Ирина Аллен - Другая Белая

• Название: Другая Белая
• Автор: Ирина Аллен
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-369-00961-1

Документальный роман о женщине постбальзаковского возраста, которая не признает «поста», решает переменить слегка поднадоевшую участь и уехать в Англию к законному британскому мужу. Внимание!!! Роман не авантюрный — скорее серьезный, поскольку женщина эта в общем и целом образованная и в добавок еще и думающая. Часто. Отягчающие обстоятельства — она в ее-то возрасте еще и чувствующая! Но людей и событий в романе предостаточно, так что «сюства», если не понравятся, можно и пропускать. Автор просит не рассматривать свой текст как путеводитель по жизни в поисках мужа-иностранца. Хотя… интересующиеся могут почерпнуть полной ложкой, поскольку мужей было… больше одного. Автор заранее благодарен терпеливому читателю! (Вместо синопсиса, из которого все равно никогда ничего не поймешь и не узнаешь).

---

Петер посадил ее на поезд, идущий через Амстердам до Роттердама, и дальше на юг — в Бельгию.

— Вы будете проезжать Гауду. Знаете, наш знаменитый сыр? — сказал он на прощанье.

[Жизнь полна сюрпризов. Если бы Марина могла тогда знать, что пройдет довольно-таки много времени, и в другой стране она откроет для себя «Гауду» — не сыр, а фантастическую керамику с диковинной росписью, напоминавшей о том, что Голландия была владычицей морской раньше всех других стран Европы и познакомила европейцев с искусством Востока. Марина начнет коллекционировать «Гауду» и однажды купит высокую вазу начала 30-х годов по очень умеренной цене, потому что горлышко вазы было склеено из осколков. Продавец в письме объяснит, что вазу разбил покойный кот, уроженец Гауды. Кот умер, как подчеркнет не лишенный юмора продавец, естественной смертью, что делало честь его хозяину: «Гауда» без дефектов стоила тогда уже немалых денег. Марина в ответном письме поблагодарит кота за скидку.]

Ухоженность и безлюдье. Мельницы и тюльпаны. Гостеприимные голландцы. И еще удивительно прозрачный воздух. Такой запомнилась Голландия Марине. В поезде на пути в Бельгию она достала тетрадь с записями (готовилась, ведь, к поездке) и прочитала то, что писал голландский ученый Хейзинга:

«Плоская земля без множества высоких деревьев, без массивных руин замков, она являет нашему оку спокойствие простых линий и затянутых дымкой, неясных далей, лишенных внезапных разрывов. Небо и облака, и раньше и сейчас, способствуют умиротворению духа. Неброские города в обрамлении зеленых валов окружены зеленью, и повсюду, если не роща, то вода, широкая гладь или узкий канал, древнейшая стихия творения, над которой Дух Божий реял в начале мира, — вода, самое простое из всего земного. Неудивительно, что в такой стране и люди отличались простотой и в образе мыслей, и в манерах, и в одеянии, и в устройстве жилищ… Даже благополучие и богатство никогда не стирали этих старых черт всеобщего стремления к простоте…»[7]

* * *

Марина вышла из поезда и ступила на землю Бельгии, точнее, ее северной части — Фландрии. Мартин и Марта встречали ее на вокзале в Антверпене. Поцеловались, Мартин взял ее тяжелую сумку. Сели в машину и поехали в их городок, расположенный где-то неподалеку.

Сразу почувствовала — все другое. Дома вдоль дороги не тянут вверх к небу свои треугольные крыши, а прочно, по-крестьянски, укоренены в землю и смотрят на мир исподлобья — из небольших окошек под почти плоскими крышами. Марина, человек открытый и эмоциональный, не преминула поделиться этими сравнениями, на что Мартин ответил как отрезал:

— У нас все лучше!

Заткнулась, приказала себе: «Держи язык за зубами, а!», — почему-то перейдя на кавказскую интонацию.

Голландцы и фламандцы говорят на одном языке, но друг друга не особенно жалуют. «Два народа, разделенные одним языком», — Черчилль сказал о британцах и американцах, но подходило и к голландцам с фламандцами. (Позже Марина узнала, что фламандцы терпеть не могут валлонцев, живущих на юге Бельгии, а французы, ммм… не очень любят бельгийцев и потешаются над ними, примерно, как мы над чукчами… Ну, нет мира под оливами!)

И вот, наконец, Дом, который построил Он. Дом одноэтажный, добротный, большой. Окошки не маленькие, но, конечно, не в полстены, как у голландцев. Мебель тяжелая, основательная, как будто рубленая из бруса. Подумала, вот и еще контраст с «легкой» Голландией: Манилов — Собакевич. Губы при этом сжала, чтобы не выпустить мысль. И кто бы ее понял? У них не Гоголь, а толстенная в старинном кожаном переплете Библия лежит на самом виду.

Над низким и сделанным, казалось, на века, буфетом висело настоящее деревянное воловье ярмо на две персоны — библейский символ супружества. Такой патриархальности Марина нигде и не видела. «Так вот как он живет! Дом построил, троих детей родил-вырастил, дочь замуж выдал, внуков ждет… Извечное жизни предназначение».

