Владимир Витвицкий - Книга сновидений

• Название: Книга сновидений
• Автор: Владимир Витвицкий
• Жанр: Любовно-фантастические романы

Фантасмагория на тему снов, мечтаний, воспоминаний.

---

И еще желание — появиться там хотя бы случайно, хотя бы в мыслях — если не получается во снах. Тайно и ненадолго, тенью безучастного и, как хотелось бы, равнодушного прохожего послоняться по улицам и лицам города солнечных лучей и карандашных теней, скользнуть по взглядам и движениям многих и неважных прохожих, не знающих, даже не подозревающих о тени, еще одной, лишней, миллион первой, и от этого незаметной в их белом и солнечном городе.

И в результате, в момент протяжности — между мгновением и вечностью, во время смешения белого снега и черного воздуха, тихого падения и неподвижной темноты, Тень Ангела обязательно появится в Городе Мертвых — ведь только она может жить в этом моменте, потому что сама она — миг, блик, тень вспышки волнением или удивлением, или раздражением сверкнувшего в черном космосе взгляда.

Но какой она появится там?

Возможно она, эта тень, чернеющим сгустком спокойного внешне всадника, в надежных латах и на могучем коне, причем рысью, а никак не галопом промчится — но не очень быстро, по безлюдным улицам ночью или в предутреннем тумане? Всадник спокоен, но взгляд его жив. Там, внутри живет воспоминание, и он рад ночи и туману — они не просто его друзья, а соучастники. А конь подрагивает кожей — в нем сдерживаемое всадником движение и незнакомое ему, коню, место. На бархатной шкуре — блики горящих в ночи фонарей и тени высоких деревьев, а если в тумане — то просто белесые пятна.

А может черная тень упадет из черного неба? А если из серого, то серая? Пробив стремительным полетом облака. Сверху льдистые, они открыты свету высокой и белой Луны, а снизу мягкие и мутные, они обязательны — как граница, необходимая замкнутость пространства. Гулкий звук и тяжкий скрип — то тяжелая тень Ангела, на этот раз серая, ударила о кровельную жесть. Если ночь — то вокруг мокрые блестящие крыши, а если туман — то в нем слепые фонари, сном или мыслью сказочника очерченный для жизни Тени город.

Но, скорее всего, она появится в нем, мертвом для сказочника, но любопытном для нее городе, в виде случайного прохожего, не занятого ничем, или проезжего, коротающего прогулкой время остановки — в образе неприметного шпика, праздного туриста.

Неважно как, неважно где: черным ли всадником на пустынных ночных улицах, быстрой ли стрекозой в сыром тумане, или незаметным прохожим на солнечной стороне или в тени каштанов, но она обязательно должна столкнуться, или даже — отыскать не только тень Сказочника — что, в общем-то, вероятно, но и тень его Любви. А, узнав ее в толпе, Тень узнает и цвет ее волос.

* * *

5. Навигатор 1.

Точки над "Ё" — это снаружи замкнутый замок, это лязгнувшая вагонная щеколда. Не двоеточие и не многоточие, это стена без выси и конца, ограничение не всегда, но видимой Вселенной.

— Есть ли у вас пробка от водки? — выйдя из магазина и стоя на мокром, сером асфальте, спросишь ты двух мужиков, мимо идущих прохожих. Спросишь, надеясь на случайность — помог же тебе тот хмурый, когда ты купил четыре стакана? Донес, не расплескал и не отпил. Мир полон случайных и от этого добрых людей.

— Есть, — серьезно ответит тебе один из них и протянет пластмассовую пробку, вынув ее из кармана. От чекушки, и не важно, что пробок таких не выпускают давно, и что пойло закручивается удобной закруткой, теперь. А пойло, оно не нужно тебе.

— Будем завтра идти мимо, отдай.

— Конечно, — возможно, даже молча кивнешь ты, понимая, что эта пластмаска важна им — но не сейчас, а в вообще, а тебе — надо.

"А кто эти двое?" — вдруг в тревоге остановишься ты, а если стоял, то не двинешься с места. В сером дне, глядя им в след, сжимая теплую пробку в руке, еще не понимая, не подозревая, что это не день сер, а сон бесцветен, что медленный облачный рассвет похож на просыпание

Но есть уже и подозрение — иначе ты бы не остановился и не смотрел им в след, что эти двое — твое будущее? Что это ты сам, говорящий сам с собой? Или, о ужас — уже настоящее? Или, о хаос — недавнее прошлое? Что ты, задающий вопросы и с пробкой в руке — ты в прошлом, такой, а с пробкой в кармане — в сейчас или в завтра, или в всегда, и что чекушечная пробка — связь твоих времен.

И тут ты вспомнишь взгляд, но не тот, каким смотрели на тебя идущие мимо и выручившие пробкой, и даже не тот, что был как выкрик стремительно летящей птицы, как блеск холодного ножа — скользящего навстречу живой плоти, готового, вот-вот, напиться теплой крови.

