Владимир Коваленко - Камбрийская сноровка

• Название: Камбрийская сноровка
• Автор: Владимир Коваленко
• Жанр: Фэнтези

Аннотация

Начало темных веков, западный краешек бывшего римского мира. У молодого города на холме, над рекой и морем - нет ни воспоминаний о великом прошлом, ни боязни подступающей тьмы. Работы столько, что водяные колеса скрипят от натуги, а в кузнях приходится работать в три смены. Немало забот и у правительницы. Торговые дела, свары горских кланов, высокая политика... поспать некогда!

Ошибка может стоить жизни - ее или города, в котором ей нравится жить: рассматривать с башни зелень сланцевых крыш, пробегать по камням его мостовых, ловить длинными ушами обрывки разговоров занятых повседневными делами жителей - и, увы, споры о том, кто же она такая.

«Холмовая, сида!» - скажет камбриец.

«Святая и вечная базилисса!» - скажет грек.

«Инженер из будущего» - скажут странные существа, которые и загнали ее - в это время и на эту Землю.

Кто она на самом деле? Сама не знает. Ей разбираться некогда. А - придется!

---

Немайн раньше приходилось петь эту песню, но не чувствовать. Не так…

— Не для меня весной родня,
В кругу домашнем соберется,
«Христос воскрес!» — из уст польется,
В пасхальный день не для меня.

Люди — шевельнулись, узнали имя Господне. Узнала бы сида — в чужом языке, в песне? Веры той нет, наивной, наполовину языческой, но истовой. Да и война будет — между христианами. Враги–язычники на островах закончились, те староверы, что остались — будут драться в одном строю с камбрийцами, даже если на другом направлении.

— Не для меня споют друзья
И вся казачия краина…
И на коня однажды сына
Другой подсадит, но не я…

Сида ослепла — от слез. Сын у нее есть — ее радость, ее сокровище. А что еще может сделать смерть за Отечество не только почетной, но и сладкой — как не сознание того, что враг не посмеет и не сможет обидеть твою кровинку?

Она не видит, как принц Катен внимательно вглядывается в замершие лица гостей, что Мерсиец давно отпустил серебряный молот, что у аварского посла рука на сабле, и слезы в уголках глаз. Язык он узнал — отчасти, по знакомым славянским корням, но он узнал и степную волю, и слова, похожие на тюркские. Гадать будет — потом. Теперь ему попросту хочется — чтобы не стало непорядка в каганате, да чтобы авары перестали жить данью, а вместо того развернули коней на восток и вновь, как в былые времена, зачерпнули в шлемы воды великих Дона и Идела…

А для меня кусок свинца —
Он в тело белое вопьётся,
И кровь горячая прольется —
Вот это, братцы, для меня!

Немайн смолкла — словно хребет вытащили. Согнулась, оперлась о край стола — не пошатнулся. Вытерла подбородок. Недоуменно уставилась на окрашенную кармином ладонь.

— Кажется, — сказала, — я испортила праздник. Простите, если можете. Если больше не позовете — не обижусь, а позовете — вина мне не наливать! Но назад — ни единого слова не беру. Точка.

Покаянно–мятежная речь споткнулась о смеющиеся глаза светловолосой сестры.

— А Луковка–то права, — сказала Эйра.

— В чем?

— Когда говорит, что она — это ты. Сама же велела ей не наливать!

Что творится с Луковкой, если ей поднести наперсток ягодного вина, все слышали. Тогда ее устами говорит Немайн. Но, оказывается, и самой сиде не стоит наливать лишнего. Пела — не как всегда. Песня знакомая, в песенном подземелье не раз слышанная, сегодня звучала страшно. Вдруг сбудется? Ничего в ней хорошего нет!

О своем беспокойстве Эйра молчит. Зачем слова, когда есть разум и острая сталь? Нужно поговорить с Эмилием, с рыцарями. Чтобы поняли: сиду нужно беречь пуще глаза. В конце концов, нехорошо жить рыцарю, потерявшему вождя. Неправильно! А у большинства — жены, дети. Умирать не захотят. Будут во все глаза за ней присматривать.

— Что ты испортила? — удивляется Мерсиец, — Мы теперь знаем главное: трусов здесь нет. Это стоит беспорядка на столе!

Те, кто был бледен, те, кто только что собирался дождаться, пока сида выйдет, да громко выдохнуть — смеются. Искренне, залихватски. Прав мерсиец — теперь то, что случилось на двойной свадьбе, само превратится в песню. Барды будут поименно перечислять всех, кто уж точно — не трус. И королю Клидогу Кередигионскому теперь куда как легче будет унять желающих добычи с соседских земель.

«Принц Рис и брат его Катен со мной сиду слушали…»

Артуис Гвентский развернул плечи, словно с них вериги спали. Так и есть — зимой он не решился встать с малой дружиной против саксонских полчищ, лечь костьми, покупая для соседей дни ценой жизни своего народа. Укрыл людей за стенами городов и холмовых фортов. Переждал.

Сколькие были бы рады бросить первому рыцарю Камбрии обвинение в трусости — не в лицо, в спину. Не громким голосом — шепотком. Теперь навет встретит лишь недоверчивый смешок. «Ты что, считаешь трусом короля, что Немайн слушал? Шутник. Да ты б не то, что штаны перепачкал — ноги бы протянул!»

