Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Симэнь Цин и слушать ее не пожелал.

— Это что еще за разговоры! — возразил он. — Как так! Мой сын с матерью не пойдет почтить предков? Старуха мелет всякий вздор, а ты веришь? У ребенка, видишь ли, темечко не затвердело. Ну и что же? Пусть кормилица завернет получше да оберегает как следует. Что ему в паланкине сделается!

— Ну и делай как знаешь, раз слушать не хочешь, — только и сказала Юэнян.

Утром гости в паланкинах собрались у дома Симэня, чтобы тронуться в путь всем вместе. Когда они миновали южные городские ворота, то на расстоянии каких-нибудь пяти ли вдали показались темно-зеленые густые сосны и отливающие бирюзою кипарисы.

По обе стороны кладбища, обнесенного каменной стеной, тянулись холмы. Внутрь кладбища вела аллея. Она подходила прямо к выложенной из белого камня зале предков со священным алтарем, где стояли курильницы и подсвечники. Вход венчала новая вывеска, на которой крупными знаками было начертано: «Усыпальница предков командующего Императорской гвардии доблестного Симэня». Перед посетителями открывался вид на холмы и густые деревья.

Симэнь в парадной шапке и ярко-красном халате с поясом распорядился приготовить жертвенную свинью и барана для отправления обряда принесения жертв. Первыми молились мужчины, за ними — женщины.

Только ударили в барабаны и гонги, Гуаньгэ с испугу крепко прижался к груди кормилицы и, затаив дыхание, боялся пошевелиться.

Юэнян тотчас же позвала Пинъэр.

— Пусть кормилица выйдет пока с ребенком, — наказала она. — Гляди, как перепугался. Говорила, не надо брать его. Не послушал упрямец! Гляди, до чего напугали!

Пинъэр поспешно сошла вниз и послала Дайаня передать музыкантам, чтобы перестали бить в барабаны, сама заткнула младенцу уши и велела тотчас же вынести его из залы.

Вскоре поклонение окончилось, и геомант Сюй после чтения молитвы возжег бумажные деньги. Симэнь пригласил гостей в переднюю залу, а Юэнян провела дам по сосновой аллее парка, потом через тропинку среди зарослей бамбука и балюстраду в крытую галерею. Кругом благоухали на клумбах цветы. Красот парка поистине взором не окинешь!

Да,

Чтоб ублажен во всем хозяин был счастливый,
Краснеют персики и зеленеют ивы.

Пока гостьи смотрели представление актеров, в передней зале в компании мужчин пели певцы, а певицы наполняли вином чарки. Чуньмэй, Юйсяо, Ланьсян и Инчунь обнесли вином дам, а потом разместились за столом, где сидела дочь Симэня, и принялись закусывать. Через некоторое время Цзиньлянь, а за нею Юйлоу, дочь Симэня, Гуйцзе и Иньэр пошли на качели.

Надобно сказать, что неподалеку за крытой галереей Симэнь построил флигелек из трех комнат, где, кроме столов, стульев и туалетного столика, стояла и убранная кровать с пологом. Флигелек предназначался для дам. Там они могли переодеться и отдохнуть, а также и для Симэнь Цина, где он мог уединиться с искусительницей. Оклеенные стены сверкали белизною так, что, казалось, вы попали в снежный грот. Кругом висели картины и свитки, лежала лютня, а на столе — беспорядочно разбросанные шашки. На позолоченной кровати лежал укрытый одеялом Гуаньгэ, которого принесла сюда кормилица Жуи. Его развлекала Инчунь.

К ним в комнату откуда ни возьмись вбежала с веткой цветущего персика Цзиньлянь.

— Почему тебя нет у стола? — спросила она Инчунь.

— Там Чуньмэй с Ланьсян и Юйсяо, — отвечала Инчунь. — Меня матушка за ребенком посмотреть послала. Я с собой немного закусок и сладостей принесла, чтобы Жуи угостить.

Цзиньлянь взглянула на стол. Там стояла тарелка с гусятиной, тарелка свиных ножек и фрукты. Заметив Цзиньлянь, кормилица взяла ребенка на руки и подошла к ней.

— Ах ты, крикун маленький! — играя с Гуаньгэ, говорила Цзиньлянь. — Как ты барабанного бою-то испугался. Куда весь голос пропал! Эх ты, трусишка!

Цзиньлянь расстегнула светло-коричневую шелковую накидку, из-под которой показалась расшитая золотом кофта, и, заключив Гуаньгэ в объятья, расцеловала его. Тут в комнату неожиданно вошел Цзинцзи и тоже начал играть с ребенком.

— А ну, поцелуй-ка его, послушник маленький! — сказала Цзиньлянь.

Как ни странно, Гуаньгэ заулыбался и не спускал глаз с Цзинцзи. Тот без лишних слов взял малыша на руки и крепко расцеловал.

— Тебе что, жить надоело, а? — заругалась Цзиньлянь. — Кто ж ребенка в губы целует! Ишь схватил, даже прическу сбил.

— Что это ты говоришь! — шутил Цзинцзи. — Я-то знаю, кого целовать, не ошибусь.

