Александр Никонов - Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики

• Название: Жизнь и удивительные приключения Нурбея Гулиа - профессора механики
• Автор: Александр Никонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Этот роман — откровенная правда о необыкновенных приключениях известного российского ученого и изобретателя. Жизнь этого человека удивительным образом прошла через калейдоскоп исторических эпох. Детство с унижениями, издевательствами, а затем и местью за это; позже — спорт, секс, браки и разводы, обильные возлияния, встречи со знаменитостями, любовные истории. Наука и мистика, загадочные происшествия, розыгрыши и авантюры, наконец, просто хулиганства — ничто не было чуждо нашему герою. Это и многое другое настолько круто замешано в одном человеке, что на его примере можно составить обобщенный портрет целого поколения, активно влияющего на современную жизнь. И еще — прочтя этот роман, вы с удивлением узнаете, сколько неожиданных "скелетов в шкафах" может тайно храниться у ваших вполне добропорядочных и респектабельных знакомых.

---

Я спустился в цех и осмотрел производство, поговорил с мастерами. Узнал у Мхитарова о недостатках изделия. Тот стал перечислять их, но потом пытливо посмотрел на меня и спросил:

«Хочешь задачу, которую никто не может решить, даже я сам? Решишь, тут же на сто рублей переведу. Не можем аппарат на госиспытания выставить из-за этого!».

И он рассказал мне о самом крупном пороке тбилисского телетайпа. Дело в том, что телетайп печатал по принципу печатной машинки, там так же протягивалась красящая лента, причем протягивалась она ненормально быстро. Привод был от единственного торчащего поблизости вала, на который был насажен кулачок-эксцентрик, как на распределительном валу двигателя, если так понятнее. А толкал этот кулачок рычаг с маленьким роликом, раза в три меньше по размерам, чем сам кулачок. Толкнет — лента протянется; но толкал-то он очень часто, так как вал вращался быстро. А понизить его обороты не было никакой возможности — не ставить же редуктор, там места не было вообще никакого. Да и новых деталей не добавишь — их номенклатуру нельзя увеличивать. Вот как хочешь, так и крутись, а обеспечь скорость протяжки ленты в 2–3 раза медленнее, не добавляя ничего! «Это задачка потрудней теоремы Ферма!» — глубокомысленно заметил Мхитаров.

У меня мелькнула остроумная идея, но я все-таки переспросил Мхитарова:

— Точно дадите сто рублей в месяц, если докажу эту теорему Ферма?

Честное слово, при свидетелях говорю! — и он, подозвав к себе ведущего конструктора Хагагордяна и старшего инженера Тертеряна, еще раз пообещал мне прибавку при них.

Надо сказать, что в отделе, где начальником был Мхитаров, инженеры были все армяне. Не всем это нравилось, например, начальнику предприятия — грузину Нижарадзе, да и самим работникам это было не по душе. Нет, не то, что все вокруг были армяне, а то, что они сами были этой национальности.

Дело в том, что родившиеся и выросшие в Тбилиси армяне (а их было более половины всего населения Тбилиси тех годов) считали себя грузинами, но фамилия-то выдавала их происхождение. Сколько я знал людей по фамилии Мхитаришвили, Тертерашвили, Саркисашвили и других, фамилии которых имели армянский корень и грузинское окончание. Тот же Мхитаров — это Мхитарян, но переделанный под русского, если переделывать под грузина — будет Мхитаришвили. Тертерян — от армянского слова «Тертер» — «священник»; фамилия Тертерашвили нереальна, как, например, «Рабинов». Рабин, раввин — это еврейский священник, русское окончание «ов» к нему так же нелепо, как и грузинское «швили» к армянскому священнику — «тертеру».

Наш старший инженер Тертерян, как выпивал, плакал и жаловался, что жить не может с такой фамилией — даже грузинское окончание не поможет!

— А ты женись на грузинке и возьми ее фамилию, так ведь разрешено! — как-то посоветовал ему я.

Бедный Тертерян был поражен легкостью разрешения этой проблемы. Он даже поцеловал меня за мудрый совет и налил стакан водки. Так вот, я представил Мхитарову такое доказательство «теоремы Ферма», что он тоже расцеловал меня, правда, стакана не налил. Но тут же попросил написать меня заявление о прибавке зарплаты и завизировал его.

В чем же заключалось доказательство «теоремы Ферма»? Я просто переставил местами кулачок и ролик: маленький ролик я надел на приводной вал, а кулачок — на рычаг. Ролик должен был сделать около трех оборотов, пока кулачок обернется один раз и толкнет рычаг, протягивающий ленту. Скорость ленты убавилась втрое. Такого решения, когда ведущим является ролик, а ведомым — кулачок, не описано ни в каких справочниках по кулачковым передачам — вот конструкторы и не знали, как поступать.

Новый вариант лентопротяжки был тут же изготовлен, и телетайп пошел на госиспытания в модернезированном виде. А Мхитаров еще раз сделал мне доброе дело, выручил в серьезной ситуации.

