Александр Блок - Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921

• Название: Том 3. Стихотворения и поэмы 1907–1921
• Автор: Александр Блок
• Жанр: Поэзия
• Год: 1962

Настоящее собрание сочинений А. Блока в восьми томах является наиболее полным из всех ранее выходивших. Задача его — представить все разделы обширного литературного наследия поэта, — не только его художественные произведения (лирику, поэмы, драматургию), но также литературную критику и публицистику, дневники и записные книжки, письма.

В третий том собрания сочинений вошла Третья книга стихотворений (1907–1916), стихотворения, не вошедшие в основное собрание 1909–1921 годов и стихотворные переводы.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Октябрь 1912

4

Старый, старый сон. Из мрака
  Фонари бегут — куда?
  Там — лишь черная вода,
  Там — забвенье навсегда.

  Тень скользит из-за угла,
  К ней другая подползла.
  Плащ распахнут, грудь бела,
Алый цвет в петлице фрака.

Тень вторая — стройный латник,
  Иль невеста от венца?
  Шлем и перья. Нет лица.
  Неподвижность мертвеца.

  В ворота́х гремит звонок,
  Глухо щелкает замок.
  Переходят за порог
Проститутка и развратник…

Воет ветер леденящий,
  Пусто, тихо и темно.
  Наверху горит окно.
    Всё равно.

  Как свинец, черна вода.
  В ней забвенье навсегда.
  Третий призрак. Ты куда,
Ты, из тени в тень скользящий?

7 февраля 1914

5

Вновь богатый зол и рад,
Вновь унижен бедный.
С кровель каменных громад
Смотрит месяц бледный,

Насылает тишину,
Оттеняет крутизну
Каменных отвесов,
Черноту навесов…

Всё бы это было зря,
Если б не было царя,
  Чтоб блюсти законы.

Только не ищи дворца,
Добродушного лица,
  Золотой короны.

Он — с далеких пустырей
В свете редких фонарей
  Появляется.

Шея скручена платком,
Под дырявым козырьком
  Улыбается.

7 февраля 1914

«Миры летят. Года летят. Пустая…»

Миры летят. Года летят. Пустая
Вселенная глядит в нас мраком глаз.
А ты, душа, усталая, глухая,
О счастии твердишь, — который раз?

Что́ счастие? Вечерние прохлады
В темнеющем саду, в лесной глуши?
Иль мрачные, порочные услады
Вина, страстей, погибели души?

Что́ счастие? Короткий миг и тесный,
Забвенье, сон и отдых от забот…
Очнешься — вновь безумный, неизвестный
И за́ сердце хватающий полет…

Вздохнул, глядишь — опасность миновала…
Но в этот самый миг — опять толчок!
Запущенный куда-то, как попало,
Летит, жужжит, торопится волчок!

И, уцепясь за край скользящий, острый,
И слушая всегда жужжащий звон, —
Не сходим ли с ума мы в смене пестрой
Придуманных причин, пространств, времен…

Когда ж конец? Назойливому звуку
Не станет сил без отдыха внимать…
Как страшно всё! Как дико! — Дай мне руку,
Товарищ, друг! Забудемся опять.

2 июля 1912

«Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный…»

Ночь без той, зовут кого

Светлым именем: Ленора.

Эдгар По

Осенний вечер был. Под звук дождя стеклянный
Решал всё тот же я — мучительный вопрос,
Когда в мой кабинет, огромный и туманный,
Вошел тот джентльмен. За ним — лохматый пес.

На кресло у огня уселся гость устало,
И пес у ног его разлегся на ковер.
Гость вежливо сказал: «Ужель еще вам мало?
Пред Гением Судьбы пора смириться, со: р».

«Но в старости — возврат и юности, и жара…» —
Так начал я… но он настойчиво прервал:
«Она — всё та ж: Линор безумного Эдгара.
Возврата нет. — Еще? Теперь я всё сказал».

И странно: жизнь была — восторгом, бурей, адом,
А здесь — в вечерний час — с чужим наедине —
Под этим деловым, давно спокойным взглядом,
Представилась она гораздо проще мне…

Тот джентльмен ушел. Но пес со мной бессменно.
В час горький на меня уставит добрый взор,
И лапу жесткую положит на колено,
Как будто говорит: Пора смириться, со: р.

