Питер Грин - Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос

• Название: Смех Афродиты. Роман о Сафо с острова Лесбос
• Автор: Питер Грин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1998
• ISBN: 5-7632-0668-1

В романе современного английского писателя и ученого Питера Грина делается попытка воссоздать жизнь легендарной поэтессы античности Сафо, показать ее мир, мир любви и страданий, дружбы и предательства, чистых чувств и высокой поэзии.

---

Нет, нет еще. Подожди. Будь жестокой.

Она завернула меня в грубое теплое полотенце, и мы снова отправились ко мне в спальню. Я уселась на краю постели, по-прежнему завернутая в полотенце; Талия вынула шпильки из моих волос и принялась их расчесывать.

— Теперь попудри меня, — сказала я и почти мурлыкала от наслаждения, когда она посыпала мне плечи и ступни благовонным тальком, который Иадмон раздобыл мне на Самосе[17].

«Ну, пора», — подумала я, взяла ее руку за запястье, вытряхнула из ее горсти немного талька себе на груди и провела по ним ее пальцами, чтобы растереть. Талия тихонько всхлипывала, из ее огромных глаз текли слезы; не выпуская ее запястья, я скользнула свободной рукой в вырез ее платья и принялась ласкать ей молодые высокие грудки, пока ее соски не поднялись от моего касания. Ее уста невольно потянулись к моим, и я почувствовала у себя на губах соль ее слез. Нет, по-прежнему ничего. Ничего. Нечего и пытаться возжечь огонь из холодного пепла. Тут во мне взыграло чувство отвращения, порожденного пустотой и скукой, — отвращения к себе самой, к ней, ко всей этой глупой ситуации! Резким движением я оттолкнула Талию — она так и села на пол, устремив на меня дикий взгляд, потрясенная внезапной переменой моего настроения. Я снова завернулась в полотенце и, к своему удивлению, почувствовала озноб по коже.

— Удались! — сказала я. — Прочь с глаз моих!

— Не понимаю, — ответила Талия. — Я думала…

— Думала, думала! И ты еще смеешь что-то думать?!

Неудачная попытка разжечь чувства воспылала гневом, точно сухой трут. Ну и комичное, должно быть, было зрелище: две маленькие женщины, объятые одна неудержимым гневом, а другая страхом, едва не сцепились, как две кошки.

— Я люблю вас, моя госпожа, — произнесла она тонким, умоляющим, почти неслышным шепотом.

— Удались!!! — крикнула я, теряя последние остатки достоинства.

Как это ничтожество осмелилось вообразить, будто оно такой же человек, как и все, да еще пытаться возбуждать мои чувства своими дешевыми проделками! Мои пальцы сплелись, точно длинные когти. Девушка исчезла. До меня донесся неистовый топот ее сандалий, сбегавших вниз по лестнице, и стук двери во флигеле, где жили слуги.

«Что ж, — угрюмо подумала я, — Праксиноя знает, как поступить в подобном случае». Я сделала глубокий вдох, давая внезапно нахлынувшему гневу улечься. Мало-помалу кровь умерила свой бег, яростный стук сердца перешел в мерное биение. Я подошла к окну и широко распахнула ставни. Холодный и чистый лунный свет струился на горные вершины. Где-то прошуршала крыльями сова, а из отдаленной таверны близ гавани донеслось едва слышное пение и жалобный голос лиры.

«Вот уже и луна высоко, — подумала я. — Где же Эндимион?» Моя плоть переполнилась желанием и готовностью покориться. Время уже на пределе. Должен же он наконец прийти. «Афродита, о жестокосердая богиня! Молю тебя, пусть он придет поскорее — пока не слишком поздно!»

Пролаяла собака. Всмотревшись в водную гладь пролива, я увидела шесть едва заметных огоньков. Это рыбаки, выйдя на ночную ловлю, ожидали подхода косяков из морских глубин. Медленно, точно во сне, я натянула тяжелое шерстяное платье и черный плащ для путешествий. Медленно причесала и заколола шпильками волосы, вплетя в них единственную веточку розмарина. Никаких благовоний, никаких мазей. В тот день, когда он впервые поцеловал меня, он так и сказал со смехом: «Чего помадишься, будто старая шлюха?» Я невольно занесла руку, прежде чем успела сообразить, что же это я делаю… Но он схватил оба моих запястья сильными мозолистыми пальцами и отстранил меня, точно ребенка или куклу, на расстояние вытянутой руки. «Смой скорее эту дурацкую грязь, — сказал он врастяжку и отпустил меня. Ветер трепал его каштановые кудри. — Это нужно портовым девкам. А тебе — нет». При этих словах мои глаза наполнились слезами гнева и благодарности.

Я вышла в тихий коридор, спустилась по лестнице, пересекла внутренний дворик. Нигде никаких следов Праксинои. Может быть, она как раз сейчас утешает бедняжку Талию. Я неслышно вошла на цыпочках в прихожую. Сцилакс кивнул мне головой из своего укромного местечка, хотя я и без того знала, что он бодрствует. Это был ритуал — в знак того, что в доме все в порядке. Улегшийся в ногах старца Аполлон все ворочался и ворчал — должно быть, ему снилась охота за зайцами высоко в горах. Я выскользнула сквозь переднюю дверь, оставив ее открытой, и, миновав фонтан и святилище, направилась к воротам сада. Выйдя, я повернула в сторону от города и зашагала в горы по узкой тропке.