Опасаясь, как бы служанка не услыхала их двусмысленных намеков, Цзиньлянь ручкой веера ударила Цзинцзи, отчего он стал подпрыгивать, словно выброшенный на берег карась.

— Тебе жить надоело, да? — повторила она. — Я с тобой шутки шутить не намерена.

— Да, но я тоже живой человек! — воскликнул Цзинцзи. — Мне больно! Видишь, как я легко одет, а ты бьешь меня что есть силы.

— А что с тобой церемониться! Будешь задевать, получишь как следует.

Жуи поспешно взяла у них Гуаньгэ, а они продолжали подшучивать друг над дружкой. Цзиньлянь сплела концы персиковой ветки и потихоньку возложила ее на шапку Цзинцзи. Он пошел, так ничего и не заметив. Тут ему повстречались Юйлоу, Гуйцзе и жена.

— Кто это тебя увенчал? — спросила она.

Цзинцзи снял венок и не сказал ни слова.

Между тем гостьи насладились игрою актеров. Когда окончилась четвертая сцена,

Дневное светило склонилось к земле,
И стали цветочные тени длинней.

Близился вечер, и Симэнь наказал Бэнь Дичуаню поднести носильщикам паланкинов по чарке вина и по четыре жареных пирожка. Потом им подали блюдо мяса.

Первыми отбыли в паланкинах дамы. За ними следовали на конях знатные гости. Лайсин и повара не спеша несли коробки со сладостями. Дайань, Лайань, Хуатун и Цитун сопровождали паланкины Юэнян и остальных хозяек, а Циньтун и четверо солдат — едущего верхом Симэня. В отдельном малом паланкине сидела Жуи с тщательно завернутым в одеяло Гуаньгэ на руках. Когда процессия приблизилась к городу, Юэнян велела Хуатуну позвать Жуи. Их паланкины понесли рядом. Юэнян беспокоилась, как бы шум городской толпы не испугал ребенка. Паланкины внесли в город, и Юэнян, распрощавшись с гостьями от Цяо, двинулась домой.

Она была у себя, когда наконец к воротам подъехали Симэнь и Цзинцзи.

— Его сиятельство господин надзиратель лично приезжали, — доложил встретивший хозяина Пинъань. — Потом два раза посыльного прислали. Не знаю, в чем дело.

Симэню это показалось подозрительным. Он прошел в залу, где Шутун помог ему снять одежды.

— Господин Ся что-нибудь говорил? — спросил Симэнь.

— Нет, ничего не изволили сказать, — отвечал Шутун. — Только спрашивал, где вы, батюшка. Хотели меня за вами посылать. Дело, говорят, важное. На кладбище, отвечаю, уехали. К вечеру вернутся. Его сиятельство хотели в обед приехать. Дважды посыльного присылали. Нет, говорю, пока не прибыли.

«В чем же дело?» — ломая голову, повторял про себя Симэнь.

Появился Пинъань.

— Его сиятельство господин Ся прибыли, — доложил он.

Смеркалось. На Ся Лунси было простое платье и обыкновенная шапочка, с ним — двое провожатых. Спешившись у ворот, он проследовал в залу.

— Вы побывали в своем прекрасном поместье? — спросил он после положенных приветствий.

— Да, приносили жертвы усопшим предкам и убирали могилы, — ответил Симэнь. — Не мог знать, что вы осчастливите меня своим визитом, сударь, и даже не встретил. Прошу покорнейше меня простить.

— Осмелюсь беспокоить вас по важному делу, сударь, — начал Ся Лунси. — Пройдемте в гостиную.

Симэнь велел Шутуну отпереть крытую галерею.

— Прошу вас, сударь! — пригласил гостя Симэнь, а слугам приказал удалиться.

— Меня посетил сегодня господин Ли, уездный правитель, — заговорил Ся Лунси. — Дал знать, что выездной цензор направил в столицу доклад. Нас с вами, сударь, обвиняет. Доклад мне переписали из «Столичных ведомостей». Вот он. Читайте, сударь!

Симэнь со страху изменился в лице и, взяв поспешно бумагу, стал при свете лампы читать. Вот что там было написано:

«Доклад Цзэн Сяосюя, выездного цензора и инспектора земель Шаньдуна.

Обвиняю корыстолюбивых и недостойных занимать свои посты военных чиновников и умоляю Ваше Величество разжаловать их, дабы утвердилось Правосудие и порядок.

Я, верноподанный, знаю, что объезжать владения и исследовать нравы — вот в чем состоит высокая миссия Сына Неба, предпринимающего обозрение Империи. Пресекать служебные злоупотребления, возвеличивать Правосудие и порядок — вот в чем состоит долг цензора, стремящегося к улучшению правления. Древняя “Летопись Весны и Осени”[676] гласит:

“Высший Правитель, совершая объезд, проникнут заботою об охране каждого уголка земли. И приходят в лад и согласие нравы, и торжествует добродетельное правление, и водворяется послушание народа всех четырех сословий, и прославляется Мудрый Правитель”.