2 ноября 1912

«Есть игра: осторожно войти…»

Есть игра: осторожно войти,
Чтоб вниманье людей усыпить;
И глазами добычу найти;
И за ней незаметно следить.

Как бы ни был нечуток и груб
Человек, за которым следят, —
Он почувствует пристальный взгляд
Хоть в углах еле дрогнувших губ.

А другой — точно сразу поймет:
Вздрогнут плечи, рука у него;
Обернется — и нет ничего;
Между тем — беспокойство растет.

Тем и страшен невидимый взгляд,
Что его невозможно поймать;
Чуешь ты, но не можешь понять,
Чьи глаза за тобою следят.

Не корысть, не влюбленность, не месть;
Так — игра, как игра у детей:
И в собрании каждом людей
Эти тайные сыщики есть.

Ты и сам иногда не поймешь,
Отчего так бывает порой,
Что собою ты к людям придешь,
А уйдешь от людей — не собой.

Есть дурной и хороший есть глаз,
Только лучше б ничей не следил:
Слишком много есть в каждом из нас
Неизвестных, играющих сил…

О, тоска! Через тысячу лет
Мы не сможем измерить души:
Мы услышим полет всех планет,
Громовые раскаты в тиши…

А пока — в неизвестном живем
И не ведаем сил мы своих,
И, как дети, играя с огнем,
Обжигаем себя и других…

18 декабря 1913

«Как растет тревога к ночи!..»

Как растет тревога к ночи!
Тихо, холодно, темно.
Совесть мучит, жизнь хлопочет.
На луну взглянуть нет мочи
Сквозь морозное окно.

Что-то в мире происходит.
Утром страшно мне раскрыть
Лист газетный. Кто-то хочет
Появиться, кто-то бродит.
Иль — раздумал, может быть?

Гость бессонный, пол скрипучий?
Ах, не всё ли мне равно!
Вновь сдружусь с кабацкой скрипкой,
Монотонной и певучей!
Вновь я буду пить вино!

Всё равно не хватит силы
Дотащиться до конца
С трезвой, лживою улыбкой,
За которой — страх могилы,
Беспокойство мертвеца.

30 декабря 1913

«Ну, что же? Устало заломлены слабые руки…»

Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,
И вечность сама загляделась в погасшие очи,
И муки утихли. А если б и были высокие муки, —
Что ну́жды? — Я вижу печальное шествие ночи.

Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.
Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.
Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —
Молилось и пело тебя, но ведь ты — не царица.

Царем я не буду: ты власти мечты не делила.
Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.
Вот новая ноша: пока не откроет могила
Сырые объятья, — тащиться без важного дела…

Но я — человек. И, паденье свое признавая,
Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.
То ревность по дому, тревогою сердце снедая,
Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.

21 февраля 1914

Жизнь моего приятеля

1

Весь день — как день: трудов исполнен малых
  И мелочных забот.
Их вереница мимо глаз усталых
  Ненужно проплывет.

Волнуешься, — а в глубине покорный:
  Не выгорит — и пусть.
На дне твоей души, безрадостной и черной,
  Безверие и грусть.

И к вечеру отхлынет вереница
  Твоих дневных забот.
Когда ж морозный мрак засмотрится столица
  И полночь пропоет, —

И рад бы ты уснуть, но — страшная минута!
  Средь всяких прочих дум —
Бессмысленность всех дел, безрадостность уюта
  Придут тебе на ум.

И тихая тоска сожмет так нежно горло:
  Ни охнуть, ни вздохнуть,
Как будто ночь на всё проклятие простерла,
  Сам дьявол сел на грудь!

Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие,
  Но некому помочь:
Куда ни повернись — глядит в глаза пустые
  И провожает — ночь.

Там ветер над тобой на сквозняках простонет
  До бледного утра;
Городовой, чтоб не заснуть, отгонит
  Бродягу от костра…

И, наконец, придет желанная усталость,
  И станет всё равно…
Что́? Совесть? Правда? Жизнь? Какая это малость!
  Ну, разве не смешно?

11 февраля 1914