Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

— Я — родственник новой супруги господина Ли Младшего, — поклонившись, представился он привратнику. — Доложи о прибытии с визитом дяди Мэна Второго.

Привратник не посмел мешкать и тотчас же удалился.

Барич Ли сидел за книгой у себя в кабинете. Когда ему доложили о приезде шурина, он приказал слугам внести подарки, поправил халат и шапку и велел звать.

Цзинцзи пригласили в залу, где после взаимных приветствий гость и хозяин сели в подобающие каждому кресла.

— Позвольте спросить, — обратился к гостю барич. — Почему я не имел чести встретить вас, дорогой шурин, во время нашей свадьбы?

— Видите ли, ваш покорный слуга целый год закупал на юге товары, — объяснял Цзинцзи. — Только недавно воротился. Не знал, что вы удостоили мою сестру столь высокой чести, сударь. До сих пор я не исполнил долг родственника, за что прошу прощения. Потому-то я и решил засвидетельствовать почтение и повидать сестру.

— Простите, что я не знал о вашем существовании, — отвечал барич.

После чаю хозяин велел слугам вручить подношения вместе с визитной карточкой и росписью хозяйке дома.

— Доложите матушке, что пожаловал дядя Второй, — наказал барич.

Мэн Юйлоу тем временем сидела у себя в спальне.

— Дядя Мэн Второй пожаловали, — объявил привратник.

— Второй год я не была дома,[1698] — проговорила Юйлоу. — Какой же это дядя Мэн? Может, брат Мэн Жуй? Прошел горы и реки, чтобы меня проведать?

Внесли подарки. На визитной карточке значилось «Родственник Мэн Жуй». Да, это был ее брат. Юйлоу велела звать, а горничную Ланьсян попросила прибрать дальнюю гостиную. Сама она приоделась и, наложив пудру и румяна, стала ждать брата. Муж ввел гостя. Юйлоу присмотрелась из-за занавески. Как ни странно, прибывший оказался вовсе не братом, а зятем Чэнем. «Зачем он приехал? — недоумевала про себя Юйлоу. — Надо выйти. Интересно, что он скажет. Говорят, хоть и не свой, а земляк, хоть и горька вода, да из родного ключа. Не брат — так зятюшка». Она поправила прическу и вышла.

— Не знал я, сестра, что тебя просватали, — обратился Цзинцзи. — Давно не видались.

Только он успел это сказать, как хозяину доложили о новом визите. — Прими, пожалуйста, шурина, проговорил он и удалился.

Цзинцзи упал перед Юйлоу на колени. Она ответила поклоном.

— Не церемонься, зятюшка, будь как дома! — проговорила она. — Скажи, каким же это ветром тебя занесло в наши края?

После взаимных приветствий она предложила гостю сесть, а Ланьсян велела подать чаю. После чая завязалась непринужденная беседа.

— Как женушка? Жива-здорова? — спросила она.

Цзинцзи рассказал, как он ушел из дому Симэнь Цина, как требовал свое добро — сундуки и корзины. Юйлоу поведала зятю о встрече с Чуньмэй в монастыре Вечного блаженства, когда та сжигала жертвенные деньги на могиле Цзиньлянь в день весеннего поминовения усопших.

— Пока я оставалась в доме, — продолжала она, — я постоянно внушала хозяйке: раз ты любишь дочь, люби зятя. Зять наш, говорила я, любовниц не заводит, но она больше досужим сплетням верила, вот и прогнала тебя. Значит, ты добро свое требовал? Этого я уж не застала.[1699]

— Правду сказать, я был близок с Цзиньлянь. Это все знали. Но хозяйка негодниц слушала. Прогнала Цзиньлянь, вот она и стала жертвой убийцы У Суна. Живи она дома, никакой У Сун, будь он хоть семи пядей во лбу, не посмел бы ее тронуть. Зол я на нее. За это до глубины души ненавижу. И Цзиньлянь через нее на тот свет пошла. Она ей тоже этого не простит.

— Успокойся, зятюшка! — уговаривала его Юйлоу. — Дело прошлое. Что было, то прошло. Так издревле повелось: узел вражды не затягивать надобно, а развязывать.

Во время их беседы служанки накрыли стол. Появилось вино и блюда весенних яств. Стол ломился от съестного. Юйлоу наполнила кубок и обеими руками поднесла Цзинцзи.

— Выпей, зятюшка, нашего слабого винца, утоли жажду после дальней-то дороги, — потчевала она. — И надо ж было тебе на подарки разоряться.

Цзинцзи принял кубок и поклонился. Потом он поднес ей ответную чарку. Она поблагодарила его, и они заняли свои места. Цзинцзи заметил, как ухаживает за ним Юйлоу, то и дело величая его зятюшкой, но виду не падал. «В чем дело? — гадал он. — Почему эта потаскуха все называет меня зятюшкой, а? Неужели она моих намеков не понимает? Ну погоди. Я к тебе исподволь подберусь, негодница!»

Когда они осушили по три кубка, подали новые угощения. Беседа оживилась и стала более интимной. Вино прибавило Цзинцзи еще больше смелости. Недаром говорится, с вином любовь, как море, глубока; с вином страсть, как небо, велика. Они остались наедине, никого посторонних рядом не было, и Цзинцзи попробовал завести откровенный разговор.

