Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Книга третья

• Название: Новочеркасск: Книга третья
• Автор: Геннадий Семенихин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Новый роман Геннадия Семенихина является завершением его трилогии, посвященной донскому казачеству.

В третьей книге автор повествует об участии в Великой Отечественной войне наследников боевых традиций донцов. В центре романа образ Вениамина Якушева, правнука одного из героев войны против Наполеона, беглого крепостного Андрея Якушева.

Книга рассчитана на массового читателя.

---

Сегодня Тося работала в утреннюю смену и, по обыкновению, должна была находиться дома. Лишь один раз Якушев постучался в дверь, а уже загремела щеколда и его любимая с чуть тронутой ветерком перманентной прической выросла на пороге. В широких глазах появилось удивление:

— Ты? Отчего так рано? Что такое у вас там случилось?

Оказывается, по каким-то незримым каналам она уже все знала о происшествии в воздухе, о том, что их группа возвратилась на аэродром, не выполнив боевого задания.

— Ты так и назвал его трусом? — подступилась она. — Но ведь это неверно, ты не имел на это права. Бакрадзе необыкновенный летчик, мужественный боец, о нем вся дивизия говорит.

— Что поделать? — вяло вздохнул Вениамин. — Я все понимаю. У него измотались нервы, стало яростным желание жить, увидеть салюты в честь окончания войны, родителей, свою бесценную для него Сванетию. Все это убедительно. Но только с другой стороны…

— Что с другой стороны? — как на поединке спросила Тося.

— С другой стороны долг.

— И если бы ты был на его месте в пилотской кабине, то поступил бы по-иному?

— Да, Тося.

— И я бы могла тебя больше не увидеть?

— Могла бы, Тося.

— Скаженный какой! — Она испуганно охватила его обеими руками и удивленно воскликнула: — Какой же ты горячий, Венечка. Весь пылаешь. Вано бы сказал, от тебя прикуривать можно.

— Горячий? — пожал плечами Якушев. — Что за чепуха. Ну и выдумщица же ты, Тоська.

Но она, вовсе не заражаясь его шутливым настроением, обеспокоенно продолжила:

— Да нет, какая там выдумщица. Ты на самом деле горячий. Это же температура.

— Разве? — вздохнул он отрешенно и беспечно махнул рукой: — То-то я жажду стал ощущать. А впрочем, ерунда. Маленький был, иной раз в жару температура от малярии до тридцати девяти доходила, а мы на нашей Аксайской улице в футбол резались босиком и я, твой нынешний супруг, голы забивал.

— Да, да, — небрежно подхватила Тося. — Я представляю. Ты, разумеется, герой, Веня, но болтун еще большего калибра. Немного не дотягиваешь до барона Мюнхгаузена.

— Ничего, — рассмеялся тот. — Шагая по Германии, быстро дотяну. Все-таки его родина.

— Постой, я здесь где-то видела градусник. Ну-ка, измерь.

Ртутный столбик Немедленно поднялся до отметки тридцать девять, и Тося огорченно покачала завитой головкой. На Вениных щеках расцвел неестественно яркий румянец, словно на них наложили театральный грим, глаза воспаленно заблестели.

— Вот видишь, — обеспокоенно заметила Тося. — Я не знаю, как там было у вас на Аксайской и как мой любимый хвастун забивал там голы, но сейчас ему надо лежать.

— Ты смеешься? — невесело промолвил Якушев. — Нам же с Бакрадзе взлетать в двенадцать ноль-ноль, и мне через полчаса пора уже на аэродром, иначе рейсовый автобус отойдет от штаба дивизии.

У Тоси над переносицей упрямо сдвинулись брови:

— Ничего не знаю, сейчас тебе надо лежать, а я схожу за врачом.

— Только попробуй, — угрожающе произнес Веня. — Я же сказал, что старший сержант Якушев должен лететь, и баста.

— А я сказала, что старший сержант Якушев будет лежать, — прикрикнула она и побежала в санчасть.

Седой очкастый дивизионный терапевт майор медслужбы Фельдман долго осматривал Якушева, прослушивал его грудь и легкие через стетоскоп и мрачно качал головой:

— Вы правильно поступили, Тося, его ни в коем случае нельзя выпускать в полет ни сегодня, ни завтра. Он же сознание может потерять на пикировании. Вашему молодому человеку надо немного отлежаться. Видимо, он простыл или переволновался. Порошки я захватил, вот они. Завтра утром навещу. Набирайтесь сил, молодой человек, они вам понадобятся для штурмовки Берлина. Ведь последний ваш полет станет в биографии молодой семьи Якушевых историческим. Когда-нибудь им потомки ваши будут гордиться.

В этот день все было обычно на аэродроме, за исключением того, что вместо Вениамина Якушева на самолете с цифрой «шесть» на руле поворота в задней кабине сидел новый воздушный стрелок Игорь Проушкин, о котором в полку была сложена целая легенда. Говорили, будто это был крайне невозмутимый парень, всегда демонстрировавший полнейшее спокойствие. Удивить его чем-нибудь или разволновать было почти невозможно.

