Владимир Витвицкий - Охота на компрачикоса

• Название: Охота на компрачикоса
• Автор: Владимир Витвицкий
• Жанр: Современные любовные романы

Повесть о приморской любви и высокогорной мстительности.

---

О, катализатор женских глаз! Сколько же глупых мужских реакций способна вызвать такая малость — холодная искорка интереса, несерьезная, сверкнувшая еле заметно и на миг, упавшая на ходу, показательно случайная, сразу же погасшая.

Однажды и с Автором приключился смешной, на его нынешний взгляд, и поучительный, на будущее для читателя, случай — с бритьем и женским началом, как источником многих несчастий.

У Автора есть усы. Не бог весть что, но все же. Свои, собственные. А если у мужчины есть усы, то это обязательно предмет его гордости и забот, как бы это не выглядело и что бы там не говорили по этому поводу безусые окружающие. Это гордость, вне зависимости от пышности и конфигурации. Идет или не идет — вопрос номер два. Берия и Гитлер тоже что-то там выращивали у себя под носами, и то, что торчало у них над губой, наверное, нравилось им? "Кто на свете всех милее?"

И вот, после некоторого количества дней, вечеров и, конечно же, ночей уговоров, теплых претензий и мягких, но таких непреодолимых, разъедающих твердый мужской характер женских принципов и логично, понятно, нежно озвученных доводов Автор, правда, после упорного сопротивления, все же был вытеснен в ванную. Усами к стене и к зеркалу, с бритвой в руке, вложенной вроде бы и не врагом, а как бы совсем наоборот, с улыбкой в сиянии заботливых глаз.

Бритье превратилось в акт самоотвержения и жертвенности чуть ли не космического масштаба, вполне сравнимого с разрушением вандалами Рима или сдачей Москвы Наполеону. Почти самоубийство. Но гуси промолчали, и Автор, не имея опыта действия между носом и губой, во внутренней борьбе нежелания и старания даже порезался, с непривычки. Кровь окрасила черноту дела, но попытки стенаний врезались в ту же самую женскую логику мягкой подушки и теплой простыни: "Я же не просила тебя порезаться, я просила тебя побриться".

Все верно, все правильно, и вот сейчас придуманный им Алексей во всю шкрябает себе подбородок удобным "Жилетом", думая про себя, что как это хорошо и какой он молодец, что наконец-то решил побриться, и что давно уже пора.

Главное — он?! Наивный.

Времяпровождение на грани солнца и волн слилось в одну тягуче-быструю черту, жаркую, длинную, наполненную копотью загара и множеством охлаждающих напитков. И вина-дристуна, разносимого медленно бредущими по пляжам торговцами-поселянами, продаваемого тут же, по первому требованию или ленивому жесту жертвы будущих вечерних забегов, молитв и проклятий в белых стенах сантехнической мечети. Там не пахнет ладаном, там совсем наоборот, там поклоны прихожан, а часто — прибежан, выглядят иначе, но истовей, даже неистовей, и помыслы их при этом искренни и просты, как судьба туалетной бумаги.

А на пляже визжание — в брызгах теплой соли волн дамы, купальщицы, загоральщицы, реже ныряльщицы, и долгие мужские заплывы в неустойчивое постоянство бесконечных водяных бугров и свободного ветра. Ветра, жаркого даже здесь, в центре выпуклого моря и круглой, как видно с уровня глаз, Земли. Шум ветра и удары волн, крики чаек и детей, тишина подводных взглядов, духота ночей и темнота без загадок.

А на козырных пляжах аттракционы и кавказские, как принято считать, угощения. Туда можно сходить и, измазав нос, рот и подбородок стандартным краснодарским соусом, плюхнуться, скользя по тросу с высокой вышки прямо в воду, или смыть с тела жару и песок, подпрыгивая на привязанном к катеру большом, обязательно желтом резиновом банане.

Крупная и горячая галька обжигает ноги, приезжие собаки лают и кусают, гоняются за быстрыми гребнями косо набегающих волн, а смолистая вода йодом и солью липнет к коже обладательниц веселых и томных походок, пропитывая их запахом водорослей и вкусом беззаботной свободы. Ну и песок — он, конечно, скрипит на зубах во время поцелуев, и понятно, что временно, согласно срока путевки, влюбленных…

Завтрак, намекая о традиции, не вызвал аппетита, но чай, споря градусами недавнего кипятка с окружающей жарой, как всегда оказался к месту. Некоторые из мадам и мадмуазелей, следя за настоящим и предполагая будущее, уступают сахар, гремят алюминиевые миски и кружки, тает масло на столах, потеют лбы, шеи и подмышки, а взгляд, скользя по жующим, снова выдавил из утренних глотаний Лену. Нина, естественно, рядом. Верный спутник, пока еще не потерянным детством и завидной густотой черных волос она еще больше выделяет свою подругу, и без того приметную, из общей массы гудящих разговорами людей в сгущенке духоты платочной столовки. Ну а тройка недавних горнолазов продолжает начавшуюся вчера обработку дам. Сегодня они за одним с ними столом, и нервозность смеха одной из них только возбуждает аппетит предположений.

