Виктор Гюго - Том 13. Стихотворения

• Название: Том 13. Стихотворения
• Автор: Виктор Гюго
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы, 1956 г.
• Жанр: Поэзия

В тринадцатом томе Собрания сочинений представлены избранные стихотворения из следующих поэтических сборников Виктора Гюго: "Грозный год", "Искусство быть дедом", "Четыре ветра духа", "Легенда веков", "Все струны лиры", "Мрачные годы" и "Последний сноп".

---

Париж, октябрь 1870

" И вот вернулись к нам трагические дни, "

И вот вернулись к нам трагические дни,
И знаки тайные с собой несут они
О том, что мир идет к какой-то страшной эре.

Творец трагедии и бледный Алигьери,
Вы, очевидцы войн с бесстрастною душой,
Один в Флоренции и в Аргосе другой,
Умы, орлиною овеянные славой,
Писали строки вы, где отблеск есть кровавый
Еще сокрытых гроз, грядущих бед печать,
И вас без трепета никто не мог читать.
Вы, мудрецы, чья речь слышна нам из могилы?
«Мы боги средь людей, провидцы тайной силы»,
О Данте и Эсхил, глядите!
Жалок трон,
И слишком узок лоб носителей корон.
Вы б презирали их! В них нет и стати гордой
Того, кого терзал ваш стих — и злой и твердый.
Не Греции тиран, не Пизы феодал, —
Живет в них дикий зверь, так каждый бы сказал.
Потомки варваров, их облик сохраняя,
Ордой из своего они приходят края
И гонят на Париж саксонских семь племен.
Все в касках, в золоте, в гербах со всех сторон,
Убийством, грабежом привыкшие кормиться;
Эмблемой хищную они избрали птицу,
Иль зверя дикого на шлеме боевом,
Иль вышитых химер, что дышат только злом,
Иль гребень яростно поднявшего дракона.
А их верховный вождь взял на свои знамена
Окраски траурной ужасного орла,
Чья тень чернеет днем, а в ночь, как день, бела.
С собою в грохоте влекут они заране
Орудия убийств всех видов, всех названий —
Тьму пушек, митральез — к уступам наших стен,
И бронзовый Немой, прервав молчанья плен,
Наполнив ревом зев для дела разрушенья,
Вдруг исполняется неистового рвенья
Рвать камни города, с земли его стереть,
И злобной радостью как будто дышит медь
И жаждет мстить за то, что человек когда-то
В ней матерьял нашел для самых гнусных статуй,
И словно говорит: «Когда-нибудь народ
Во мне, чудовище, владыку обретет!»
Трепещет все кругом. Семь венценосцев вместе
Напали на Париж. Его подвергли мести.
За что? Он — Франция, и целый мир притом,
Он у обрыва бездн горит живым лучом,
Он факел свой вознес рукою Прометея
И льет в Европу свет, высоко пламенея.
Парижу мстят они — Свобода, Разум он.
Парижу мстят они — ведь здесь рычал Дантон,
Сверкал Мольера стих, был едок смех Вольтера.
Парижу мстят они — ведь в нем вселенной вера
В то, что должно расти и крепнуть с каждым днем,
Он светоч, что горит под ветром и дождем,
Идея, рвущая завесу тьмы растущей,
Прогресс, сиянье дня средь ночи, всех гнетущей.
Парижу мстят они — за то, что тьме он враг,
Что провозвестник он, что правды он маяк,
Что в грозной славе их он чует смрад гробницы,
Что снял он эшафот, смел трон и стер границы,
Преграды, распри, рознь, что войн смирил он гром,
Что будущее — он, когда они — в былом!

Но то не их вина. Сил черных порожденья
Ведут их в тьме ночной лишь к славе преступленья —
Кир, Каин и Нимрод, Рамзес, Тимур хромой.
Они попрали честь, любовь и свет дневной;
Не став великими, они уже уроды.
Им страшно, что Земля, — в объятиях свободы
И счастья вечного, — горя любви огнем,
Вступает в мирный брак с немеркнущим умом.
Они хотели бы, чтоб бились насмерть братья,
Народ шел на народ; и в том для них проклятье,
Что все их помыслы для ада зажжены,
Во имя дьявола, но для небес темны.
О изверги цари! Не раньше тяготенье
Остынет в вас к мечу, к позорной жажде мщенья,
К коням и вою труб, грозящему бедой, —
Чем птицы вить гнездо откажутся весной,
Сдружится с ними тигр, и позабудут пчелы
Над ульем, им родным, кружить свой рой веселый!

" Семерка. Страшный знак. Число, где провиденье "

Семерка. Страшный знак. Число, где провиденье
Скопило, как в тюрьме, людские преступленья,
Нассау, Мекленбург, Бавария, пруссак,
Саксонец, Вюртемберг и Баден! Страшный враг!
Они, на город наш ползя ордой упорной,
Семь траурных шатров разбили ночью черной:
Смерть, злобу, стужу, мор, болезни, голод, страх.
Полузадушенный Париж — в семи петлях.
Как в Фивах, семь царей с него не сводят взгляда.

