Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

• Название: Поп Чира и поп Спира
• Автор: Стеван Сремац
• Издательство: Государственное издательство художестанной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1960

---

И попы уже не прежние. Встречаются, правда, и беседуют, но далеко не столь сердечно, как бывало, больше из страха перед епископом да ради своей паствы, — официально, холодно: старое уже не вернуть!

Изменились и их зятья. Пера был учителем — стал дьяконом, а потом и попом. Шаца был цирюльником — стал хирургом и дантистом. И в городе повсюду величают его «господин доктор Шандор», одна только попадья Перса ни за что не желает признать его венский диплом, ибо всякий раз, когда заходит речь о нём, она называет его не иначе как «тот цирюльник!» «Ни он, ни дед его никогда не были докторами!» — добавляет она ядовито.

Оба они живут в городе: Шаца в Б. — в Бачке, и Пера в Б. — в Банате.

У Перы это уже второе место жительства за шесть лет, как он надел рясу. И на первом ему было не худо, и приход был хорош, да не понравился попадье. Меланья чувствовала себя, как она сама выразилась в письме, точно в могиле, и Пере пришлось искать другое место. Сейчас, слава богу, попадья довольна, и даже больше, чем поп. Здесь Меланье понравилось. Город большой, общество утончённое, имеется всё, что только душе угодно, недаром ведь матушка Перса всегда говорила: «Моя Меланья создана для города». Много тут для Меланьн и развлечений и увеселений. Колоссально усовершенствовалась она в игре на рояле, — сейчас играет и импровизирует пьесы, которые простым смертным могут и не понравиться; а обучает её какой-то немец (специалист в этих делах) — молодой блондинчик; бородёнка у него реденькая, а рот от уха до уха. Неказист на вид, но как мастер своего дела приятен. Она уже дважды участвовала в благотворительных концертах — в пользу городской больницы и ещё с какими-то гуманными целями. А теперь принялась, кроме того, за изучение языков: изучает французский и очень полюбила этот язык образованного общества, зато в немецком изрядно разочаровалась, хоть матушка Перса всё ещё его защищает; по этому поводу мать с дочерью часто вступают в споры. Против французского языка попадья не возражает, наоборот, он ей приятен, но всё же, говорит она, не следует пренебрегать и немецким, как склонна поступить Меланья. «Если бы французский, — резонно замечает матушка Перса, — считался таким уж благородным, так разве не говорила бы на нём госпожа бюргермайстерка Евлалия — знатная особа, в доме которой по три-четыре раза в день пьют шоколад и едят хлеб с тмином!» Но Меланья стоит на своём, доказывая, что и маме не мешало бы получше знать французский. По правде сказать, и она (Меланья) им ещё не овладела, но по крайней мере общается с теми, кто его знает, а сейчас берёт уроки у полкового аудитора. А её Пера стал с недавнего времени почётным членом офицерского клуба. Это Меланья облегчила ему доступ туда. Весть об этом особенно порадовала матушку Персу, и она с восхищением говорила: «О! Заключив союз с нашей Меланьей, Пера всё равно что самый крупный выигрыш получил!.. Когда бы он попал в высший свет? Никогда! У него образование, а у Меланьи моё воспитание!» Все его уважают, и охотно приглашают на офицерские балы, которые здесь, как и везде, самые богатые и великолепные!

Пера и Шаца часто навещают стариков, да и те наезжают к зятьям в гости, но семьи Шацы и Перы никогда не встречаются, так же, как их тёщи. Молодые не питают ненависти друг к другу, но и встреч не ищут.

Однажды летом, восемь лет спустя после описанных в предпоследней главе событий, проезжал в повозке через Бачку молодой священник, возвращавшийся домой после съезда «Омладины». Чудесный летний день клонился уже к вечеру, когда возок катил через Б. по Большой улице. Жара начинала понемногу спадать, лёгкий ветерок всколыхнул ветви деревьев, что росли около домов и простирали теперь свою тень до половины улицы, и разнёс аромат акаций, орехового листа и произраставшего в огородах укропа. Перед красивым домом, крытым свежей дранкой, с зелёными ставнями и множеством дивных цветов в окошках, сидела на скамейке, в тени раскидистых акаций, молодая женщина с детьми. Младшую она держала на коленях, двое разместились у неё по бокам, что-то уплетая, а четвертый, самый старший, вышел на дорогу и стал кидать песком в медленно проезжавшую по улице повозку, в которой сидел наш путник.

Молодая женщина в светло-голубом ситцевом платье в белый горошек поспешно встала и погрозила шалуну, который только что успел набрать полные пригоршни песку. Путник кинул взгляд на дом, на табличку, на которой золотыми буквами было написано: «Александр И. из Вены, хирург и дантист, то есть зубной лекарь».

— Да это же она! Юла! Как хороша! — прошептал путник и, сняв шляпу, помахал ею в знак приветствия молодой женщине. Юла дружелюбно улыбнулась в ответ, узнав Перу.

