Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

• Название: Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
• Автор: Ланьлиньский насмешник
• Жанр: Древневосточная литература

Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.

Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним — Ланьлинский Насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.

В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.

---

Да,

Поцелуи страсть сильней в ней разожгли
И, желанием томима, отдалась его любви.

Они предавались утехам и не подозревали, что под окном притаилась Инчунь. Служанка все подглядела и подслушала их разговор.

— Сколько цветущих весен ты встречала? — спросил Симэнь.

— Родилась в год барана.[246] Мне двадцать три исполнилось. А твоей жене сколько?

— Она родилась в год дракона. Ей двадцать шесть.

— Значит, на три года старше. Мне все хотелось с ней повидаться и поднести подарки, но я так и не решилась.

— Жена у меня покладистая. Другая бы не дала стольких женщин в доме держать.

— А про твои визиты ко мне она знает? А спросит, что ты ей скажешь?

— Да она у меня из дальних покоев не показывается. Правда, пятая жена, Пань, та в переднем саду в отдельном флигеле живет, но и она в мои дела вмешиваться не станет.

— Сколько же лет госпоже Пятой?

— Она ровесница Старшей.

— Вот и хорошо! Если она не будет против, я назову ее своей сестрой. А тебя попрошу принести мерку ноги Старшей и Пятой. В знак моей признательности я сошью им туфельки.

Ли Пинъэр вынула из пучка две золотых шпильки и дала их Симэню, наказав, чтобы не показывал Цзысюю, когда встретится с ним у певиц.

— Ну конечно, — заверил ее Симэнь.

Их будто склеили или прилепили друг к другу. До пятой стражи шла игра. Когда запели петухи и на востоке забрезжил рассвет, Симэнь, чтобы не наткнуться случайно на Цзысюя, оделся и собрался уходить.

— Опять через стену перелезай, — предупредила Пинъэр.

Они договорились об условных знаках: только уйдет из дому Цзысюй, к стене подойдет служанка — потихоньку кашлянет или бросит камешек и, убедившись, что по ту сторону никого нет, взберется на стену и позовет его. Симэнь со скамейки залезет на гребень стены и спустится по лестнице.

Так, перелезая через стену, Симэнь делил ложе с Пинъэр, украдкой ловил минуты наслажденья, как говорится, «крал яшму и нежный аромат». В ворота он никогда не входил, и соседи даже не догадывались, что творится втихомолку.

О том же говорят и стихи:

Не пересаливай ни в чем, себя блюди,
Куда не надо — лучше не ходи.
Прилежен будь — и ты себя прославишь;
То не свершай, что скрыть желаешь.

Итак, рассвело, когда Симэнь перелез через стену и вошел к Цзиньлянь. Она спала, и приход Симэнь Цина разбудил ее.

— Где же ты пропадал всю ночь? — спросила она. — Мне даже ни слова не сказал.

— Да вот, брат Хуа слугу прислал, к певицам зазвал. Всю ночь просидели. Только выбрался.

Цзиньлянь притворилась будто верит ему, хотя ее и терзали подозрения.

Как-то после обеда, когда они с Юйлоу сидели в беседке за рукоделием, прямо перед ними промелькнул камешек. Юйлоу склонилась над туфелькой и ничего не заметила. Цзиньлянь же, оглядевшись вокруг, увидала, как вдали над стеной показалось белое личико и тут же исчезло. Она толкнула Юйлоу.

— Гляди-ка, сестрица! — сказала она, указывая в сторону стены. — Куда соседская служанка забралась! Должно быть, любоваться цветами захотела, а нас увидала и скрылась.

На этом разговор и кончился.

Вечером воротившийся с пирушки Симэнь прошел прямо к Цзиньлянь. Она помогла ему раздеться, предложила чаю и закусок, но он отказался. Его так и тянуло в сад. Однако за ним неотступно следила Цзиньлянь. Ждать ему пришлось довольно долго. Наконец над стеной появилась все та же служанка. Симэнь подставил стол и скамейку и перелез через стену. Опять он оказался вместе с Пинъэр, но говорить об этом подробно нет надобности.

Вернувшись к себе, Цзиньлянь глаз не смыкала до самого рассвета. Все ходила по спальне взад и вперед.

Наконец распахнулась дверь. На пороге стоял Симэнь. Цзиньлянь бросилась на кровать и притворилась спящей. Симэнь чувствовал себя немного неловко и присел около нее.

