Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

• Название: Дневники 1928-1929
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-268-00566-9

Книга дневников 1928–1929 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) — в 1999 г., пятая (1926–1927) — в 2003 г.

Публикуется впервые.

---

Призвание Т. Розановой предупреждать людей об опасности, и это она делает так усердно, что всюду прослыла черным вороном. Так выдумала о войне с Китаем на основании маневров, запугала нас болезнью коровы. Так и все наше православие будто бы по любви к человеку сосредоточилось на мысли о смерти и предупреждении при всяком случае, удобном и неудобном.

Бывает, какая-нибудь мурава удивит, захватит, обрадует, хочется кому-нибудь сказать, вместе поохать и, может быть, даже воскликнуть: «Вот так мурава!» — воображая про себя, что это вроде открытия, что такая мурава только у нас, только наша. Но приходит еврей, равнодушно рассматривает и небрежно говорит: «В Буэнос-Айресе сколько хочешь такой муравы и по всей Австралии ее хоть пруд пруди, для европейца в ней ничего нет удивительного».

28 Августа. (Успение). Внезапный холод и дождь.

Хорошая охота с Петей.

29 Августа. Солнечно, холодно.

Меня научила революция понимать значение «прогресса» и «цивилизации» без того сарказма, который вкладывают в это слово вольные и невольные последователи Толстого. Раньше я жил среди продуктов этой цивилизации как обжора среди пирогов, не думая даже, что все эти продукты первой необходимости в жизни не нашего производства, а иностранного: часы, очки, инструменты, электричество, наука в средствах исследования: микроскопы, бинокли, телескопы. Тогда можно было, как Толстой, относиться к этому по-барски, теперь душа тоскует по винтику к пенсне, по стеклышку и… Искусство наше? Встанет из пирамиды образованный египтянин и, рассмотрев наше искусство, все его узнает в египетском рисунке какого-нибудь спущенного хвоста птицы, охраняющей жизнь древнего фараона. Но тот же египтянин будет поражен, как ребенок, стеклышком Цейса, позволяющим видеть мельчайший мир и отдаленнейшую звезду.

31 Августа. Поехали в Ведомшу, приехали в Шепелево.

Убирают овес. Озимь вышла из краски и на восходе в росе белеет. Молодые ласточки облепили дерево с антенной. Значит, еще рано дупелям: когда ласточки в полях табунятся, — вот дупеля!

Кавалер Краен. Знамени Иван Петр. Елкин взялся проводить нас на уток, но вдруг явился автомобиль Томского и взял его: ни Красное Знамя, ни данное слово не могли остановить Ив. Петровича.

Вечером стояли в Чиренине. Уток мало летело. Раздумывал о «Сераф.»: что возвышенность (бор Сеславина) создает обман любви. Мысль о Козочке: думал, ее люблю, а когда прошло, оказалось, себя. Так и вся любовь пустынников: поэтическое счастье воплощается в любовь к ближнему. Еще один шаг к делу, и вот обман религ. — церковный. Действительная любовь: Руднев в одной комнате с женой из-за ребенка… и проч. Истинная любовь это (с хозяйств, точки зрения)… кратко сказать в смысле «хозрасчета», любовь это умноженная вместимость пространства земли и не пустыня, а муравейник современный. Московская квартира является коррективом любви СССР = муравейник в пустыне.

<На полях> Если это поэзия, то почему пустынная поэзия маскируется любовью к человеку?

Тут зарождается нежнейшее и самое обманчивое чувство, называемое любовью к человеку: величайший соблазн.

Начало рассказа. Знак Московского военно-охотничьего общества, пятиконечная красная звезда с черным ободком, окаймленная <1 нрзб.> серебряного лаврового венка с золотым рогом, золотой винтовкой и шлемом вороненой стали — очень красив, но с некоторого времени я избегаю носить его во время охот моих. Было это в Сеславине, куда я в закрытое для охот время отправился фотографировать муравейники и проч. Любовь пустынника Серафима. Явление Хренова и хула его пчелам, оказалось, за то, что пчелы — монархия, и все потому, что у меня на груди была красная звезда.

У меня в новом месте на Ярне очень закипело в душе, и особенно возбудил меня вид таинственного бора на закате. Но когда солнце село, и сосны-свечи потухли, и остался лишь черный силуэт, я вдруг узнал, что бор этот, Сеславино, место моих прошлогодних охот, и я сейчас не узнал его только потому, что мы заехали с другой стороны. И как только узнал я, что это Сеславино, вдруг я как с облаков спустился на землю. (Можно к рассказу) и вспомнил Ивана Яковлевича Хренова.

<На полях> Сеславино II. Начало.

1 Сентября. Бодаловская вырубка. Тропа влево, все влево выбирать, левые тропы выбирать до прямого хода на север до Бодаловской вырубки, перейти <1 нрзб.> лес, опять вырубки до Журавлиного болота и немного все той же Ширяевской тропой до р. Шусты. Эта речка впадает в б. Тугулянское озеро (дер. Туглинка, урочище Тугуляны).

