Алексей Ланкин - Лопатка

• Название: Лопатка
• Автор: Алексей Ланкин
• Жанр: Научная Фантастика

---

Сегедину предлагали возглавить комбинат гораздо ближе к центру, где под его началом оказались бы многие тысячи людей. Он отказался, и не зря. У себя на Лопатке, куда в зимние шторма и паром не заходил и где всего населения едва набиралось две сотни, он власти и возможностей имел во много раз больше.

Карьера Сегедина, крепко сращенная с карьерою Юрия Павловича Алданова который на Лопатке никогда не бывал - перехлёстывалась порою и с карьерой геофизика, высаживавшегося на Лопатке ещё тогда, когда ни Сегедин, ни Алданов о таком острове слыхом не слыхали. Сегедин, всегда лояльный к начальнику и другу, не упускал случая поддержать Алданова в его межминистерской борьбе и ловко подпустить шпильку Министерству геологии например, в виде докладной записки о неудовлетворительном геологическом обеспечении месторождения Лопатка. Министр геологии, до которого доходила записка, пожимал плечами, отпускал ленивое ругательство и давал делу ход: не то чтобы ускоренный, но и без палок в колесах. Потеряв по дороге изрядную часть энергии, обвинение достигало института, который теперь возглавлял Александр Петрович Малкин. Не считая нужным вспоминать, кто именно на материале злополучной электроразведки защитил диссертацию и бодро затопал вверх по служебной лестнице, Александр Петрович вздыхал, приятно улыбался и валил всё на своего предшественника, ушедшего на пенсию. И лишь изредка, так же приятно улыбаясь, Александр Петрович шутливо попрекал давнею историей своего некогда шефа 0Колю Макавеева - в то же время подчеркивая, что он, Александр Петрович, в память старой дружбы ни за что Колю не выдаст и что пусть Коля за ним чувствует себя как за каменной стеной. Коля торопливо кивал и, забывая поблагодарить, убегал к своим расчётам и схемам - и при очередной перестановке кадров его опять забывали сделать начальником отдела.

Так проходили годы.

Водка на острове Лопатка иногда иссякала, но соляр для самосвалов и мазут для ТЭЦ - никогда.

Планы всегда выполнялись на сто два - сто три процента, рабочие с фабрики время от времени возвращались на материк, но их тут же сменяли новые, из которых была роскошь и выбрать, потому что у Сегедина платили хорошо. И всем на самом острове, и во Владивостоке, и в Москве, стало казаться, что так было и будет всегда: Лопаткинское месторождение.

Горно-обогатительная фабрика.

Степан Ильич Сегедин.

* * *

В лихую пору, когда новые люди пришли в ЦК и потащили-поволокли за собою новых людей в министерства и в главки, когда злые сквозняки загуляли по прежде торжественным московским коридорам, случилось нечаянное. Юрий Павлович Алданов почувствовал, что и его кресло уходит из-под хорошо развитых седалищных мышц, встревожился, задумался - и в одном особенно важном разговоре у зам. министра, вздохнул и сдал Сегедина начисто.

Сам Сегедин, хотя и отделенный от Москвы восемью часовыми поясами, неладное почуял сразу - но так быстро развивались события, что он лишь успел перевести четырёхкомнатную квартиру во Владивостоке на имя тёщи, почва для чего была уже подготовлена. Собственная Волга - не чёрная, а практичная бежевая - была с самого начала оформлена на жену, и на её же сберкнижке находилась большая часть сбережений.

В два дня уладив дела во Владивостоке, Сегедин готовился вылететь в Москву, чтобы там на месте спасти то, что ещё можно спасти. В ночь перед вылетом, прямо на тёщиной квартире, его и взяли.

Как любой удачливый руководитель его ранга, Степан Ильич давно знал: было бы желание, а намотать всегда сумеют. Время от времени слышал он рассказы о таких же, как он, директорах, получающих сроки вроде бы за то же самое, что делали и все директора, но не сумевших вовремя что-то согласовать, что-то скрыть, а что-то уладить. При всей своей самоуверенности Степан Ильич не принадлежал к числу тех, кто, слыша о чужих бедах, утешается: Уж со мной-то ничего такого не случится. Уж я-то договорился бы. Уж я... Нет! Сегедин не забывал старинную поговорку про суму и про тюрьму и все эти годы к чёрному дню готовился. И всё-таки, всё-таки: неожидан и оглушающ явился этот ночной, сразу узнанный им звонок в дверь.

Лежать! - приказал Сегедин хлопающей со сна глазами жене. Самому ему не надо было делать усилий, чтобы мгновенно перейти к отчётливому бодрствованию.

Об одном он остро жалел в эту минуту: что не было в диванном ящике автомата. Передёрнуть бы затвор, молнией метнуться в прихожую - и стрелять, стрелять, стрелять прямо через дверь, следя, как в двери неслышно за громом непрерывного огня возникают пулевые пробоины.

