нас от труда совершенно, все мы будем круглый год праздновать.

Читал Гете, «Ифигения». Очень старо как-то, видно, что все приемы расхвачены последующими авторами. Надо найти работу какую-нибудь: 1) Гете как натуралист с точки зрения современных достижений естествознания. 2) Узнать: кто еще был поэт-натуралист. 3) Язычество Гете: причины его и чем кончилась его школа.

Ходил на «Кряж» (15 м.). Встреча с лесником из Ведомши, советует побывать в сторожке около Батьковского озера (6 верст от Федорцова, 6 от Ведомши). Беседовал с детьми о птицах, и было так просто с ними и с другими встречными, что удивился себе, как, зная такое обращение, я бываю иным с простыми людьми (светлая минута, воспоминание обратного: в Хотькове черная злоба).

Молодые ивы начинают раскрывать почки. В старых березах и тополях напор соков так велик, что почки у тополей, как сосок при напоре молока, а кроны берез от разбухших почек стали шоколадными: время шоколадных берез. Подводная трава в болотах вышла наружу, и образовались везде зеленые острова. Во всем растительном мире напор жизни, земля вся кругом зеленеет.

Прочел «Ифигению» Гете с великим восторгом. Узнал в этом подъеме от трагедии начало своего трагического подъема в одном из последних весенних писем. И вот завет себе: добиться в своем романе трагической значимости высших моментов в подъеме.