— Какими судьбами, господии Пера, попали вы в наши края? — спросила она, приятно удивлённая, и, подбежав к остановившейся повозке, протянула путнику руку.

— Вот и не угадаете… С собрания… этого нашего возвращаюсь домой.

— Знаю, и мой Шандор подписался под приветствием омладинцам!.. Как давно я вас не видала! А что поделывает Меланья?.. Здорова ли… как поживает?

— Слава богу! А как вы? Как супруг, дома он?.. Вы прекрасно выглядите. Дома господин Шандор?

— Нет! Его вызвали, пришлось срочно поехать на ярмарку в П. Часа полтора езды. Там подрались в торговых рядах… Чего только не бывает на ярмарках! — сказала она, смеясь.

— Как же вам живётся?

— Слава богу, хорошо. Шандор целыми днями занят… Дела идут успешно…

— Да ведь вы теперь не кто-нибудь, а венка, столичная жительница!.. Даже не похвалитесь, как там жилось.

— Э, как жилось!.. Чужой город, чужие люди! Не то, что среди своих. Но знаете: куда муж, туда и жена, и где хорошо ему, там и ей. Крещеная душа и не то выдержит. И всё же я едва дождалась конца этого проклятого учения!.. Нет ничего лучше нашей Бачки! — восторженно сказала Юла. — Словно у нас на родине, в Банате, — до того всё хорошо! Слава богу, что мы здесь!

— А право же, госпожа Юла, — рассмеялся путник, — не истолкуйте дурно мои слова, но вы прекрасно говорите по-сербски, а я-то уже думал: научилась, верно, там наша госпожа Юла говорить по-немецки и отреклась от своих.

— Да, научилась, — смеётся она, — научилась тому, что шваб позабыл…

— А-а-а, а эти вот… все ваши, конечно… Не правда ли?

— Да, — радостно подтвердила Юла и окинула детей материнским ласковым взглядом.

— А детки хорошие, слушаются отца с матерью, которые пекутся о них денно и нощно? — спрашивает путник, ласково поглядывая на ребят.

— Да-а-а, хорошие… вот только старший… — мнётся Юла и по просьбе Перы протягивает ему самую младшую…

Пера взял девочку на руки, поцеловал и посадил к себе на колени. Когда остальные трое увидели, что сестрёнка очутилась в повозке, они дружно, в один голос потребовали, чтобы и их посадили туда же.

Поглядев с улыбкой на Перу, Юла подхватила детей одного за другим и усадила их рядом с ним, — теперь похоже стало, что в повозке везут дыни с бахчи.

— Как же это так, — смеясь, допрашивает проезжий, — залезли в повозку, не представившись, а, мелюзга? — продолжает он, лаская ребят.

Не произнося ни слова в ответ, они покатываются со смеху.

— Простите их на этот раз, — шутливо заступается Юла, — во всём виновата мать… Вот видите, такой же «простушкой» осталась, словно и в Вене не побывала!

— Ну, ну, — смеётся путник, — это легко исправить! Итак, прошу…

— Итак… итак… — начинает молодая женщина и не может от смеха слова вымолвить, глядя на детей, — набились в повозку и хохочут от удовольствия и радости, что «едут». — Итак: самая младшая — Сида; эта постарше — Макра; следующий — Ива, а самый старший — Рада… Ива и Рада — венцы, Макра и Сида — бачванки, самые что ни на есть настоящие бачванки.

— А послушные они? — снова спрашивает путник, целуя ребят.

— Послушные, — говорит Юла. — Рада вот только… А ты поцеловал батюшке руку, попросил у него прощения за то, что кидал песком в повозку? А? Ну-ка сейчас же поцелуй руку! — притворно нахмурившись, потребовала Юла.

— Не хочу,— смеётся Рада, который никого на свете не боится, кроме трубочиста.

— Что ты сказал? — спрашивает Юла, сердито сдвигая брови и делая строгое лицо.

— Не хочу!

— Хорош венец!.. Мужичок ты, деревенщина! Ну, поцелуй же батюшке руку.

— Не хочу, — твердит Рада, — целуй сама!

— Сейчас же поцелуй батюшке руку, не то сниму тебя с повозки! — угрожает Юла, подхватив его под руки.

Рада сдаётся и чмокает руку его преподобию.

— Ничего, ничего! — оправдывает Пера упрямца. — Подрастёт — послушней станет!.. Бедняга венец соскучился по пыли! Как ни верти, а сразу видать бачванскую кровь! Любит пыль! — сказал он, улыбаясь, и поцеловал Раду.

— А маме можно в повозку?.. Правда, батюшка?.. Садись, мама, и ты! — приглашает Рада.

— Э, маме нельзя, милый; маме нужно ждать папу, — смеясь, ответила молодая женщина.