Какое зрелище! Звезда в объятьях ада.

Ночь приступом идет на Свет, и страшный крик
Звезды в ответ на смех Небытия возник.
День Слепота теснит, и Зависть дерзновенно
Жизнь хочет расплескать, разбить сосуд священный,
Великий пламенник, звезду средь звезд родных.
Светила говорят в просторах мировых:
«Как! Что случилось здесь? Небесное сиянье
Ушло. Стон ужаса бежит средь мирозданья.
Спаси, господь, звезду! Ты некогда туман
Рассеял, где, таясь, залег Левиафан».
Но поздно. Началось бесчестное сраженье.

Как средь опасных скал горит предупрежденьем
Маяк, так из звезды поднялось пламя — знак
Того, что ад встает, что ночь сгущает мрак,
Что бездна черная растет стеною дыма,
Где армий движется поток неудержимый.
Сгущается туман, где блещет сталь штыков,
Где преисподней гул, вой адских голосов —
Смешались в страшный рев бушующего ада,
Где рыку хищников подобна канонада.
Бесформенная топь, куда залег Тифон,
Растет, и катится, и длит ужасный стон.
Всю злобу хаоса звезда встречает эта.
Он — пламенем разит, она — лучами света.
У бездны — молния, а у звезды — лучи.
Тьма, буря, ураган, круженье туч в ночи,
Все пало на звезду — еще, еще и снова,
Чтобы душить, гасить свет утра молодого.
Как знать, кто победит? Надежда? Страх? Беда?
Прекрасный лик звезды бледнеет иногда
Под ярым натиском и тьмы и урагана.
Тогда она дрожит, тускнеет средь тумана,
Покрыта бледностью, почти свой гасит взор!
Ужели над звездой свершился приговор?
Но кто дерзнул на то, и кто имеет право
Гасить священный свет, души свет величавый?
Ад страшную свою разверз над нею пасть —
И в небе нет звезды… Ужель ей должно пасть?

Но сквозь завесу туч пробившееся пламя
Вдруг гривой огненной, разодранной ветрами,
Встает!..

Она, звезда, горит и гонит прочь,
Прочь ослепленную ее лучами ночь,
Встает во всей красе, сиянием одета,
И заливает тьму безмерной пеной света.

И хаос побежден? Нет… Сумрак гуще стал;
Прилив кипящих бездн вновь катит черный вал,
И, кажется, сам бог отчаялся, и снова
Неистовством стихий, круженьем вихря злого
Звезда поглощена. Ловушка! Где же свет?..

Остановилось все и ждет. Ответа нет.
Мир стал свидетелем позора, преступленья.
Глядит вселенная, как бездна в исступленье
Из непроглядной тьмы, разъяв ужасный зев,
На солнце без конца свой извергает гнев.

ВЕЧЕРОМ, НА КРЕПОСТНОЙ СТЕНЕ ПАРИЖА

Черным-чернел восток, но светел был закат.
Казалось мне — рука костлявая, сухая,
На траурных столбах простерла пышный плат,
Два белых савана по небу развевая.

Так надвигалась ночь и все брала в полон.
И птицы плакали, и листья трепетали.
Я шел. Потом опять взглянул на небосклон —
Он был полоскою окровавленной стали.

И мне почудилось: окончен страшный бой.
Какой-то светлый бог сражался против змея,
И меч небесных сил, грозящий, роковой,
На землю тяжко пал — и вот лежит, алея.

ПАРИЖ ПОНОСЯТ В БЕРЛИНЕ

Рассвет для мглы ночной — ужасное виденье,
И эллин — варвару прямое оскорбленье.
Париж, тебя громят, пытаясь делать вид,
Что некий приговор тебе за дело мстит.
Педант и солдафон, объединив усилья,
Бесчестят город наш геройский. В изобилье
И бранные слова и бомбы к нам летят;
Продажный ритор лжет, бесчинствует солдат:
Париж, мол, оскорблял религию и нравы.
Потребна им хула, чтоб оправдать расправы;
К убийству клевета удобно подведет.
Сенату римскому подобен твой народ,
О город, вынь же меч для подвигов победных!
Строитель мастерских, защитник хижин бедных,
О, город равенство изведавших людей!
Пускай беснуется орда тупых ханжей —
Защита алтарей и тронов, лицемеры,
Позорящие свет во славу темной веры,
Спасатели богов от мудрости земной.
Сквозь всю историю нам слышен этот вой
На римских площадях, в Мемфисе, Дельфах, Фивах,
Как отдаленный вой и лай собак паршивых.

ВСЕМ ЭТИМ КОРОЛЯМ