Михаил Пришвин - Дневники 1928-1929

• Название: Дневники 1928-1929
• Автор: Михаил Пришвин
• Издательство: Русская книга
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: 5-268-00566-9

Книга дневников 1928–1929 годов продолжает издание литературного наследия писателя.

Первая книга дневников (1914–1917) вышла в 1991 г., вторая (1918–1919) — в 1994 г., третья (1920–1922) — в 1995 г., четвертая (1923–1925) — в 1999 г., пятая (1926–1927) — в 2003 г.

Публикуется впервые.

---

<На полях> За новое и за старое.

Середа.

— Мама, что у нас сегодня?

— Середа!

— Ну вот, я так и думала: у нас середа, а Коля Звягин говорит, что у них среда.

Проглотила.

— Мама, говорят, что я была у тебя в животике. Была?

— Ну, была.

— Расскажи мне, за что же это ты меня тогда проглотила?

Закат.

Солнце спать легло и облачком покрылось.

Родина машинно-казенного оптимизма это, конечно, очаги строительства, смотреть туда, и будет казаться, что все хорошо. С этой точки зрения, напротив, деревня представляется преувеличенно враждебной хорошему машинному будущему.

Лисичкин хлеб. Хлеба у нас довольно и девочка сыта. Но когда я прихожу с охоты, вынимаю дичь, и дело доходит до остатков хлеба, который беру я с собой, Зиночка говорит:

— А это что?

— Хлеб.

— Откуда же хлеб в лесу?

Я отвечаю:

— Это Лисичкин хлеб.

Тогда Зина берет этот хлеб и съедает, хотя сама очень сыта; она уверяет, что Лисичкин хлеб много вкусней.

В Москве: 1) Деньги (11 д.). 2) Объявление (вечерка). 3) Измеритель.

13 Ноября. Взять аванс 1000 руб. Купить камеры 370 + объект.

Ross 325 = 700 руб. Ремонт камеры к 12 Дек. 55 руб.

15 Ноября. Ю. М. Соколов рассказывал нам, как отвратительно читать теперь лекции, смотришь, когда начинают записывать: это уж наверно записывают не лекцию, а «мысль» свою о словах, чтобы при случае швырнуть камень в профессора. А то было, после слов о Плеханове, что вот-де мысль об этом была у Александра Веселовского, но Плеханову не пришлось ею воспользоваться: послышался голос: «Александр Веселовский мог воспользоваться мыслью Плеханова, но не Плеханов Веселовским». — «В то время книга Веселовского еще не выходила», — ответил профессор.

Исток преступления — это соблазнительная мысль.

Хочу зла, но выходит добро — слова Мефистофеля. А кто устраивает так, что хочет добра, а выходит зло? Сейчас у нас 90 % граждан ответит: государственный деятель.

16 Ноября. Так все и держится около точки замерзания. Напудрило ночью снегом чуть-чуть и осталось на грязи. Мы хоронили Камушка. До того привычно было это имя, что настоящее имя его оратор, излагавший нам у могилы его биографию, прочел по бумажке, и все про себя повторяли за ним с большим удивлением: Николай Алексеевич Петров. В этих похоронах с музыкой и салютом охотников вижу главное достижение советской власти, нигде в мире этот последний пьянчужка, наполнивший, как говорят, после смерти свое жилище запахом спирта, драч лошади, коров, собак, кошек и всякой скотины и пушнины не удостоился бы почетных, почти военных похорон. Его любили охотники.

Чистка. Дико звучит, когда редактор Полонский (тоже и другие) бросает мне вскользь, что вот «вы в стороне стоите»… Я в стороне! Я именно у самой жизни трудящегося человека, а Полонский даже по нашей дороге пройти не сумеет, за один только нос его мальчишки задразнят. Однако, в его словах есть смысл, вот какой. Самое-самое трудное теперь для всех — «чистка» или публичный разбор жизни личной и общественной всякого гражданина. Смысл этой чистки, в конце концов, сводится к тому, чтобы каждая человеческая личность в государстве вошла в сферу действия коллективной воли. В этом все. Крестьянин, кустарь, всякого рода мастер, имеющий возможность существовать независимо от воли коллектива, является врагом республики. (Вот почему этот «кум» продал домик свой в Сергиеве и поступил в колхоз, — спокойно! А на работе в колхозе спины не сломаешь.)

Собственник может понять верующего коммуниста, только если сумеет представить себе замену всего личного государственным, у кулака собственный дом, у него дом — все государство (коллектив), это реализуется властью (советов). Таким образом, в этом случае власть государственная происходит путем трансформации чувства собственности. И это верно. Так заключенность в процесс личности, связанность ее вещами необходимостью, свойственная каждому ярому собственнику, отчетливо выступает в людях власти: те собственники просто купцы Божьей милостью, а эти князья мира сего. «Воля революции, воля партии» — это вместо воли Божией.