А может, не напьется?

Все может быть, но этот взгляд похож на кованые гвозди. Они черны и холодны, они не обжигают, но только что, совсем еще недавно, они горели малиновым цветом. На кузне, в горне, в пристройке к чему-то большому, и там что-то дышит внутри.

Ты держишь их на ладони и, с удивлением и восторгом находясь в изменчивом пространстве детства, чувствуешь их неровные грани. Пахнет теплым днем, жаром в кузне, горячим металлом, лошадьми и людьми, и свободным ветром из степи — оттуда, где ты видел ковыль. Там иногда летают фазаны, неожиданно, быстро, низко, но при этом как-то медленно и важно пронося мимо тебя свои длинные-длинные хвосты и беспокойные куриные взгляды. Ветер гуляет по кузне — где люди и жар, и рядом — где кони и дети, а в твоей мягкой и маленькой ладони — кованые гвозди, а там внутри — гнутые в огне подковы, и ты чувствуешь грани и видишь огонь.

Ты чувствуешь детство? Ты спишь на ходу!

Но точки над "Ё" — их нужно поставить.

— Когда я слушал вас, то честно рассматривал ваши чулки, а когда вас, то пытался заглянуть в глаза.

— Наверное, я неудачно села, — предположила та, у которой хорошие чулки. А та, у которой глаза, та промолчала, но потом, позднее, взглянула на меня, внимательно и пристально, и, поймав ее быстрый взгляд, я вспомнил кованые гвозди. Малиновые — там, в горне, и прохладные — в ладони.

Но не этот взгляд беспокоит меня.

Ее "здравствуйте" как "здрасте", быстрое и бьющее, как тихий выстрел тайного убийства, и каждый раз контрольный. Она быстра, но, кажется, не суетлива, тонка, но, кажется, сильна.

— Ты нравишься сильным женщинам! — с энтузиазмом воскликнет Гурундий, собеседник над ленивым сегодня прибоем, гоняя диким философским взглядом пузатых рефаимов над утренней водой.

Она стройна, порывиста, быстра, и страшно молода, а я жду ее "здравствуйте как здрасте", и того самого взгляда из быстрых движений — она прячется в них, она ведь тоже человек. А я почти неподвижен, даже недвижим, я сурово не смотрю ей в след, но знаю точно, что влияю — не только лишь своей суровой неподвижностью, на быстроту ее движений.

— Вы так здороваетесь, будто из пистолета стреляете, — скоро скажу я ей. — Зачем?

Возможно, она остановится, а возможно даже что-то ответит, или просто посмотрит на меня с вопросом.

— Нужно поставить все точки над "Ё", — снова заговорю я. — Дальше так продолжаться не может.

Мне не нужно кованых гвоздей в ее взгляде, я надеюсь на теплую ладонь.

А еще на двоеточие — лучшее из сочетаний. А в многоточии точки похожи на камни — сначала валуны, крутясь, они стираются в песок. Но точки над "Ё" — противоядерный бетон, несчастный случай в Стоунхендже.

Такой вот сон приснился, или мог присниться сегодняшним ранним утром лейтенанту дипломатической службы Суппо Стейту. А может и не ему, но тогда, получается — был им украден? Ну а если приснился, то, конечно же, запомнился — благодаря подъему, быстрому пробуждению. А еще этот парень увидел первый снег и посчитал это доброй приметой. Почему? Да потому, что сегодня он — навигатор первой в этом сезоне охоты, и поэтому, с несвойственным ему волнением, впрочем, еле заметным снаружи, но волнами исходящим изнутри, он переминается с ноги на ногу, комкая нескользящим протектором первый и от этого липкий снег. Даже не то чтоб переминается, а так… не с той ноги да в непривычную тарелку.

Он был влюблен. Он вспомнил сон. Она стоит рядом.

— Сейчас выйдет, — одобряюще улыбнулся Суппо, приняв сигнал обнаружения, затем предупреждения, и отослав подтверждение.

Да, он был влюблен. Так получилось — неожиданно и сразу, но не выдал себя. Однако что-то одновременно неуловимое и внятное, продолжительное — для него, а для нее — возможно лишь мгновенное, тревожило мысли, и это что-то исходило и исходит от стоящей рядом.

Она кивнула в ответ и улыбнулась той самой, волнующей его улыбкой, и от этого ее движения электрическая волна связанных с ней образов и своих, смешавшихся раздумий пробежала по всему телу, жаркая, колючая, снизу вверх, сверху вниз. А в глазах ее, не в первый уже раз, он заметил… волнение?

— А почему вы не поздоровались со мной сегодня утром? — вроде бы непринужденно спросила она, и из ее глаз вырвались новые колючие лучи.

И снова волна! Конечно же, она заметила его неловкое невнимание к себе, и от этой фразы он едва не выронил оружие из рук. И это в самом начале охоты! Но он дипломат, а сегодня еще и навигатор, а это значит, что нервы его — канаты, а сам он — кремень.