Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Да,

Таким недолгим было сладостное пенье,
А сколько серебра ушло на обученье!

А теперь расскажем о Чан Шицзе. После того пира он так и не достал у Симэня серебра. Хозяин дома больше не давал Чану покоя ни днем, ни ночью. А у Симэня по приезде из столицы сегодня пир, завтра прием. Так прошло больше десяти дней, а Чану все не удавалось с ним даже повидаться. Говорят, и встретишься с глазу на глаз, да всего сразу не выложишь. С кем же ему было поделиться заботами, как не с Ин Боцзюэ. Каждый день наведывались они к Симэню, и всякий раз им отвечали одно и то же: нет, мол, хозяина. Ни с чем приходил Чан Шицзе домой, где его начинала пилить жена:

— Тоже мне! Еще мужчиной себя считает, главой семьи, а самому и жить-то негде. Какой позор! Ты ж говорил, с господином Симэнем дружбу водишь, так попроси его, пусть выручит. Видать, по воду пошел да и кувшин в колодец упустил, а?

Чан Шицзе только таращил глаза да отмалчивался. И вот, с утра он пошел к Ин Боцзюэ. Они отправились в кабачок. Шицзе заметил небольшой тростниковый навес, рядом с которым вилась речушка. Перед выходом из зелени деревьев торчал флажок винной лавки. С вином и закусками в руках сновали взад — вперед человек семь половых. У буфета красовались свежая рыба, утки, гуси и прочая снедь. В кабачке было чисто и уютно, и Чан Шицзе пригласил Боцзюэ пропустить чарочку.

— Не могу я сейчас, — отказывался Боцзюэ.

Шицзе все-таки затащил его внутрь и усадил за стол. Подали вина, блюдо копченого мяса и блюдо рыбы.

— Прошу тебя, брат, — обратился к другу Шицзе, когда они осушили по второй чарке, — поговори с братом Симэнем, а? Все дни не удавалось с ним повидаться, а мне дома житья нет. Вчера жена целый вечер ворчала. Я не выдержал, в последнюю ночную стражу с постели поднялся и прямо к тебе. Если он сразу не выйдет, может, у ворот обождать? Как ты считаешь?

— Кто берется помогать ближнему, должен довести дело до конца, — изрек Боцзюэ. — Нынче я до него во что бы то ни стало доберусь, твое дело обговорю.

Они выпили еще.

— Не могу я пить натощак, — стал отказываться Боцзюэ.

Шицзе упросил его осушить еще чарку и, расплатившись, вышел вместе с ним из кабачка. Они поспешили прямо к Симэню.

Стояла ранняя осень. Дул приятный ветерок. После каждодневных пиров Симэнь порядком ослаб и, отказавшись под предлогом занятости от приглашения к придворному смотрителю Чжоу, целый день отдыхал в гроте Весны.

В этом уголке сада, надобно сказать, чего только не было! Круглый год плодоносили деревья, никогда не увядали яркие цветы. И теперь, невзирая на осень, распустилось множество цветов. Симэнь остался дома, делать ему было нечего, вот он и наслаждался природой вместе с Юэнян, Юйлоу, Цзиньлянь и Пинъэр. Сам он был в чиновничьей шапке и длинном зеленого цвета тонком шелковом халате. Юэнян была в тонкой зеленой кофте из ханчжоуского шелка с застежкой и бледно-голубой шелковой юбке. Красно-золотые фениксы украшали ее туфельки на толстой подошве. Юйлоу щеголяла в черной, как вороново крыло, атласной кофте, бледно-желтой шелковой юбке и отделанных ярко-красной бахромой туфельках на толстой подошве. Цзиньлянь была в расшитой серебром красной кофте из гофрированного шелка на белой подкладке, поверх которой красовалась нежно-зеленая безрукавка, отделанная расшитой золотом красной выпушкой. Только Пинъэр была в скромной зеленоватой шелковой кофте и серебристо-белой юбке. На ногах у нее были бледно-голубые шелковые туфельки на толстой подошве. Обворожительные красавицы, они сопровождали Симэня и были в полном восторге от густой зелени и ярких цветов.

Между тем Чан Шицзе с Ин Боцзюэ прошли в залу. Узнав, что хозяин дома, они уселись и стали ждать. Долго они просидели, а Симэнь все не показывался. Появились Шутун и Хуатун с сундуком, доверху набитым шелковыми одеждами. Они, кряхтя, добрались до залы и присели отдохнуть.

— Таскали, таскали, а еще столько же осталось, — сказал один из них.

— А где же батюшка? — спросил Боцзюэ.

— В саду отдыхают, — ответил Шутун.

— Будь добр, скажи про нас, — попросил Боцзюэ.

Слуги понесли сундук.

— Батюшка просит немного обождать, — сказал вышедший к ним немного погодя Шутун. — Сейчас придет.

Наконец появился Симэнь, и оба приветствовали его поклонами.

— Замаялся ты, брат, видать, с приемами-то, — начал Боцзюэ, когда все сели. — Минуты свободной нет. Что ж нынче дома сидишь?