Так ясно представлялись Сегедину эти белые звезды в двери, что он даже зубами скрипел, одеваясь не в халат, а сразу в джинсы и в ковбойку. В дверь всё звонили, и звонок уже гремел не просто настойчиво, а угрожающе - и жена, протерев наконец глаза, порывалась сама идти открывать. Сегедин снова крикнул ей:

- Сиди! - и добавил, смягчившись: - Халат лучше одень. Музыка надолго.

И пошёл к дверям, ворочая зачем-то в голове мелкую и ненужную мысль: не проболтался бы новый водитель Славка про то, где спрятано незарегистрированное ружьё. Славка из молодых, да ранних - и как бы не слишком много знает он про Сегедина?

Несколько часов спустя, стиснутый в машине твердыми плечами сотрудников в штатском, Сегедин как наяву увидел перед собою Галину - то сухо застывшую, то вдруг бесполезно хватающую его за руки - и впервые с болью, равной которой не знал, понял: жизнь кончена.

Сегедин не заплакал только потому, что мужику плакать нельзя.

А за этим пониманием, как в лихорадочной волне, навалились мысли о сыне: прочили его в МГУ на юридический, а теперь куда? В стройбат? И о дочери-восьмикласснице: по какой ей дорожке покатиться при отце-арестанте? И вообще о семье: болел он о них душою - когда оставалось время; их одних и любил - если не считать Изабеллы; для них и работал, не щадя себя. Озаботился и насчет квартиры, и насчёт машины - а о главном не подумал. Главное узнал только сейчас: вот настал этот самый чёрный день, и без него, Сегедина - семьи больше нет. Остались пыль и пепел, и никакие машины-сберкнижки тут не помогут. Нечасто баловал он семью посещениями (а если разобраться - зачем жили порознь?); чаще суров, чем ласков бывал с детьми, никогда не сюсюкал и с Галкой - но вырвали его из семьи, и семья стала как зуб без нерва. Не стоять ей теперь, не расти. Эту правду страшнее десятилетнего приговора - он только что прочитал в остановившихся Галкиных глазах. А следом читалась и ещё одна правда: сам он, властный и решительный хозяин, известный в стране производственник - весь континент под расставленными ногами! - вне семьи оказался как тот выдернутый из зуба нерв, который стоматолог небрежно стряхивает в плевательницу.

Следующей ночью, когда сокамерники по очереди имели Сегедина в задницу (кто-то из самой Москвы дал указание: при содержании соблюдать особую строгость) - он, от нескольких ударов в голову не потерявший сознания, а только оглушённый, неотвязчиво увидел перед собою не Галину и не Изабеллу даже, а просто бабёнку из Сопкового по имени Наташка, тонкую и гибкую, как лоза. Ещё на прошлой неделе Наташка самозабвенно и изощрённо ласкала его много часов подряд... Спустя годы, вспоминая эту ночь в камере следственного изолятора, Сегедин всё спрашивал себя и всё не мог найти ответа: как случилось, что он тогда сразу не умер.

Так закончилась на Лопатке эпоха Сегедина.

Потянулись годы запустения.

Закрылась фабрика. Уехали с острова рабочие. Однажды зимою штормом опять разметало Северный причал, но с наступлением весны уже некому было его восстановить. Молча и косо носились над побережьем чайки, да покойник Шмидт выходил иногда на сохранившийся в Южной бухте пирс. Глаза у него, вопреки слухам, были вовсе не как бельма, а напротив - яснее и зорче, чем у живущих.

Иногда к Шмидту присоединялась Изабелла, и мертвецы подолгу молча смотрели на воду бухты.

Глава четвёртая.

Как живётся в Сопковом

Город Сопковй старожилы по сю пору называют Сопкове, памятуя о тех недавних временах, когда прибрежное рыбацкое селение никто и не думал величать городом.

Вновь приезжий поражается здесь тем, что город построен как бы временно не на сотни и тысячи лет, а самое большее на десятки. Много девятиэтажных домов, но все они поставлены как попало, будто без участия архитектора. Стены грубо, со сквозняком через швы, слеплены из серых крошащихся панелей. Ни в одной из этих высоток нет лифта. В Москве или в Ленинграде, где разрабатывался проект, как-то не помыслили, что дома эти могут стоять в городе без организации Лифтремонт. В каждой квартире предусмотрена ванная, но по трубам течёт только холодная вода, и моются жители по старинке, нагрев на плите кастрюлю с водой. В советские времена электричество подавалось в дома исправно - нынче же, что ни вечер, гаснет на много часов. В ходу примусы и стеариновые свечки. В последние годы в употребление вошли лёгкие японские бензиновые двигатели Ямаха: у кого есть деньги на бензин, заведёт такой движок на балконе, и он исправно стрекочет, подавая счастливцу свет.