Как-то мне понадобились латунные прутки определенного диаметра, но я нигде их не мог достать. А на работе, то есть в п/я 66, такие были. Вынести что-нибудь из военной организации — уголовное дело. Но я решился — просунул себе в брюки и под пиджак два прутка, концы вставил под носки в туфли и пошел в конце рабочего дня на проходную. Шел, правда, не очень нормально — ноги-то не сгибались! И вот меня по дороге догоняет Мхитаров, дружески берет под руку и чувствует — под пиджаком пруток. Пощупал с другого бока — другой пруток.

Ты что, в тюрьму захотел? — бледнея, спросил меня Мхитаров, но так как дело было уже в проходной и нас толкали сзади, взял меня за локоть и, подталкивая, провел через проходную.

Его знали все вахтеры и отдали под козырек. Уже на улице Мхитаров серьезно предупредил меня, чтобы это было в последний раз. По крайней мере, в данной организации.

Кроме лентопротяжки я сделал еще несколько более мелких усовершенствований в конструкцию телетайпа — уменьшил маховый момент фрикционной муфты, перенес в удобное место стробоскопические метки для определения скорости ее вращения, не буду перечислять больше, так что разницу в окладе, я, думаю, окупил.

Но после достижения своей цели — ста рублей в месяц, охота к работе прошла. И я стал делать другие изобретения, за которые Мхитаров меня бы не похвалил. Прежде всего, я изобрел «мхитароскоп». В бюро, где я сидел, было еще человек пятнадцать конструкторов среднего звена. Работать они не очень любили, но в картишки перекинуться на работе, были непрочь. А женщины предпочитали вязать спицами. Я же делал эскизы не совсем относящиеся к телетайпу, а скорее к скреперу. Но хитрый Мхитаров обычно тихо крался по коридору, а затем стремглав врывался в дверь нашего бюро, ловя нерадивых сотрудников за посторонними занятиями. Выставить же дежурного за дверь мы не могли — нас тут же разоблачили бы.

Но под потолком бюро было маленькое вентиляционное отверстие, куда я вставил старое зеркало заднего вида от автомобиля, без металлической оправы, разумеется. Выделялся дежурный, который из комнаты снизу смотрел в зеркало, названное «мхитароскопом», и видел все, что происходило в коридоре.

Забавно было наблюдать, как Мхитаров на цыпочках крался вдоль коридора, а потом врывался в комнату, где все были заняты своими прямыми делами. Дошло до того, что он вызвал меня к себе в кабинет и расспросил, что бы такое могло значить. И я, не смущаясь, поведал ему, что предупредил сотрудников, которые занимались посторонними делами: дескать, я все расскажу Мхитарову, так как многим обязан ему и, кроме того, болею за свою организацию.

Мхитаров как-то недоверчиво посмотрел на меня, похлопал по плечу, и сказал:

— Скоро у нас в бюро появится новый ведущий инженер!

— Благодарю за доверие, — отвечал я, скромно потупясь.

Наступил декабрь, скоро мне нужно было увольняться и ехать в Москву в аспирантуру. Мне было стыдно перед Мхитаровым, но я успокаивал себя тем, что кое-что все-таки сделал для предприятия. И для трудящихся — изобрел «мхитароскоп».

Но еще одно полезное для трудящихся дело я успел-таки сделать в п/я 66. Кто не знает, что такое табельная система пропусков, поясню, что в проходной у нас висел плоский ящик с пронумерованными крючками в нем. Приходя на работу, мы вешали свой табельный номерок на нужный крючок и проходили. А в 8 часов утра ящик запирался сетчатой крышкой на замок. Раньше в крышке было стекло, но его разбили, пришлось заменить металлической сеткой, через которую было видно, чьи крючки пустые. Но опоздавшие отгибали крышку и все-таки вешали свои номерки, несмотря на истошные крики табельщицы Этери.

И вот, наступил черный день для трудящихся п/я 66. В проходной установили автомат, куда мы должны были совать специальные картонки, и он на них проставлял время: если до 8 часов — синими чернилами, а опоздавшим — красными. После этого трудящийся проходил во внутренний двор проходной.

Народ взвыл — обмануть или уговорить автомат было невозможно. И народ, в лице своего представителя Тертеряна, обратился ко мне, как к народному умельцу, с просьбой — испортить автомат. Проходя через него, я заметил, что сверху на коробе автомата имеются вентиляционные отверстия, видимо, для охлаждения электрической аппаратуры.

План был готов. Наутро в проходной стихийно возник затор — у кого-то застревала карточка или не нравилось время, пробитое на ней, но так или иначе Этери была втянута в полемику с сотрудниками нашего бюро. А тем временем я незаметно залил в вентиляционные отверстия пузырек серной кислоты, не забыв вытереть тряпкой пролитые капли. Дело было сделано — автомат перестал работать навсегда!

А под самый Новый Год я сильно простудился и заболел. Мне дали бюллетень, и мое заявление об уходе с работы в связи с поступлением в аспирантуру отнесла в отдел кадров жена, вместе с копией извещения о поступлении. С работы меня освободили, и у меня на руках была трудовая книжка со справкой о размере получаемой зарплаты.