Вот в этом мы и расходимся: у них договор подписан с революцией и с партией, во всем мире они остаются как парт-люди. У нас договор о личности в мире, поскольку партия и революция является в большом плане ценными — я с ними, нет, и я нет…

Они правы: я в стороне…

Раевский вчера неглупо сказал: оглянитесь вокруг себя, какое жестокое и холодное существование.

Психологически государственная власть является в личности, как трансформация чувства собственности. Наши кулаки, или купцы Божией милостью, слишком неразвиты, чтобы это понять, почувствовать сладость власти и вступить в ряды князей мира сего.

С государственной точки зрения надо охранять собственников, потому что собственность, иллюзия личного обладания вещами, и является орудием накопления и сбережения богатств.

Собственность — это нечто вроде игрушки для детей, маленьким игрушки достаточно, чтобы не плакали, а собственность взрослым, чтобы копили, берегли добро для других, представляя себе, будто хранят для себя, в этом все удовольствие. Забавность игрушки этой в том, что до того, кажется, для себя делают, что иногда даже становится совестно, и начинают немного помогать другим.

Раевский предлагал мне оглянуться холодно вокруг себя на людей в Сергиеве, чтобы увидеть их жизнь во всей наготе. Это будто бы жизнь очень жестокая, без малейших признаков думы о чем-нибудь другом, кроме своего самого жалкого существования.

Мысль с гвоздиком.

Часто бывает беспорядок и общее расстройство из-за какого-то гвоздика: лежит, напр., линейка с угольником и мешает, каждый день совал ее куда-нибудь, а вчера она <1 нрзб.> и утром снова мешала. Наконец, я собрался, нашел гвоздик, забил его в стену, и угольник с линейкой повесил, и перестала мешать навсегда: <1 нрзб.> как-то раз навсегда. Вот это нам надо теперь.

19 Ноября. Надо спросить кого-нибудь понимающего, почему же именно был взят левый курс, когда все были уверены, что наступил термидор и окончилась революция.

«Принудиловка», конечно, страшней, чем война, там всегда есть надежда, что когда-нибудь вернешься домой: тут самый дом исчезает. Не успел еще как следует определиться поток в колхозы, как уже началось то же самое, что было и до того: стали писать, что в колхозы прошли кулаки и разлагают их. Представим себе, что «благоразумный кум» предусмотрел колхозы, продал дома в городе (все равно отберут) и определился в колхоз: там, казалось ему, конец зависти, нет ничего, у всех поровну. И вот оказалось, он ошибся: стали говорить, что колхоз разлагается, потому что в него прошли кулаки, что надо в самом колхозе искать кулаков (Передовая в «Известиях»).

Теперь определяется линия, что разорять мужиков можно и работать в «Принудиловке» они будут (такой народ), все дело…

«За пряслами околицы, по загуменьям знакомым почерком прострочили надувы, путаная вязь русачьего <1 нрзб.>» (Дементьев. Уральский охотник).

20 Ноября. Сегодня моют полы в новом помещении, и будем начинать жить.

Вспоминаю Козочку с ее Сережей и тем, кто ее «изнасиловал». Сережа не мог ей простить, да и нельзя. Так она доигралась, не в ней дело. А вот кто насиловал, его психика, столь непохожая на Сережину (вроде вора?)

21 Ноября. Ночью чуть припорошило, тепло.

Женскому движению служит пределом естественная история материнства, едва ли можно считать достижением, если это движение происходит за счет сокращения жизни на земле.

<На полях> Женское движение.

Трактор.

Пионеры Америки.

Пятилетку надо поддерживать, потому что машина необходима нам. Едва ли что-нибудь выйдет, но все-таки возможно частично и удастся, быть может, даже ценою крушения данной политики.

Новая Америка начиналась так же, как и у нас, машиной и порабощением, даже истреблением сопротивляющихся туземцев. Но почему же создалось такое множество поэтических книг о туземцах — могиканах Америки, и ни одной замечательной о победителях? Мне это очень понятно, победители, буржуазия, это факт и говорит сам за себя, Америка и довольно. Но туземцы исчезают, а поэзия их восстанавливает: поэзия — это сила не становления, а восстановления. И нам теперь описывать надо не коммунистов, а интеллигентов — ученых, дворян и мужиков… (эту мысль надо развить).

Сюжет: «Кум» ищет покоя жизни, перебрать все от начала революции (напр., зарывал золото и проч.) и кончить колхозом, что все отдал и для спокойствия сел в колхоз (спину не сломаю на работе), но как раз тут-то и началось: «кулаки» прошли и в колхозы.