Алексей Литвин - Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.

• Название: Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг.
• Автор: Алексей Литвин
• Издательство: ООО «Издательство «Эксмо», 2004 © ООО «Издательств ««Яуза»
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-87849-164-8

Книга профессора Казанского университета Алексея Литвина посвящена малоисследованной теме — карательной политике красных и белых правительств против сограждан. Исследование основано на неизвестных ранее материалах из архивов бывшего КГБ СССР и других, прежде закрытых архивохранилищ.

Тех, кто прочтет эту книгу, ждет немало неожиданного. Это и секретные репрессивные акты ВЧК, и достоверные факты о покушениях и убийствах политических противников той поры. Вы узнаете, что не Каплан стреляла в Ленина, и имена убийц Николая II, а главное, кому все это было нужно. Вы убедитесь в том, что террор тех лет породил Большой террор 30-х годов. Прочтите эту книгу: Вы не напрасно потратите время!

---

А. И. Деникин называл Комуч пустоцветом. По его мнению, «придя к власти на штыках чехословаков, Комитет Учредительного собрания — филиал ЦК партии эсеров — явился отображением советского правительства, только более тусклым и мелким, лишенным крупных имен, большевистского размаха и дерзаний»[276]. В этом смысле и в карательной политике Комуча было много общего с большевистской: карательные отряды и жестокий беспредел в обращении с людьми. Самарская газета «Волжское слово» 12 июня 1918 г. сообщала, что в редакцию поступают письма с протестом против зверской расправы с пленными красноармейцами. Очевидцы оставили большое число воспоминаний о происходившем терроре[277]. Комучевец С. Николаев признавал: «режим террора… принял особо жестокие формы в Среднем Поволжье»[278]. Начинали комучевцы с арестов большевиков и левых эсеров, организации военно-полевых судов, рассматривавших дела арестованных в их отсутствие в течение не более двух суток[279]. Они довольно быстро ввели внесудебные расправы и только тогда, когда эти репрессии через несколько месяцев стали вызывать общие нарекания, только после начала своих военных поражений, Комуч 10 сентября 1918 г. издал положение о временной комиссии «по рассмотрению дел о лицах, арестованных во внесудебном порядке». Было оговорено, что положение действует только для лиц, арестованных в Самаре[280]. 16 сентября 1918 г. состоялось первое заседание этой комиссии. Она не стала рассматривать вопроса о судьбе пленных красноармейцев. По докладу В. П. Денике о редакторе газеты «Волжский день», где члены Комуча были названы «митинговыми дельцами, которые гоняются за дешевыми успехами и поощрениями толпы», было решено: состава преступления не обнаружено[281].

По мере поражений на фронте члены Комуча усилили репрессии. 18 сентября 1918 г. в Самаре был учрежден «Чрезвычайный суд» из представителей чехословаков, Народной армии, юстиции. Суд собирался по приказу командующего поволжским фронтом. В то время им был полковник В. О. Каппель (1883–1920). В положении о суде говорилось, что виновные приговариваются к смертной казни за восстание против властей, сопротивление их распоряжениям, нападение на военных, порчу средств связи и дорог, государственную измену, шпионаж, насильственное освобождение арестантов, призыв к уклонению от воинской службы и неподчинению властям, умышленный поджог и разбой, «злонамеренное» распространение ложных слухов, спекуляции[282]. Число жертв этого суда неизвестно. Бюллетень ведомства охраны Самары давал весьма заниженные цифры арестованных в городе: за июнь — 27 человек, июль — 148, август — 67, сентябрь — 26 человек[283].

3 сентября 1918 г. восстали рабочие Казанского порохового завода, протестующие против комучевского террора в городе, мобилизации в армию и ухудшения своего положения. Комендант города генерал В. Рынков расстрелял работах из орудий и пулеметов, в том числе и арестованных. 1 октября 1918 г. рабочие Иващенкова выступили против демонтажа предприятий и эвакуации их в Сибирь. Комучевцы прибыли из Самары, смяли рабочие патрули и учинили жестокую расправу над рабочими, не щадя ни Женщин, ни детей. Всего от рук комучевцев погибло около тысячи человек[284].

Комучевцы позже сетовали: «Силы у демократии и Учредительного собрания не оказалось. Оно потерпело поражение со стороны двух диктатур. Очевидно, в процессах революции рождаются силы диктатур, но не уравновешенного народовластия» (В. К. Вольский); «Комучу не удалось сделаться сильной демократической властью. Тогдашние руководители волжского фронта совершили ряд крупных и роковых ошибок» (В. Архангельский)[285]. Но сами комучевцы, даже со ссылками на условия военного времени, проводили свою карательную политику отнюдь не демократическими методами, в чем и признавались. Убедительно критикуя большевиков за террор и действия чрезвычаек, они действовали не менее жесткими способами, дабы утвердить свою власть.