Я шла, и луна не жалела для меня своих лучей; моя тонкая дрожащая тень плясала на посеребренных лунным светом камнях. На мгновение остановившись, я уловила едва слышное пение крохотных ночных существ в кустарнике и точно по правую руку ясное прохладное бормотание струящейся по скале воды. Внезапно под подошвами захрустел сланец, отчего шаги показались противоестественно громкими; но вот наконец тропинка поглотилась сосновым лесом, и теперь я двигалась неслышно, как привидение, по густому ковру опавших сосновых игл, и только случайно пробивавшийся сквозь густые кроны лунный луч освещал мне путь.

Пещера находилась примерно в полдороге от гребней гор, возле небольшого источника. Вообще-то говоря, это не была пещера в собственном смысле слова — просто во время землетрясения возле отвесного спуска с гор упали три гигантские скалы и образовали закрытое пространство. Должно быть, кроме нас это место облюбовали и другие — пещера была устлана густым слоем сухой травы. Струя выбивается из скалы, падает в каменную раковину, всю зеленую от водорослей, и устремляется далее по узенькому каменному желобку. Возле источника приютилось небольшое святилище, посвященное нимфам, — побелевшая ниша со светильником, и в ней несколько небольших потрескавшихся глиняных фигурок, к которым иногда приносят букеты цветов.

Когда я пришла, все было тихо и пещера была пуста. Я знала, что так оно и будет. Но было еще слишком рано. Огонек в кумирне[18] едва мерцал. Я вынула кувшин с маслом из потаенного места, где его прятала, и наполнила светильник. Нужно было еще подрезать фитиль; на это потребовалось чуть больше времени. Я помолилась нимфам — они ведь добрые существа и всегда оберегают меня, когда я за городом. Но, похоже, моя молитва провалилась в глухую бездонную пустоту, как если бы все духи-охранители этого места или исчезли куда-то, или почивали, или были попросту равнодушны ко мне. Я погрузила лицо в естественную, выбитую струей каменную раковину; ледяная вода обожгла меня, но я сумела взять себя в руки. Я почувствовала, как моя кожа туго натягивается и начинает пылать от этого вяжущего прикосновения. Глотнула воды — и тут вспомнила, что у меня весь день маковой росинки во рту не было. Но я не чувствовала голода да и, если честно, не могла бы сейчас переварить никакой пищи.

Попив воды, я вернулась назад, уселась у входа в пещеру, завернулась в плащ и стала ждать.

Сосны были здесь гораздо реже, так что я могла ясно разглядеть полную луну и звезды над головой. «Ну, теперь-то он должен прийти! — думала я. — Должен, должен!» При каждом треске веточки, при самом слабом шорохе в темноте я напряженно всматривалась в ожидании. Нет, уже восемь дней — ничего. Ни письма, ни записочки. Ни объяснений, ни извинений. Кого ни спросишь, все пожимают плечами и уходят от ответа. Но у всех в глазах — жалостливое сострадание.

Время шло. Луна неумолимо продолжала свое шествие по небу, за ней стремили свой бег звезды Плеяды. Уже далеко за полночь, а я по-прежнему бодрствую в одиночестве.

Когда на востоке обозначилась первая полоска серого света, я пустилась в путь по горной тропке, не произнося ни слова, стараясь ни о чем не думать. Когда я вошла во двор, первая, кого я встретила, была наша девушка-кухарка, набиравшая воду в фонтане. Увидев меня, она тут же сложила большой и указательный пальцы и сделала решительный жест от дурного глаза. От век к вискам у меня точно сплелись тонкие раскаленные проволоки; кожа туго обтянула пылающую голову, искры гнева пробегали по каждому нерву.

Я легла на кровать, словно на дыбу. Сквозь ставни насмешливо пробивался утренний свет. Затянули свой хор петухи — наступил день, ясный, осенний, полный несбыточных обещаний. «Дайте поспать, — взмолилась я, — дайте поспать, а то умру!» Тут я вспомнила, что у меня в ларце, где стоят флаконы с благовониями, хранится (по причинам, о коих мне остается лишь догадываться) небольшой фиал из радужного стекла, который Алкей привез мне в подарок из Египта и о котором я забыла на целых двадцать пять лет. Теперь в памяти всплыли его слова, сказанные с жесткой, но доброй хитринкой в глазах:

— Это тебе, моя дорогая, благословенное средство для забвения. Спрашиваешь, зачем оно тебе? Возможно, сейчас оно и не нужно. Все твои чувства открыты солнцу, ты тянешься к свету, как бутон, который вот-вот раскроется. Но позже… Позже сама поймешь. Не думаю, впрочем, что у тебя достанет благодарности за то, что я о тебе так забочусь. Боги наделили тебя, Сафо, многими редкостными дарами, но благодарность едва ли входит в их число.