— Я так тосковал по тебе, сестрица, как в знойный день тоскуют по прохладе, — начал он. — Искал тебя, как жаждущий ищет студеной воды. А помнишь, как бывало, в доме тестя? То в шашки поиграем, то в домино. И всегда-то вместе, и всегда рядом. Как нитка с иголкой. И кто бы мог подумать, что разлетимся в разные стороны, а? Я — запад, ты — восток.

— Как ты, зятюшка, рассуждаешь! — Юйлоу улыбнулась. — Ведь чистое к чистому стремится, а муть к мути прилипает. Все со временем проясняется.

Цзинцзи засмеялся и, вынув из рукава пакет ароматного чаю возлюбленных,[1700] протянул его Юйлоу.

— Если любишь меня, сестрица, будь так добра, выпей моего ароматного чаю.

С этими словами Чэнь Цзинцзи опустился перед Юйлоу на колени. У Юйлоу краска пошла по лицу. Она вся вспыхнула и швырнула пакет с чаем на пол.

— Ты забыл приличия! — воскликнула она. — Я от чистого сердца кубок вина поднесла, а ты вздумал со мной заигрывать?

Она вышла из-за стола и поспешно удалилась к себе в спальню. Цзинцзи понял, что она не так податлива, как казалась.

— Я ведь тоже с добрыми намерениями приехал, — заговорил Цзинцзи, поднимая чай. — Навестить тебя. Но ты, я вижу, по-другому запела. Думаешь, небось, замуж за молодого инспекторского сына вышла, значит, меня можно побоку? Так что ли? А в доме Симэнь Цина, где ты была Третьей женой, тоже, может скажешь, у нас не было близости, а? — Цзинцзи достал из рукава ту самую серебряную с золотой головкой шпильку и, повертев ею в руке, продолжал. — А это чья штучка? Как бы она попала ко мне, если б меж нами ничего не было, а? На ней, гляди, твое имя вырезано — «Юйлоу». Нет, вы с хозяйкой против меня сговорились. Она восемь моих сундуков тебе в приданое отдала. А в них золото, серебро, драгоценные камни, нефритовые пояса и шелка. Мы их у тестя на хранение ставили, а принадлежат они придворному Ян Цзяню и должны быть переданы в казну. Так что ты мне голову не морочь! А то сообщу куда надо, будешь ответ держать.

Цзинцзи заговорил совсем другим тоном. В руке он держал шпильку с золотой головкой в виде лотоса, которую она когда-то потеряла в саду. «Как она могла очутиться у этого негодяя?!» — недоумевала Юйлоу, но, боясь шуму и толков среди прислуги, изобразила улыбку и тот час же вышла из спальни.

— Зятюшка, дорогой мой! — заговорила она и потянула к себе Цзинцзи. — Зачем сердиться! Я ведь пошутила. — Убедившись, что рядом никого нет, она продолжала в доверительном тоне. — У тебя родилось желание — я тоже не без чувств.

И они, без лишних слов, обнялись и стали целоваться. Цзинцзи устремился языком к ней в уста и, точно удав, поймавший лакомую ласточку, едва касаясь кончика ее языка, стал нежно его ласкать.

— Будешь звать меня «дорогой мой», поверю, что любишь, — шептал он.

— Тише, не услыхали бы.

— А у меня шелков полджонки закуплено, — продолжал он. — У причала в Цинцзянпу. Я вот что хочу тебе предложить. Если согласна, нарядись нынче вечером слугой и выходи из дому. Сядем мы с тобой в джонку и поедем. Заживем как муж и жена. Кто нам помешает? А муж у тебя гражданского звания — неприятностей испугается. Розыск учинять не станет.

— Ну что ж, давай, — согласилась Юйлоу. — Тогда так условимся. Жди меня у дома за стеной. Я отберу золота, серебра, кое-что из одежды, навяжу узел и тебе через стену переброшу. Потом оденусь привратником и выйду из ворот. Сядем в джонку и в путь.

Послушай, дорогой читатель! И в самом деле, раз уж решит красавица, не удержит ее и стена в десять тысяч саженей, а не по душе придется чаровнице, и в объятьях у любовника сердце ее будет от него отделено тысячью горных хребтов. Будь у Юйлоу муж дурак, дело другое. Тогда Цзинцзи, может, и поймал бы рыбку. А то она наслаждалась любовью и счастьем с молодым приятной наружности баричем Ли, которого ожидала блестящая карьера. С какой же стати ей было связывать судьбу с Цзинцзи! Тем более, она с ним ничего не имела и раньше. А он, поклонник лопоухий, было видно, плохо кончит. Душа нараспашку — все бабе выболтал, и сам же ей на удочку попался.

Да,

Ветка душиста, шипы — острый нож.
В душах людских сколько яда найдешь!

На том они и порешили. Цзинцзи осушил еще несколько кубков и вскоре откланялся. Барич Ли проводил гостя за ворота, и Цзинцзи, сопровождаемый Чэнь Анем, удалился.