Социалистические правительства на Урале, в Сибири и на севере России

Процессы, подобные поволжским, происходили и в других районах страны, где были сделаны попытки демократических правлений и где, как отмечал депутат Учредительного собрания и член самарского Комуча В. Л. Утгоф, политическая атмосфера была густо насыщена заговорами, борьбой честолюбий, анархическим разгулом авантюристов, где политическое убийство не было редкостью[286]. Заметим, что режимы «демократической контрреволюции» в различных регионах опирались не только на штыки чехословацких легионеров или интервентов, а на значительную часть населения, предпочитавшую жесткой политике большевиков демократические лозунги социалистов, прежде всего правых эсеров и меньшевиков[287]. Но карательная политика всюду и проводилась, опираясь на тех, кто поддерживал действия властей.

Временное областное правительство Урала 27 августа 1918 г. декларировало установление власти партий народной свободы, трудовой народно-социалистической, социалистов-революционеров и социал-демократов-меньшевиков. Заявлялось о признании власти только Учредительного собрания. Исполнителем воли областников стал генерал Голицын. И началась расправа: в Альняшинской волости Осинского уезда с 10 сентября по 10 декабря было расстреляно 350 коммунистов, красноармейцев и членов их семей; на станции Сусанна — 46 родственников красноармейцев и советских работников. Террор сразу же принял массовый характер. Центральное областное бюро профсоюзов Урала в августе 1918 г. заявляло: «Вот уже второй месяц идет со дня занятия Екатеринбурга и части Урала войсками Временного сибирского правительства и войсками чехословаков, и второй месяц граждане не могут избавиться от кошмара беспричинных арестов, самосудов и расстрела без суда и следствия. Город Екатеринбург превращен в одну сплошную тюрьму, заполнены почти все здания, в большинстве невинно арестованными. Аресты, обыски и безответственная и бесконтрольная расправа с мирным населением Екатеринбурга и заводов Урала производятся как в Екатеринбурге, так и по заводам различными учреждениями и лицами, неизвестно какими выборными организациями, уполномоченными. Арестовывают все кому не лень, как то: военный контроль, комендатура, городские и районные комиссии, чешская контрразведка, военно-уполномоченные заводских, районов и различного рода должностные лица»[288].

Временное сибирское правительство 3 августа 1918 г. постановило передать всех представителей «так называемой советской власти» политическому суду Всесибирского Учредительного собрания. В результате только в Омске было расстреляно полторы тысячи человек. 4 июня 1918 г. в Новониколаевске «при попытке к бегству» были убиты многие партийно-советские работники. Когда родственникам разрешили взять тела погибших для похорон, то оказалось, что они были сильно изуродованы штыковыми, сабельными ударами. 4 сентября 1918 г. Административный совет Временного сибирского правительства принял решение о восстановлении смертной казни за военную и государственную измену (бегство с поля боя, дезертирство, невыполнение приказов, умышленное убийство, разбой и Т. д.)[289].

В Архангельске и губернии Верховное управление северной области во главе с народным социалистом Н. В. Чайковским также заявило о своей приверженности идее Учредительного собрания[290]. И сразу же начались аресты большевиков, левых эсеров, советских работников. Многочисленные воспоминания сподвижников Чайковского свидетельствовали о жестокостях и произволе по отношению к различным социальным слоям населения в этом регионе[291]. В Архангельске социалисты совместно с интервентами творили скорый и неправый суд. В. И. Игнатьев, управляющий отделом внутренних дел в правительстве Чайковского, писал 9 февраля 1922 г. своему премьеру из Ново-Николаевска в Париж: «Вспомните, Николай Васильевич, хотя бы наш север, Архангельск, где мы строили власть, где мы правили! И вы, и я были противниками казней, жестокостей, но разве их не было? Разве без нашего ведома, на фронтах (например, на Пинежском и Печоре) не творились военщиной ужасы, не заполнялись проруби живыми людьми? Да, мы этого, к сожалению, в свое время не знали, но это было, и не падает ли на нас, как на членов правительства, тень за эти злодеяния?

Вспомните тюрьму на острове Мудьюг, в Белом море, основанную союзниками, где содержались „военнопленные“, т. е. все, кто подозревался союзной военной властью в сочувствии большевикам. В этой тюрьме… начальство — комендант и его помощник — были офицеры французского командования, что там, оказывается, творилось? 30 % смертей арестованных за пять месяцев от цинги и тифа, держали арестованных впроголодь, избиения, холодный карцер в погребе и мерзлой земле…»[292]

За год на территории с населением в 400 тысяч жителей только через архангельскую тюрьму прошло 38 тысяч арестованных. Из них было расстреляно 8 тысяч и более тысячи умерло от побоев и болезней. В пяти тюрьмах Мурманска содержалось не менее тысячи заключенных, а кроме того, были еще концлагеря смерти на безлюдном острове Мудьюг.