Была суббота. К вечеру все вместе поехали на мессу: семья была католической. Удивило, что старый собор был переполнен — никакого сравнения с полупустыми соборами Голландии. Марина была совершенно не сведуща в ритуале церковной службы, поэтому, когда Мартин неожиданно встал, пошел к алтарю, взошел на возвышение, открыл лежащую перед ним Библию и стал читать своим потрясающе глубоким и проникновенным голосом, она ничего не поняла и застыла, зачарованная. Он не священник, почему он в алтаре?! Его голос возносился к сводам готического собора и уже с тех запредельных высот спускался к ней. «Где он, и где я!.. Если бы я верила! Не так — во что-то и про себя, а родилась бы с верой, как он, как его жена, как все эти люди вокруг, в церковь бы с мужем ходила. Да что уж теперь-то…» Вот он уже и не на возвышении, а бегает с корзинкой по рядам, собирает пожертвования, или как это там называется. Вот все начали петь. Марта подсовывает молитвенник со словами. Сама-то все знает наизусть, голосок приятный. «А я что тут делаю? Какое право я имею тут быть?! Туристка! Родилась без веры, труда себе не дала, чтобы веровать, а это ведь труд, и долг, и работа над собой. Диссертацию вместо этого десять лет вымучивала. Экономика феодализма! Какая экономика без веры?! Между прочим, диссертация-то про то время, когда вот такие соборы строились. Как можно это без веры построить?! Это же человеку не по силам, не соразмерно с человеком!.. С ума схожу. Иль восхожу…[8] Ушла бы, да не выбраться»

Кончилась служба. Вышли на улицу — дождь. Хорошо! Опомнилась: «Что это было со мной? Устала я кататься по заграницам — домой хочу».

Домой — в его дом — приехали быстро. О том, чтобы вернуться к легкой беседе, Марина и думать не могла. Сказавшись уставшей, ушла к себе.

* * *

Он — фламандец. Его фамилия начинается на «ван». Он живет во Фландрии. До приезда сюда она, если и употребляла когда эти слова, то только в сочетании «великие фламандцы» — Рубенс, Ван Дейк. А оказалось, фламандцы живы и поныне, живут — не тужат по законам предков.

Проехали Фландрию вдоль и поперек: Антверпен, Брюгге, Гент, Мехелен — тот самый, откуда пошел «малиновый звон» (французы произносят название этого городка, где церквей с колоколами превеликое множество, как «Малин»).

В Брюсселе вышли на площадь. Мартин назвал ее «Большой рынок» — огромное, но обжитое пространство, огороженное-защищенное тесно сомкнувшимися домами с треугольными крышами. Хлебный дом, Ратуша… Оба здания в готическом стиле, оба выстояли во время продолжавшегося несколько дней обстрела Брюсселя французской армией в XVII веке. После завершения войны площадь была всего за четыре года отстроена богатыми гильдиями. Пять гильдейских домов в стиле фламандского барокко разной высоты и ширины стоят в ряд, сплотились — не разорвешь, как будто говорят французам: «Мы здесь теперь навсегда вместе!» Приодеты, шапки фигурные на «головах», но в меру, не на показ, не на бал французский собрались — на свой праздник в своем национальном платье. Стоя посередине площади, Марина «слышала», как переговариваются между собой разновременные постройки: «Соседями будем». Большой рынок — большое соседство.

В соборе Святого Михаила, который строился почти два с половиной века, Марине понравилась никогда не слышанная раньше история о Святой Гудуле, в честь которой собор был освящен. Что-то из VII или VIII века. Набожная девочка проводила ночи за чтением религиозных книг, но назойливый бес то и дело задувал свечу, а та не ленилась зажигать ее вновь и вновь. За свое постоянство в вере она была канонизирована. Ее всегда изображают с Библией и фонарем. Глядя на тонкий готический абрис лица святой, Марина думала: «Хорошая девочка, я такой же была в ее возрасте — читала взахлеб». Грех, наверно, так думать, но неистребима эта человеческая потребность рассматривать высокое «в призме бытовизма». Себя сравнивать. А, может быть, и не такой уж грех? Святая помогла ей и бабушку, живую еще, добрым словом вспомнить.

[Бабушка работала заготовителем сельхозпродуктов в маленьком провинциальном городке и благодарила судьбу за то, что ей, жене «врага народа», удалось избежать ареста и найти «хлебную» работу. Стендаль, Бальзак, Золя, Диккенс, Куприн, Чехов, Александр Николаевич Островский, Лесков и прочие писатели были знакомы Марине с детства. Подписки на собрания сочинений, бывшие тогда дефицитом, выдавались бабушке в качестве премий.]

Посмотрели на остатки романского собора XI века через стеклянные окна в полу, спустились вниз, там веками хоронили почетных горожан. При реставрации был сделан срез захоронений, чтобы видны были останки сотен и сотен людей. Зрелище не для слабонервных… Земля, где время спрессовано, и все тут, ничего не исчезло, никуда не ушло…

А это что? На перекрестке двух улиц Марина увидела фонтанчик, в центре которого маленькая фигурка, которая собственно и фонтанировала. Писающий мальчик (Manneken-Pis)! Вот ты какой симпатичный малыш, оказывается…