Однажды пригласили Проушкина в свою компанию воздушные стрелки из другого звена. В их руки попала бутылка чистого спирта, и они решили расправиться с ней перед ужином. Один из них, старшина по званию, командовал, а все остальные подставляли стаканы. Начали с Игоря, которого старшина подверг традиционному допросу:

— В штурмовую авиацию веруешь?

— Верую, — флегматично ответил Проушкин.

— Спирт употребляешь?

— Употребляю.

— А какой пьешь? Разбавленный или неразбавленный?

— Да можно и неразбавленный, — так же флегматично протянул тот.

Старшина наклонил длинное горлышко бутылки над граненым стаканом и стал медленно нацеживать в него спирт, перед этим сказав:

— Когда хватит, скажи стоп.

Проушкин дождался, когда уровень неразбавленного спирта достиг краев стакана, и так же флегматично изрек:

— Вот теперь стоп, а то прольется.

И всем на зависть выпил все содержимое, а потом даже не потянулся за закуской, лишь корочку хлеба кем-то предложенную понюхал.

Поражал Проушкин всех и своим спокойствием в воздухе. Каким бы ни был сильным зенитный огонь противника, как бы коварно ни заходили «мессершмитты» или «фоккевульфы» в хвост, никогда его голос не отражал волнения и не вибрировал от страха.

— Ты чего, спишь? — возмущался, бывало, летчик. — Ведомые докладывают, что «мессер» за нашей машиной увязался.

— А он еще далеко и, как дохлый, телепается, — отвечал Проушкин сонно.

Но проходили мгновения, и целый каскад команд обрушивался на летчика: «Командир, десять градусов влево, пикируйте, теперь левый разворот… Вот он и проскочил. Ишь, куда запустил очереденку… Нервозный, подлец. А теперь вверх, командир, и уголок покруче… покруче говорю, если к деткам своим с войны возвернуться хотите… Вот так. Бью!»

Гремела трасса, которая проходила, как правило, совсем близко от атакующего самолета, а то и впивалась в него, дробя плоскости, кабину либо хвост. Проушкин был единственным в дивизии воздушным стрелком, сбившим четыре фашистских самолета. Как-то, когда штурмовиков отводили на недельный отдых и по приказу начальника политотдела была устроена конференция по обобщению опыта, его попросили рассказать, почему он так удачливо воюет. Сонно ухмыльнувшись, Проушкин ответил:

— А только по одной причине. Живым с войны хочу в свою деревеньку вернуться. Она у меня хорошо называется: Сердечная. И вам, ребята, того же желаю.

На том и кончилось обобщение опыта. Но было все это несколько не так. Другой человек рождался в недрах флегматичного Проушкина в бою: решительный, неустрашимый. Даже самого командира дивизии Наконечникова один раз обматерил, когда тот взял его с собой штурмовать порт Штеттин.

— Не знал, что в таком хлипком теле такой боевой дух пребывает, — насмешливо сказал ему вместо выговора потом на земле комдив Наконечников. — Да ведь в тебя, ленивца, в воздухе какой-то бес вселяется.

И на самом деле, в боевом полете Проушкин становился дерзким. Но как только завершалась успешная атака, прекращал преследование напуганный фашистский летчик, опять в наушниках у того, кто пилотировал «ильюшин», раздавался спокойный голос стрелка:

— Кажись, отстал непутевый, не понравилось… Нервенный пилот на «мессере» попался, аж теперь челюсти от скукоты ломит.

Еще говорили, что в родном селе Игоря Проушкина фашистские танкисты сожгли хату, расстреляли мать и двух братишек и, наполненный ненавистью, он всегда рвется в бой.

Вот почему Бакрадзе остановил на нем свой выбор, узнав, что Якушев заболел и лежит с высокой температурой. «Эх, Венька, Венька, до крайности жалко, что не будет тебя сегодня со мной», — думал Вано. Мысленно он уже помирился с Якушевым прочно, с грустью самому себе сказав: «Э, да что там, все было близко к истине, дрогнул я волей и рассудком дрогнул, и прав был Веня».

Боевой вылет в этот день снова был назначен на раннее утро, и в связи с этим завтракали на целый час раньше, чем было положено. Только им: четырем летчикам и четырем воздушным стрелкам — повара досрочно приготовили по бифштексу с яйцом, овощную закуску и пирожки с вареньем к какао.

Как это часто бывает перед опасным боевым заданием, ели быстро и молча. Потом шли к своим самолетам с такой же деловитой сосредоточенностью.

Утро с заблестевшим в разрывах кучевки солнцем не предвещало легкого захода на цель, потому что ветер быстро разносил облака. «Хоть бы тучки наплыли, — подумал Бакрадзе, — как хорошо было бы маскироваться. И нырнуть в них можно, и выскочить неожиданно, так что „эрликоны“ и крупнокалиберные зенитки не успели бы пристреляться».