Со странным равнодушием наблюдая за сдачей мужскому напору женских позиций — кажется, уже различимо трикотажное шуршание белого флага, Алексей все же вновь зацепился взглядом за Лену. Вполне понимая принцип аэродинамики пролетающей над Парижем фанеры, к собственному удивлению он, пытаясь, никак не может пожалеть о впустую потраченном времени и упущенных ради живой сибирской статуи иных загорелых возможностей.

Вчера, когда жариться на солнце порядком надоело, от нечего делать, а может быть и потому, что на родном пляже ее не оказалось, он, уговаривая себя, что все по большому счету ерунда, отправился в ленивую экскурсию вдоль берега, разделенного частыми волноломами с загорающими на них и плавающими между ними людьми. В одном таком ограниченном бетоном пространстве из печеной гальки и почти закипающего моря он и обнаружил тайную цель своей экспедиции — Лену и Нину.

И гнуса рядом с ними. Рядом с ней! Вспомнив пляжную реакцию на ее появление, а затем и домогания, Алексей не удивился такому обстоятельству, хотя втайне надеялся увидеть ее одну. Она сбежала с родного пляжа, подальше от ненужных ей мужских виражей, однако сменив обстановку она попала под обстрел новых ухажеров, расслабленных солнцем, но собранных в мыслях. Это нормально, это не то, что он, но увидев знакомую фигуру и сводящее с ума тело, Алексей вновь споткнулся о холод в животе. Тем более рядом с ней оказался худощавый гнус! И он почувствовал, как тут же на лбу выступил пот охлаждения, а на плечах — разогрева. Товарищ отважный сухощавый сразу же не понравился ему — к модной, как видимо, считает гнус, но смытой морской водой прическе образованного хулигана он добавил испанскую бородку. Безусловно, она была бы к лицу игроку "Ювентуса" или болельщику из города Бильбао, но, увидев это на русской морде, или даже — харе измученного диетой просвещенного бомбиста, Алексей сразу же окрестил, при этом тут же пожалев, что не посмертно, новоявленного дружбана Гнусом. Бородка явно не идет ему, выдавая скорее намерение, чем результат, а вот прозвище очень подходит. Хотя, возможно, он не нравится Алексею лишь только потому, что оказался рядом с ней.

Они заметили его. Улыбнулась Нина, выделяя его благодаря прополке и считая почти своим. И если к Лене она относится с восхищением и интересом еще не окончившегося детства, то к нему с легкой, но явной симпатией. Это замечает Лена.

— Привет, — навстречу сказала Нина.

Да, Лена видит все и, посмотрев на Нину, она лишь коротким взглядом, краем глаза удостоила подошедшего Алексея. Минимум внимания, возможно и намерено, а может и привычно.

— Привет, Нина, — нарочно только с ней поздоровался Алексей.

Да, конечно же, она видит все, но и он кое-что замечает. Например, движение глаз и сопротивление этому движению, пускай легко и едва заметно, и молчаливо. Позабыв об же им самим объявленной свободе, Алексей опять поймал себя на мысли, что кажется, она ревнует его к Нине, к разговору с ней? Первый раз он заметил это на грядке, или придумал. А Нина, кажется, провоцирует ее? Неосознанно, а возможно и с тайным умыслом: ведь тайные цели — постоянство женского сознания. Если, конечно, такое можно сознанием называть.

— Знакомитесь с окружающим миром? Здесь волны выше, здесь солнце теплее? — улыбнулся он ярче, независимее, благожелательнее этого самого солнца. Сначала Нине, а затем Лене и, конечно же, Гнусу, глазеющему на него снизу вверх. Получив треть улыбки, Лена промолчала и на этот раз, пожала плечами Нина, благоразумно промолчал Гнус, хотя, возможно, и не гнус.

Борясь с волноломами, шумит море, разрушая берег и обтачивая камни, сглаживая углы дроблений… кажется, его не слышат? Лена, осветленный друг индейцев, она уже невозмутимо смотрит на волны, а он на нее, и мимо Гнуса, и только Нина, сверкнув вопросом черных глаз, разбрасывает немые закорючки. Жарко!

— Ребят, говорят, где-то здесь минералку продают? — кивнул он на прилепившуюся к вершине крутого берега террасу, отмеченную парой ярких рекламных щитов. — Настоящий, говорят, нарзан.

О! Взгляд Лены дрогнул, ресницы споткнулись на слове "ребята" — наверное, не соглашаясь с таким объединением он оторвался от волн, а Алексей, заметив это, еще шире, еще дружелюбнее растянул улыбку. Для всех одну, не исключая и мокрую бородку, благожелательностью своей затмевая саму мать Терезу. Да, краем глаза он отметил, что ее задело обобщение, а может невнимание к ней, чего по ее мнению быть не может. Хорошо, если так — он злится на нее, так пусть она позлится на него. И еще — Гнус, он явно здесь не пахарь.