Благодарность — чувство короткое. Короли и принцы Камбрии, увы, политики, но — и рыцари. А потому обдумывать последствия король Артуис будет потом. Сейчас он спокойно заявляет:

— Я полагаю, нам и правда следует назначить кого–то одного, чтобы проследил за должным соблюдением договоренностей. Чтобы нам воевать без оглядки, знать, что спина прикрыта. И я думаю, что хранительница Республики Глентуи для этого подойдет лучше всех. У нее войско самое маленькое, зато самое быстрое. А значит — не только проследит, но и к битве успеет. Верно я говорю?

— Решать будем не на пиру, — буркнул Клидог, — но лучше сида, чем ирландец или сакс! Хотя я предпочел бы тебя, Артуис ап Мейриг…

Гульба закончилась. Начинался новый торг меж союзников. Пожалуй, чуточку более доверительный — даже в том, чтобы, пользуясь статусом пиршественной залы, выдержать взгляд соседа и открыто заявить:

— Я тебе не верю!

Утром выглянули молодожены. К удивлению своему, застали всех гостей за столом — трезвыми и задумчивыми. Немайн, которую никто никуда не прогнал, мило беседует с женой Пенды — тот сидит между, но сам только улыбается в усы и изредка подбрасывает дров в очаг беседы… Увидев сына с молодой женой, король сообщил:

— Вы самое интересное пропустили. Жаль вас разочаровывать, но это так…

Риваллон, встретив взглядом дочь, которую все–таки успел передать в руки достойного мужа, такого, что смягчит неуемный норов и позволит достойной соправительнице отца стать хорошей правящей королевой, поманил пальцем. Когда подбежала и склонилась, прошептал в ухо:

— А твой отец все–таки совершил еще один подвиг.

Королевна, обратившаяся королевой, ни слова не говоря, обойдет вокруг круглого стола. Встанет напротив рыжей и ушастой. Посмотрит, как та пунцовеет, поднимет руку для пощечины… И опустит. Потому как отец коротко выдохнет:

— Не сметь.

А муж, только что глядевший сытым котом, вперит в нее взгляд, обещающий первую семейную сцену. С глазу на глаз… жаль, слышно будет до предместий! Ирландец да ирландка. Воевать, пировать, петь да ругаться — без удержу!

3

Домой, в «Голову», сида ногами не дошла — пришлось одолжить у его святейшества носилки, и восьмерых дюжих молодцов к ним заодно. Болело все — даже уши. Даже голос!

Немайн отпаивали теплым молоком — да со сливочным маслом. Правую руку, несмотря на ломоту в каждом пальце, удалось заставить нацарапать перевод песни. Дословный подстрочник, нескладный, но точный. Иначе пришлось бы говорить — с каждым гостем по отдельности. А так… Немайн приболела, текст перевела — понимайте, как хотите! И все равно — в «Голову Грифона» то и дело заглядывают люди. Трех приколоченных к стене грамот — на латыни, камбрийском–латиннице и камбрийском–огаме — им мало. Непременно нужно уточнить у сидовской родни: а меня сида в песне не поминала? А ближних родичей? А клан мой? А соседей? А точно? Точно–точно? Гость успокаивается, лишь получив отрицательный ответ на все вопросы.

На улице во всяком разговоре преувеличенно громко помянут, что никакое это было не пророчество, просто песня. Потом начинается спор о том, которую из множества текущих по Британии и Ирландии рек, названных именем своей матери–сиды, помянула Немайн. Аварскому послу, что рассказывает о великой реке далеко на востоке, никто не верит. Какое отношение та, степная река имеет к матери Немайн?

Между тем аварин прав, и знает это! Только Немайн слишком устала, чтобы просчитывать всех, а говорить вообще не смеет. За голос боится! Тем, кому знать — невтерпеж, или действительно срочно надо, принуждены Баяну кланяться. Расспрашивать — что он услышал в песне?

А он рассказывает истинно по–посольски. Правду — всем, только понемногу и разную, много интересного — тому, кто предложит что–то полезное для его истерзанной междоусобицами страны, а все до донышка — в обмен на прямую помощь его стороне. Не обязательно военную.

Такой человек во всей Британии нашелся один — король Гулидиен. Призвал пред очи, встретил — не в зале, в малой комнате, один, без жены, без советников. Сам дверь затворил плотней, сам в окно выглянул — не подсматривает ли кто. Осторожно выложил на стол сверток. Развернул — блеснуло. Слиток! Не золотой, дороже!

Сталь, подернутая прожилками. Аварин булат узнал — редко–редко, втридорога, доводилось покупать у персидских купцов. До тех пор, пока страна огнепоклонников не пала под нашествием с юга. С тех пор — как отрезало. Потому даже один слиток — драгоценен. Если и есть в степи подарок, способный перевесить императорский шелк, так это клинок из стали с древовидным узором. Или сам слиток — придать металлу форму оружия, привычного руке степняка, есть немало умельцев и в пуште. Это — возможность купить чью–то дружбу. Перетянуть на свою сторону колеблющегося, смягчить сердце противника.

Баян почувствовал себя как записной игрок в кости, которому предложили волшебство: один раз выпадет то, что он пожелает. Всего один раз…. или?