Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

• Название: Трагедия капитана Лигова
• Автор: Анатолий Вахов
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1986

Анатолий Алексеевич Вахов — известный дальневосточный писатель, автор книг «Ураган идет с юга», «Вихрь на рассвете», «Пленники моря», многих повестей и рассказов. Дилогия «Трагедия капитана Лигова» повествует о некоторых драматических страницах начала русского китобойного промысла на Дальнем Востоке.

---

— Надолго задуло, — закивал тот и, протянув руку вперед, указал через бухточку на западный берег. — Но завод наш не снесет!

Клементьев вгляделся в мечущуюся снежную муть и усмехнулся: «Завод. Как это громко звучит, а на деле…» Но он был доволен. Друзья только что закончили осмотр построек. Северов превзошел все ожидания Георгия Георгиевича. Он так умело взялся за строительство, что сараи и длинный барак на западном берегу, в котором к весне сложат печи и установят салотопенные котлы, выросли, как по волшебству. Два месяца назад здесь был пустынный дикий берег, а сейчас тут люди…

— Идемте к бондарям! — стараясь пересилить вой пурги, закричал Северов и, глубже натянув на глаза шапку, двинулся вдоль стены сарая. Едва они достигли угла, как на них набросился новый порыв ветра. Нагнувшись, моряки медленно шли вперед. Северов первым достиг двери, рванул ее, пропустил Клементьева и быстро вошел следом. Дверь под напором ветра с треском захлопнулась, и моряки оказались в тишине и тепле. Клементьев огляделся. Около печки, сложенной из валунов, сидело несколько человек. При виде Клементьева и Северова они встали. Вперед выступил низкорослый мужик в рваном овчинном полушубке.

— Здравия желаем, ваше благородие, — сказал он почти весело. — Завыла, седая. Эх, расходилась!

У говорившего были очень редкие светлые брови над маленькими глазами и такие же редкие усы, которые обегали рот и переходили в тощую бороденку. Над влажными губами выдавался большой нос.

— Здравствуй, Устин Григорьевич. — Северов протянул ему руку.

Тот осторожно ее пожал, смотря на Клементьева, отряхивавшегося от снега. Пурпуровый свет, падавший из открытой печи, придавал всему нереальную окраску. Лицо Устина Григорьевича поражало неподвижностью. И только живые, умные глаза делали его мудрым. Клементьеву казалось, что человек в полушубке ведет какой-то оживленный, но молчаливый разговор. Разговор очень важный и серьезный.

— Это наш бондарь, мастер Кошкарев, — представил Северов мужика капитану, с которым Клементьев еще не был знаком.

— Приходилось бочки делать? — поинтересовался Георгий Георгиевич, не зная, о чем и как заговорить с этим человеком.

— Дело нехитрое, — усмехнулся Кошкарев. — Вот такие, что ли, надобны?

Он подошел к печке и указал на две бочки, которые служили для мужиков сиденьем. Клементьев увидел, что это были бочонки для китового сала. В каждый входило по баррелю. Северов сказал:

— Это я им доставил для образца.

— Такие и такой же крепости, — похлопал Клементьев по одному бочонку и указал на выжженное клеймо. — Видите, тут по-английски написано, что сделано в Ситхе.

— Гдей-то? — спросил кто-то из мужиков.

— В Америке, — уточнил Клементьев, не замечая, как при упоминании Ситхи у Северова омрачилось лицо. — Это очень хорошие бочонки. Вот такие и делайте.

— Отец-то хотя и мой, да ум у меня свой, — проговорил насмешливо Кошкарев.

— Что? — не понял Георгий Георгиевич. — О чем вы это?

— О нем же, — похлопал в свою очередь бочонок Кошкарев. — Тяжеловат. Клепка-то толста.

Он постучал крепким желтым ногтем по бочонку. Клементьев предостерегающе сказал:

— Это чтобы при погрузках не треснул. Баррель жиру — тяжеловато.

— Чего-с? — переспросил Кошкарев. Клементьев объяснил.

— Ага, — кивнул бондарь и указал на штабеля досок и чурок, заполнявших сарай.

— Из здешнего лесу, как вода уйдет, просохнет, значит, бочонки по душе будут вашей милости, — заговорил Кошкарев. — За крепость душу ставим.

Бондарь говорил так спокойно, что Клементьев проникся уверенностью, что с бочонками у них будет все в порядке. Северов в беседе не принимал участия. Он курил в стороне, погруженный в свои думы. Воспоминания о Ситхе, о Лизе вернули его на много лет назад.

Клементьев присматривался к рабочим. Это были переселенцы из России. Прибыв на новые места, или, как они говорили, на «зеленый клин», переселенцы оказались без кола, без двора, многие голодали. Вот почему они с такой охотой пошли на строительство в бухту Гайдамак.

— Ему бы прозываться Задушкино, — скаламбурил Кошкарев, отвечая на расспросы Клементьева. — Нонче много крестов поставили на погосте.

В сарае стало тихо. Клементьев сочувственно спросил:

— Плохо?