Шли лосевыми жировками (остриженный ивняк).

Потеряли направление. Показались утки на небе. Мы пошли в направлении полета уток, и скоро открылась моховая пустыня, и между маленькими соснами на громадных клюквенных кочках блеснула вода.

Пионеры моховых пустынь.

Ботьковское озеро — водораздел: по эту сторону люди Москвой живут, по ту — моховыми болотами.

Мы были между Кубрею и Нерлью в 2½ верстах от Ширяйки.

Спать на сене ночью было холодно. Ефр. Павл. сегодня едет за вещами.

5 Сентября. Понед. 2-го вечером на бекасов в Чиренино и утиная тяга. Вторник 3-го ходил в Илемскую сторожку, на Моховое болото, снимал баб, слушал куропатку в Чиренинском бору и переходил непереходимые бочаги Илемки. Среда 4-го по своим тетеревам и бекасам по Ярне.

Хозяйский овин сгорел.

Ударили в колокол. С улицы крикнули: «Овин горит!» Наша хозяйка с отчаянием: «Мой!» И тут же ее сестра вышла и сказала: «Твой!»

Солнце всходило, догорал овин (так бывает, потому что дед <1 нрзб.> овин до солнца и, затопив печь, отправляется по другим делам).

У Ефрос. Павл. врожденная страсть к приказанию, прислугу она обращает в рабыню, и такие все прислуги у нас, что этим рабством довольны. Я сказал Ефр. П-не сегодня за чаем: «Ты рождена большевичкой, только не сознаешь себя». Впрочем, так можно сказать о всех наших кулаках: капиталист, кулак — это организаторы производства, большевики тоже организаторы. Есть такой план, в котором люди разделяются на организаторов, т. е. людей власти, и рабов, тут кулаки и большевики в одном классе.

Евангельская любовь совсем не та, что любовь православная, там любовь как бы философски принципиальная, там не за именованного человека распинают себя, а за «идею» человека. Это церковь перерабатывает такую умственную любовь в любовь-жалость к близкому именованному человеку.

Пустыня — это мать отвлеченности, эстетики и вместе с тем личности как таковой (вне общества, рода и т. п.): личности «милостью Божией». В этом у нас с <1 нрзб.> социалистами и расхождение: они личность вне общества как самостоятельный творческий фактор не признают. Ищут «пролетарских» писателей, но творчество выше общества, само общество только фактор творчества, выходит pars quo toto[10] и потому нет творчества.

Домна Ивановна до того привыкла к охотникам и их словам о бекасах и дупелях, что когда соседский петух нападает на ее петуха, она гонит его со словами: «У, бекас проклятый, длинноносый, страшный!» (К рассказу «Терентий»).

Клюквенная семья в 4 челов., собирая клюкву в свободные дни, набирает в сезон, по словам Ивана Петровича, пудов 20. Продают по 2 р. пуд или меняют на хлеб в Спас-Закубежье. Кроме того, немногим меньше брусники.

Далеко заходят во мхи бабы из Ведомши, мне приходилось встречать их верст за 5 и посылать записку охотникам.

Говорят, будто Туголянское озеро образовалось таким образом: был на его месте лес на мху, случился пожар, и лес провалился, а на его месте вышло озеро, сначала маленькое, потом больше и больше. Говорят, будто вода в Батаковском озере находится в какой-то зависимости от Туголянского: «подземный ход».

Молодой человек (комсомолец) вошел к нам как везущий нас на отцовской лошади в Переславище. Он внутри себя волновался, не знал, как ему себя вести, куда девать концы своих, казавшихся ему наверно очень длинными, рук, и, чтобы скрыть свое волнение, принялся пальцами щелкать. Презабавно было! Он волновался, трусил, а нам казался невероятным нахалом.

Воспоминание детей.

Ефр. Павл. любит парить дичь и на случай всегда возможной перепарки, когда у нежных дупелей, бекасов и вальдшнепов разъезжаются ножки, крылышки, она обматывает дичь нитками точно так же, как голубцы. Раз пришел к нам сторож моих охотничьих угодий (Михаил). Его посадили обедать и дали ему дупеля. Он положил его в рот целым, не развязав нитки, разжевал, проглотил, и потом потянул ножку изо рта…

Живопись в сравнении с литературой приблизительно так же несвободна, как фотография относительно живописи, но в этой несвободе живописи заключается ее значительность, точно так же, как ценность фотографии заключается в точной передаче образа мира, вследствие чего у нас получается убеждение в его существовании как бы совсем независимо от нашего восприятия. На самом же деле, конечно, все это можно понять иначе: действием Лейца, <1 нрзб.> Но все равно люди не помнят человеческое происхождение мира из творчества и думают, что аппарат дает нам мир сам по себе.