— Ах ты, бесстыдник! — усевшись на кровати и схватив Симэня за ухо, заругалась Цзиньлянь. — Так куда же ты все-таки вчера ходил, а? Я целую ночь не спала! И лучше не отпирайся. Мне все известно. Вот ты, оказывается, чем занимаешься! Скажи правду: сколько раз ты изменял мне с этой шлюхой за стеной? Не отступлю, пока не расскажешь все, как было. И попробуй только что-нибудь скрой. Ни на шаг не отпущу. Ноги к ней на порог поставить не успеешь, как подыму такой крик — со свету сживу. И могилы твоей не останется, арестант ты бесчувственный! Бездельники ради тебя мужа ее у певиц по ночам задерживают, а ты с его женой путаешься. Сидим мы вчера с Юйлоу в саду, рукоделием занимаемся. Вижу: служанка ее со стены на нас глазеет. Чего, думаю, ей тут понадобилось? Вот оно что, оказывается! Это, выходит, сама потаскуха бесовку подослала, чтобы тебя в свой вертеп затащить. Опять будет зубы заговаривать, да? А этот рогоносец? Накануне тебя к девкам средь ночи затащил, а у самого не дом, а притон разврата.

Не услышь Симэнь таких угроз, все бы шло своим чередом, а тут он вдруг заволновался, притворно поник, встал на колени и, хихикая, начал упрашивать Цзиньлянь:

— Не кричи, болтушка! Правду скажу. Она спрашивала, сколько вам со Старшей лет, просила размер туфель. Собирается вам туфельки сшить и изъявила желание называть вас старшими сестрами.

— Да какие мы ей сестры! Ей чужого мужика надо, вот она и старается, тебя опутывает. Но меня не проведешь. Я этих фокусов не допущу.

Тут она расстегнула ему штаны и видит:

Поник предмет игривый, лишь подпруга
Висит на нем, как верная подруга.

— Скажи честно, сколько раз сражался с соседкой-шлюхой за этот вечер?

— Как сколько? Только раз.

— Готов поклясться? Чтобы от единой схватки эдакий покрывала неуемный мог так обессилеть, скиснуть, как сопля; лежать, как параличом разбитый? От прежней выправки нету и следа! — и, стащив подпругу, Цзиньлянь продолжала: — Кот бесстыжий! Ночной насильник! Я-то его искала, найти не могла, а он, оказывается, со своим никудышным товаром втихаря к шлюхе улизнул сношаться.

— Болтушка ты моя притворная! — широко улыбаясь говорил Симэнь. — Замучаешь до смерти своими придирками. Сколько раз она просила меня сказать, что хочет тебя навестить, сшить тебе туфельки! Вчера горничную посылала снять размер у Старшей, а нынче просила поднести тебе вот эти шпильки со знаком долголетия.

Симэнь Цин снял шапку и достал пару шпилек. Цзиньлянь принялась их разглядывать. На узорных разводах изумруда блестел золотой знак долголетия. Эти шпильки изготовлялись ювелирами его величества и предназначались для двора, потому и отличались таким изяществом отделки. Цзиньлянь была несказанно обрадована.

— В таком случае, я молчу, — заявила она. — Ты пойдешь к ней, а я здесь останусь, стеречь вас буду, чтобы вы наслаждались, сколько вам будет угодно, ладно?

Симэнь ликовал.

— Ну и прекрасно, дорогая моя! — сказал он, обнимая Цзиньлянь. — Дитя любимо не за то, что золотом ходит, серебром мочится, но за то, что желания родителя угадывает. Я одарю тебя ярким платьем.

— Не верю я твоим медовым речам. Если хочешь, чтобы я помогла вам, дай мне три обещания.

— Дам сколько пожелаешь.

— Во-первых, запрещаю тебе ходить к певицам. Во-вторых, будешь делать то, что я тебе скажу, и в-третьих, после каждого с ней свидания будешь обо всем, что было, без утайки мне рассказывать.

— Вполне согласен. Будет по-твоему.

С тех пор, придя от Ли Пинъэр, Симэнь рассказывал все Цзиньлянь.

— Знаешь, какая она белая и пышная — ну как вата, — говорил он однажды. — У нее овал лица, как тыквенное зернышко. А как игрива! И от вина не отказывается. Мы с ней поднос фруктов под полог ставим, играем в кости и пьем вино. До самой полуночи забавам отдаемся.

Тут Симэнь извлек что-то из рукава и передал Цзиньлянь.

— Это ее свекор из императорского дворца привез. Мы зажигаем свет, смотрим и дело делаем.

Цзиньлянь развернула и стала рассматривать.

Вот романс, поясняющий, что это такое:

Работы мастеров придворных:
чехол атласный, пестроцветный;
Вот стержень из слоновой кости,
парчовый шнур, весьма приметный;
Отменной белизны бумага,
по ней искусное тисненье,
Зеленая кайма вдоль свитка
и золотое обрамленье.
Две дюжины игривых сценок…
и в каждой молодая пара
Нашла пленительную позу
в пылу любовного угара.
Волшебницу Горы шаманов[247]
красой затмили чаровницы;
Мужчины все подстать Сун Юю…[248]
Как тут страстям не распалиться!

Цзиньлянь просмотрела свиток с начала до конца и, не желая с ним расстаться, передала Чуньмэй:

— Спрячь ко мне в сундук, — наказала она. — Будем вести игру по этим картинкам.

— Подержи их пока у себя, а потом вернем хозяйке, — сказал Симэнь. — Она ими очень дорожит. Я принес только тебе показать.