— Да куда уж дальше, — махнул рукой Кошкарев. — На старости две радости: и с горбом, и с бельмом.

Мужики засмеялись. Улыбнулся и Клементьев:

— Весел ты, Устин Григорьевич.

— За его языком не ускачешь и босиком, — сказал старик, что сидел на корточках перед печкой и подкладывал дрова.

— Значит, рыбу-кит будете ловить? — спросил Кошкарев. — Вот ушицы поедим.

— Щей мясных да котлет отбивных вдосталь будет, — пообещал Клементьев, и когда стихли удивленные возгласы, коротко рассказал о китах, потом поинтересовался: — До весны харчей вам хватит?

— Алексей Иванович потрафил, — Кошкарев с благодарностью посмотрел на Северова. — Вот ежели бы нам ружьецо. Тут зверя много, да и, неровен час, лихой человек забредет. Места глухие…

— Ружье-то знаешь? — спросил Клементьев.

— Так точно, ваше благородие! — вытянувшись, гаркнул Кошкарев и отрапортовал, что он является рядовым такого-то стрелкового полка. Клементьев только руками развел. — Молодец! Получишь ружье. Дадим, Алексей Иванович?

— Конечно, — согласился Северов. Георгий Георгиевич увидел, как потеплел взгляд Кошкарева.

— Сегодня мы уйдем. Вернемся только весной. Можно надеяться, что все здесь будет в порядке? — спросил Клементьев.

— Алексей Иванович знает наше слово, — серьезно проговорил Кошкарев. — Нам здесь жить до креста. Будем вашу рыбу-кита потрошить. Податься нам теперь куда — нет большака, а по проселочным дорожкам уже намаялись!

Стало тихо. Мужики задумались о своей невеселой доле. Моряки стали собираться. Распрощавшись, они в сопровождении Кошкарева вышли из сарая.

Передав Кошкареву свое охотничье ружье, с запасом патронов, пороха и дроби, Клементьев вывел судно из бухточки. У открытого штурвала стоять было трудно. Быстро коченели руки, слезились глаза. Клементьев часто сменял Абезгауза. «Геннадий Невельской» шел во Владивосток.

…Поздно ночью Тамара встретила их очень взволнованной. Едва моряки, вошли в дом и не успели раздеться, как она торопливо заговорила, прижав к груди руки:

— Георгий, Алексей Иванович! — Голос у нее дрожал, глаза стали еще больше. В них была тревога. — От моего отца дважды приходил посыльный и справлялся, когда вы будете дома: зачем это ему? Чего он хочет?

— Я не приму его, не хочу его видеть — Лицо Клементьева, стало жестким, черные брови насупились. Он подошел к жене и, обняв ее, поцеловал. — Не бойся. Я тебя, дорогая, никому не, дам в обиду. Успокойся!

— Друзья! — воскликнул Северов. — Я понимаю, что вам трудно говорить с господином Ясинским, но это необходимо.

— Почему? — Голос у Клементьева был сердитый.

— Вы еще не находитесь в церковном браке, — начал Алексей Иванович. — И господин Ясинский имеет право…

— Ни один священник не решается обвенчать нас без согласия Ясинского. Они боятся его, — крикнул Клементьев. — Что делать?

— Надо найти выход, — мягко проговорил Северов. — Иначе есть повод для болтовни и сплетен.

— В Корее обвенчаемся, — неожиданно решил Клементьев. — Пойдем туда на промысел и там обвенчаемся.

— Но мне же нельзя заходить на корабль, — печально напомнила Тамара. — Опять этот норвежец…

— Пойдешь на шхуне с Константином Николаевичем. — Клементьев вопросительно посмотрел на Северова, ожидая, что тот скажет, но Тамара спросила:

— А когда пойдет в Корею господин Белов? — Прости меня, дорогая, — спохватился Клементьев и, взяв жену за руки, усадил на диван. — Разреши отдать рапорт.

— Вы что-то скрываете от меня? — с легкой укоризной произнесла молодая женщина.

— Нет, нет, Тамара Владиславовна, — успокоил Северов. — Этот план окончательно сложился только сегодня. Рапортуй, Георгий Георгиевич.

— Так вот, — начал Клементьев и, уже забыв о предстоящем визите Ясинского, увлеченно заговорила — Скоро и Гайдамак, и Золотой Рог покроются льдами. Стоять здесь — значит, бездельничать всю зиму. И мы…

Тамара внимательно слушала, не сводя глаз с мужа.

— И мы решили, — продолжал Клементьев, — зимние месяцы провести у берегов Кореи. Там бухты не замерзают. Будем охотиться на китов, а весной вернемся в Гайдамачик. Хорошо, правда?

— Хорошо, — без энтузиазма проговорила Тамара, и на ее лице отразилась грусть, а в голосе зазвучала горечь: — Я буду одна здесь с детьми. Мне страшно. — Она передернула, плечами, взглянула на украшенное морозными узорами окно, прижалась к мужу. Клементьев обнял ее за плечи.