— Вот с тех пор на пирах да угощениях, — говорил Симэнь. — Опился — сил никаких нет. Сегодня тоже приглашали — отговорился.

— Это что за сундук сейчас протащили? — спросил Боцзюэ.

— Видишь, осень наступает, — говорил Симэнь. — Всем одежды шить приходится. Сундук, что ты видел, принадлежит Старшей. Правда тут пока только примерно половина заказа. Остальное пошьют позднее.

Чан Шицзе даже язык высунул.

— А у шестерых жен, выходит, шесть сундуков! — изумлялся он. — Вот это роскошь! Бедняку и штуки холста не укупить, а тут вон сколько шелков. Да, ты, брат, действительно, из богачей богач!

Симэнь и Боцзюэ рассмеялись.

— А из Ханчжоу пока нет шелков? — спрашивал Боцзюэ. — Как там у них идут дела? Да, Ли с Хуаном выручили серебро? Долг вернули?

— Из Ханчжоу пока ни слуху ни духу, — отвечал Симэнь. — Наверно, корабль где-нибудь застрял. Я так беспокоюсь! А Ли с Хуаном обещались в будущем месяце расплатиться.

Боцзюэ подсел поближе к Симэню.

— Брат! — обратился он к Симэню. — Помнишь, о чем тебя просил в прошлый раз брат Чан? Ты был все занят, так и поговорить больше не пришлось, а ему хозяин покоя не дает, жена досаждает. Он вон уж ходит будто невменяемый какой. И холода осенние подступают, а у него шуба в закладной лавке. Сделай такую милость, выручи его! Кому и помочь, как не обездоленному! Выручи, чтобы хоть жена не ворчала. Дом бы ему купить. Все бы поздравлять приходили. Опять же тебе, брат, в заслугу поставили. Он меня упросил к тебе обратиться. Ну, помоги уж ему!

— Я ведь ему обещал пособить, — говорил Симэнь. — Знаешь, сколько я потратил серебра в столице! Давайте обождем Ханя, тогда и решим. Раз нужен дом, я дам ему серебра на покупку. Не понимаю, к чему такая спешка.

— Брат Чан сам-то не спешил бы, — объяснял Боцзюэ, — да жена ворчит. Проси, говорит, денег да и только.

Симэнь некоторое время колебался.

— Ну ладно, раз так! — наконец уступил он. — А какой же тебе нужен дом?

— Их двое: он да жена, — отвечал Боцзюэ. — Плохо-бедно, нужны прихожая, гостиная, спальня и кухня. А цена — три-четыре слитка серебра. Дай уж ему, брат, поскорее. Пусть завершит великое дело.

— Пока я дам ему немного мелочи, — сказал Симэнь. — На одежду и мебель. Пусть все припасет заранее, а присмотрит дом, дам и на дом, хорошо?

— Какое великодушие! — воскликнули в один голос Боцзюэ и Шицзе.

Симэнь позвал Шутуна.

— Ступай к матушке Старшей, — наказывал хозяин, — попроси достать из кожаного баула узелок с мелочью и принеси мне.

— Слушаюсь! — отозвался Шутун и вскоре передал Симэню узелок.

— Тут мелочь, — говорил Симэнь, обратившись к Шицзе, — это у меня после приема у императорского наставника от чаевых осталась дюжина лянов. Возьми и купи, что нужно.

Симэнь развязал узелок. В нем лежали мелкие кусочки серебра достоинством в три-пять цяней. Чан Шицзе спрятал узелок в рукав и поклоном поблагодарил Симэня.

— За мной дело не станет, — говорил Симэнь. — Найди подходящий дом, и я тут же дам сколько потребуется. Ты пока ведь ничего не присмотрел, правда? Так что подыскивай скорей. Только у меня серебро появится, сполна получишь.

Шицзе принялся рассыпаться в благодарностях.

— Жили в старину такие люди, — начал Боцзюэ, когда все уселись. — Богатство презирали, щедро жертвовали. Потом их дети и внуки прославили свой род и приумножили достояние предков. А у скупцов, накопивших горы золота, потомки оказались никудышными и даже могил предков не уберегли. Да, Небо каждому воздает по заслугам его!

— Ведь серебру ходить полагается, а не лежать под спудом, — поддержал его Симэнь. — Спрячь его, когда ему самим Небом дано быть в употреблении. Один копить будет, значит другому не хватит. Копить сокровища — зло великое!

Тому свидетельством стихи:

Богатства накопил — душой расцвел,
А ведь в богатстве корень многих зол.
Дрожит богач над каждым медяком
И щедрого считает дураком.
Но всех нас ожидает смертный час,
Один лишь прах останется от нас.
Когда за скрягой Смерть[846] сама придет,
Тот ничего в могилу не возьмет.[847]

Пока они вели разговор, Шутун подал обед, и все принялись за еду. Чан Шицзе откланялся и с серебром в рукаве, веселый, поспешил домой. Только он переступил порог, жена опять начала ворчать: